Я толкнул вторые, качающиеся двери, и мы наткнулись на трех скексов.
Спокойствие в одно мгновение сменилось хаосом. Альдерон взмахнул плащоми блеснула рапира; я выстрелил из обоих стволов сразу. Все происходило на фоне оглушительного шипения разъяренных скексов и вопля моего племянника.
Мы победили. Альдерон, кашляя, опирался о перила; на лестницу падали светящиеся капли. Я присел на ступень, тесак выпал из моей руки. На моей штанине выше колена расплывалось светившееся неоном пятно.
Снаружи нарастал шум. Твари приближались.
Нет времени, простонал я, выбрасывая из стволов полные гильзы и заряжая две пустые. Мы начали подниматься наверх, ступенька за ступенькой.
На площадке нас ждали похожие на ртутные изваяния богомолы. Безглазые головы одна за другой повернулись к нам, и раздался сухой треск, какой могла бы издавать разозленная гремучая змея.
Выстрелы, яростный вопль, свист клинков.
Опыта у нас с Альдероном хватало. Рутина. Это мы хорошо умели.
Павел остановился.
Тут не было таких залов, прошептал он. Не было ни таких винтовых лестниц, ни колонн. Мы перепутали дома.
Это только Ка, успокоил я его. Лилит меняет здание по своему вкусу.
По стенам ползли первые мыслеформымаленькие, слепленные из смолы осьминоги. Время поджимало.
Очередная площадкаочередная схватка, очередная наша светящаяся кровь на стенах и полу.
Мы добрались до места.
Стена обросла винтовыми колоннами и горгульями, но дверь осталась та жебанальная, обитая деревом, с табличкой и звонком.
Павел стоял перед ней, не в силах шевельнуться.
Поверни ручку, рявкнул я. Это легко.
Снизу доносился шорох множества ног.
Квартира за дверью выглядела вполне обычно. На фоне бестелесного тусклого Ка виднелась столь же обычная мебель, стулья и столы.
Почему тут все выглядит нормально? спросил Павел.
Из-за тебя. Это были твои вещи. Они тебя знают.
Дорота спала в соседней комнате. Она лежала на краю кровати, туманная и нечеткая. Изящная блондиночка. Волосы цвета грязной соломы рассыпались по подушке. Рядом, словно плюшевые игрушки, лежали глиняные фигурки. Их очертания были резкими и отчетливымиони принадлежали Междумирью, и по ту сторону не удалось бы найти их следа.
Забирай! крикнул я. Павел послушно расстегнул рубашку и начал запихивать фигурки за пазуху.
Что это?
Потом!
Силуэт лежащей на кровати девушки стал четче. Сонно перевернувшись на спину, она широко развела ноги. Ее живот внезапно раздулся, будто воздушный шар, и по нему пошли ритмичные волны. Мы смотрели молча как зачарованные. Изящная, неприметная блондиночка.
Тело изогнулось дугой, под кожей напряглись все мышцы, ноги вонзились пятками в матрас. Между бедер хлынула струя мутной сукровицы, и оттуда выскользнуло что-то скорченное, облеченное в пленочный пузырь. Легко.
Как у кошки.
Пузырь лопнул, разорванный маленькими, острыми как бритвы коготками, и из сплетения членистых конечностей высунулась продолговатая, блестящая как зеркало голова.
Богомол.
Грохнул обрези тварь превратилась в струйку серебристого дыма, которую всосало в дуло. Я выбросил полную гильзу.
В это мгновение Дорота открыла глазагрязно-желтые, с кровавыми радужками. Глаза зверя. А потом из ее горла вырвался оглушительный яростный вопль.
Затем она начала расти. На кровати оставался туманный силуэт неприметной блондиночки, а перед нами выпрямлялась рослая стройная женщина со спутанными волосами цвета меди и пылающими красным глазами. Лилит.
Матерь демонов.
Она доставала головой до потолка. Наполовинупрекрасная рыжая дева, наполовинучудовище. Мы отступали, сбившись в группу. Я держал бессмысленно поднятый, до смешного маленький обрез.
И тут Альдерон сделал шаг вперед, преграждая ей путь.
Сматывайтесь! рявкнул он через плечо.
Альдерон, нет! крикнул я. Ты погибнешь!
Забирай его и беги! заорал он в ответ. Я мертв уже пять лет, и ты прекрасно это знаешь.
