Игла бессмертияDayneen
Глава 1
Дорога неспешно шла через перелески и поля, изредка поворачивая то вправо, то влево. Никто уже не вспомнит, почему и зачем ей нужны были эти извивы; быть может, когда-то она огибала широкие ручьи или овраги? Или мешал её бегу кусок скалы, принесённый могучим ледником? Кто знает, сейчас ничего подобного рядом не было видно, а поворот был. Что там, за ним, ещё поди разбери, тем более, что уже вечерело, и подступающая ночь вычернила стволы деревьев и накинула густую тень на кусты и разнотравье подлеска.
Вот и решили четверо путников не пытать удачу, а сделать привал тут, на небольшой поляне. Они расстались с своей спутницейдорогой, с которой провели вместе весь день, и отправились собирать хворост. Быть может, утомление тому причиной или что ещё, но разговаривали люди мало, обмениваясь иногда лишь парой-тройкой слов.
Разведя огонь и рассевшись вокруг, они наконец расслабились.
Трое были одеты в мундиры. Эти мужчины сидели вокруг костра свободно, вытянув натруженные ноги и разложив вокруг свои вещи: заплечные мешки, кожаные пороховые сумки, пистолеты; чуть в стороне стояли составленные в пирамиду ружья. О том, что это служивые, говорили и их лицаусатые, но без бороды, с морщинами, а кое-где и шрамами.
Четвёртыйпарень, едва перешагнувший порог отрочества, с цыплячьим пушком под носомв компанию не вписывался: безоружный, в ношеном коричневом кафтане, расшитой рубахе-косоворотке навыпуск и серых, заправленных в сапоги, портках. Его вполне можно было принять за подмастерье или сына зажиточного крестьянина.
Хоть и шли по дороге вместе, но теперь каждый ел своё: кто яйца с хлебом, кто солонину. Один из них, повыше и покрепче прочих, а по годам самый старшийна висках его уже белела сединаразвернул перед собой тряпицу с жаревом. Он брал рукой куски мяса, отправлял их в рот, сопровождая каждый зубчиком-другим чеснока, и жевал долго, с чувством, не упуская из внимания ни волоконца. А когда с мясом покончил, то сдобрил солью краюху и принялся за головку лука. С хрустом откусывал он от неё изрядные доли и заедал их горбушкой. Приговорив луковицу, глубоко вздохнул, неспешно выпустил воздух и полез рукой в сидор*. Пошарил в нём скорее для порядка, чем для поиска и достал маленькую пузатенькую фляжку, сделанную из тыковки. Зубами вытащил деревянную пробку, глянул, хитро сощурившись, из-под бровей на спутников и принюхался к содержимому.
Куда ты, Николай! Спалить нас решил? Ведь в чреве твоём и без того геенна огненная!
Ничего, улыбнулся тот. Авось не погорим.
Обняв губами горлышко, он запрокинул голову и, влив в рот никак не меньше четверти, сделал большой глоток. Двое других служивых, не сговариваясь, проводили фляжку взглядами.
А-х-к-х-м, выдохнул Николай, занюхал порцию последним кусочком хлеба, кинул его в рот и протянул тыковку соседу по левую руку. Отведайте, товарищи, ради знакомства.
Солдаты один за другим выпили по глотку водки и одобрительно покивали. А подмастерье замешкался, вдохнул несмело и, конечно, закашлялся.
Э-э-э, поскрёбыш, усмехнулся солдат, передавший парню выпивку.
Ну-ну, с первого раза не всяк её примет, поддержал молодого Николай, забирая пустую фляжку. А хорошо, други, отмахав вёрст двадцать, вытянуть ноги да вот эдак повечерять, а?
Да, твоя правда. А