Он полез под куртку и достал что-то висевшее на шее. Не знаю, как оно выглядело, но знаю, что это было. Может, фигурка из «яйца с сюрпризом» или магический амулет, полученный от отца. Нечто, помогавшее девятилетнему мальчику, который попал на велосипеде под грузовик, оставаться в живых. Надежда. Он сорвал амулет с шеи и внезапно его окутало ослепительное сияние.
Бегите!
Мы вышли на лестницу, где ждали сбившиеся в стаю шипящие и скалящие зубы демоны.
Достань фигурки! крикнул я.
Племянник послушно полез за пазуху и вытащил терракотовый кувшинчик. Стая пошла волнами и распалась. Стоявшие ближе демоны начали отступать, давя стоявших позади, и перед Павлом образовался проход. Твари расступились.
Они боялись даже подойти к тому, что принадлежало ей. Матери.
Спустившись по лестнице, мы вышли из здания. Стая ределачудовища пятились от нас. Мы подошли к мотоциклу. На бензобаке сидел рыжий кот, который мяукнул, увидев нас, и подставил голову, чтобы его погладили, а потом поточил когти о седло Марлен и спрыгнул во тьму.
Павел остановился как вкопанный.
Магда!
Разбей фигурки, велел я.
Зачем?
Делай, что говорю!
Он швырнул первую о тротуар. Глиняные осколки разлетелись в облаке желтого дыма.
Что это было?
Не знаю. Может, твое здоровье, а может, везение. Бей, говорю. Я должен туда вернуться.
Лестница была пуста и выглядела совершенно обычно, как лестница в довоенном каменном доме. Поднявшись наверх, я нашел бывшую квартиру моего племянника.
Альдерон полулежал, опершись о стену, весь светясь от крови. В руке он держал рукоять рапиры с обломком клинка.
Он закашлялся, и по его подбородку стекла светящаяся струйка.
Найди мою шляпу
Шляпа осталась в спальнея нашел ее на полу. В кровати спокойно спала маленькая неприметная блондиночка, обнимая подушку, и ей снилась месть.
Она сосала большой палец.
Я долго и недоверчиво смотрел на нее.
Нужно сделать то, что можно сделать.
А потом я отнес шляпу Альдерону, надел ему на голову и помог встать. Он падал на мои руки.
Меня зовут Блажей
Тебя зовут Альдерон, решительно возразил я. И ты победил матерь демонов.
Он снова закашлялся.
Нет Она только ушла Она вечная. Когда какая-нибудь разозленная женщина снова ее призовет, она вернется.
Неважно. Ты победил.
Ты меня переведешь?
Да.
Тебе причитается обол
Я покачал головой.
Это я перед тобой в долгу. Альдерон?
Да?
Если Когда будешь там, если найдешь способ, если это возможно Вернись и расскажи мне, что там? Куда мы уходим?
Хорошо. Попробую
Я обнял его.
Лети, сказал я. Лети к свету.
Внизу, у мотоцикла, среди разбитых черепков стоял мой племянник, обнимая свою девушку. Оба плакали.
Я медленно подошел к ним, шаркая ботинками по пеплу.
Пепел и пыль.
Я дотронулся до его плеча.
Пора.
Нет! крикнул он. Позволь ей остаться!
Это от него не зависит, прошептала Магда. Я должна. Отпусти меня.
Поцеловав его, она подошла ко мне. Я обнял ее худое тело, и в третий раз за эту ночь столб белого света унесся в пурпурное небо Междумирья.
Возвращаясь по пустым улицам, мы оба молчали. Лишь колеса вздымали пепел. Пепел и пыль
Утром я обнаружил Павла сидящим на кровати. Он недоверчиво крутил головой.
Если бы ты только знал, что мне снилось выдавил он. Это было Похоже, я сошел с ума. Ты тоже мне снился, дядя.
После лекарств бывают кошмары, мягко сказал я.
Странно, проговорил мой племянник. Я чувствую себя намного спокойнее. Будто снова могу жить. Не понимаю. Видимо, я как-то со всем этим смирился.
Я лишь кивнул в ответ.
Он ушел после завтракапобрился, оделся, взял сумку и вызвал такси. Поблагодарив меня, сказал, что теперь точно справится.
А я уселся на террасе, глядя на сливы и думая, что какое-то время не буду работать.
Потом я долго ничего не слышал о моем племяннике и не пытался выяснить, как у него дела.
Примерно месяц спустя я получил посылку без обратного адресаобычный пузырчатый конверт. Внутри не было письматолько две квадратные коробочки из прозрачного пластика. В каждой лежал небольшой диск из отполированного чистого золота, на котором был отчеканен неправильной формы круг со стилизованным изображением прыгающего дельфина и нечеткими греческими буквами.
Обол.
После той ночи я ничего не слышал о бывшей моего племянника, но особо и не интересовался.
Мне не хотелось этого знать.
Достав монеты из коробочек, я закрутил их волчком на столе. Они вращались с пронзительным звуком, ловя свет настольной лампы.
Обол для Магды.
И обол для Лилит.
«Пепел и пыль» подумал я.
Глава 1
Берегись терний, сказал мой мертвый друг. Над его головой в грязно-сером небе клубились неестественно быстро движущиеся тучи. Все тонуло в желтом грозовом свете, будто тонированная сепией фотография. Берегись терний.
Я хотел ответить, но казалось, мои губы залеплены пластырем. Мой мертвый друг тяжело свисал с креста, как на готическом распятии. Его пальцы были скрючены словно когти, вдоль рук стекали струи ржавой, почти черной крови, но ни в запястья, ни в скрещенные ступни не были вбиты железные костыли. Он держался на древесине благодаря терниям, которыми поросли столб и перекладина. Мой благочестивый друг, пригвожденный десятками твердых как сталь шипов длиной с ладонь, висел на кресте, будто на стволе африканской акации.
Я не мог ни произнести слова, ни крикнуть. Схватившись за лицо, я нащупал между носом и подбородком лишь гладкую кожу. Мой рот исчез. Я не нашел собственного рта!
Мой друг задыхался, свисая с перекладины, с раздавленными собственным весом легкими. Он подтянулся на руках и пробитых ступнях, раздирая тело шипами и источая очередные потоки крови, подтянулся к обезумевшему небу, пытаясь глотнуть воздуха.
Берегись
И тут зазвонил телефон.
Я вывалился в мир живых, словно всплывшая подводная лодка. Казалось, реальность взрывается вокруг меня будто вода, распадаясь фонтаном серебристых капель.
Я сидел на смятой постели, ловя ртом воздух подобно рыбе.
Телефон продолжал звонить.
Нет ничего хуже, чем проклятый телефонный звонок посреди ночи. Он никогда не предвещает ничего хорошего. Понятия не имею почему, но жители этой планеты никогда не будят тебя телефонным звонком, чтобы сообщить, что ты выиграл миллион долларов или унаследовал состояние, тебя берут на работу или номинируют на премию. Врач не позвонит в три ночи, чтобы сказать, что ты здоров. С этим можно и подождать. Но о том, что умер кто-то из близких, ты разорен, тебя депортировали в Монголию, что-то сгорело или вспыхнула эпидемия, тебе сообщат немедленно, будут колотить в дверь, вытащат из ванны, выволокут из постели. Будто для них невыносима сама мысль, что еще несколько часов ты будешь жить как обычнохочется без малейшего промедления обрушить небо на твою голову. Единственное, что не может подождать до утра, то, с чем ты не сможешь ничего поделать.
Раздался очередной звонокбезжалостный электрический сверчок. Затем две секунды тишины, которые потребовались мне, чтобы сообразить, кто я, где живу и что такое телефон. Когда он зазвонил снова, я размышлял, стоит ли отвечать.
Я снял трубку.
Фоном слышались неоновые электрические потрескивания, будто сигнал продирался сквозь магнитную бурю на Солнце, какое-то шипение и шелест. А потом страшный, дико отчетливый шепот произнес:
Пеккатор пеккатор
Связь прервалась.
Я сидел на кровати дрожа. Из лежащей на постели трубки доносились похожие на рыдания короткие гудки.
Я ждал, когда снова проснусь.
* * *
Кошмарные снычасть моей жизни. Я к этому привык. Наяву или в полусне я вижу подобное достаточно часто. Но, разбуженный под утро кошмаром, темной грозовой ночью, боюсь заснуть и боюсь не спать, как любой другой. Я осторожно лег на подушку, чувствуя, что прямо под веками ждут обезумевшее небо, полное яростно клубящихся туч, и пронзающий его черный, покрытый терниями крест. Я боялся снова заснуть.
Михала уже две недели не было в живых. Я не хотел видеть его снова, на кресте, пронзенного шипами и умирающего под жутким небом.
Я боялся, что вижу нечто, происходящее на самом деле.
Если человек, который однозначно заслуживает спасения, действительно висит где-то в загробном мире, то все мыпотерянные души.
В такие мгновения нужно встать, хотя бы на пять минут. Пойти на кухню, выпить воды или молока, закурить. Сходить в туалет. А потом вернуться в постель и лечь в совершенно другой позе. Взбить подушку, улечься на другой бок.
Тогда кошмар не вернется.
Я не стал зажигать свет, идя по темному дому, казалось, в темноте что-то клубится, извивается по углам, протягивая ко мне хищные лапы.
Обычное дело для чокнутого.
Гормон сна распадается на свету. Если хотя бы на мгновение зажечь лампу, вероятно, уже не заснешь.
В окно ванной барабанил дождь, в темноте сада что-то шевелилось, ветер трепал ветви. Гроза.
Я спустил воду, и тут на меня с грохотом обрушился удар грома; ванная заполнилась пульсирующим светом, в котором я увидел освещенный синим сиянием силуэт за окномовальное пятно с черными провалами глаз и рта, будто на картине Мунка.
Я не закричал, лишь захлебнулся воздухом, чувствуя себя так, словно сквозь мое тело прошел разряд молнии. Волосы встали дыбом.
А в следующую секунду я понял, что это я.
Это был мой собственный силуэт, отраженный в стекле. По спине побежали ледяные мурашки; я чувствовал, как трясутся руки.
Я несколько раз глубоко вздохнул, глядя на залитое дождем стекло и покачивающиеся на ветру ветви. Мне нужна была женщина, таблетка секонала и, может, чашка чая.
Мне доводилось видеть призраки и трупы. Я переводил души на другую сторону света, путешествовал между мирами. В моем подвале лежали деньги, которые я получил от умерших. Тем не менее мне удалось довести себя до такого состояния, что я дрожал как осиновый лист в собственной ванной при виде отражения в окне. По причине дурного сна и грозы. И временичетырех утра.
Паршивого часа волка, когда человеческий разум беззащитен как у пятилетнего ребенка. Четыре утра. Время, когда бьют прикладами в дверь. Время тайных убийц, тайной полиции и привидений.
Успокоившись, я направился обратно в спальню.
И тут в свете очередной молнии увидел ладонь.
Отпечаток ладони на стекле.
Медленно исчезающее пятно инея в форме ладони с растопыренными пальцами, отпечатавшееся на стекле снаружи.
Отпечаток полностью исчез в течение пяти секунд, которые я посчитал.
Остались только темнота, дождь и гроза.
И человек, стоящий в собственной темной ванной, с превратившимися в куски бетона ногами.
* * *
Телефон зазвонил снова, едва я закрыл глаза.
Бывают такие дни.
Я поднял веки, показавшиеся мне частично парализованными и присыпанными песком. Оказалось, уже светает; гроза за окном сменилась безнадежной моросью. Я посмотрел на часы. Четверть седьмого.
Добрый день, надеюсь, я вас не разбудил? послышался скрипучий старческий голос. Судя по тону его обладателя, он полагал, что разбудить кого-то приличного в такое время невозможно. Это отец Лисецкий. Я по делу брата Михала.
У Михала не было брата. Он сам был братом. Мой покойный друг был монахом. Иезуитом. Вот только уже две недели у него не могло быть никаких дел.
Вы разве не должны быть на заутрене, отче? спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком сварливо.
Заутреня в четыре, слегка удивленно объяснил он.
В четыре. Запомню.
Теперь я сообразил, кто это. Худой старичок в сером свитере, с улыбчивыми глазами, торчащим кадыком и слегка ястребиными чертами. Типичный настоятель, будто сошедший с картины.
Не могли бы вы сегодня подъехать к нам?
В монастырь? Вопрос прозвучал глупо, поскольку ни сети пивных, ни ночных клубов они не держали.
Брат Михал кое-что для вас оставил.
Что? Михал умер внезапно. Крайне внезапно. Вряд ли он мог ждать смерти.
Приезжайте, пожалуйста. В семь?
В восемь, решительно сказал я. Я не начинаю дня с молитв и постов, не занимаюсь самобичеванием вместо завтрака. Явполне светская личность. Мне нужны зубная щетка, бутерброды, горячая вода, самокрутка и чашка кофе.
По пути в Брушницу, где находился монастырь, в котором обитал мой умерший друг, я уже не ощущал страха. Ночной кошмар рассеялся. Остались только грусть и сонливость. Переходные времена годане лучшая для меня пора, как и для любого вроде меня. Безумие любит возвращаться осенью или ранней весной. Оно любит туман и свинцовое, покрытое тучами небо. Ты просыпаешься утром, чувствуя либо неопределенный страх, либо тоску, а иногда и то и другое. Я хотел бы проснуться веселым и улыбающимся или хотя бы ко всему безразличным, но единственное, на что могу рассчитывать, выбор между тревогой и отчаянием, а еще надежда, что я не свихнусь окончательно.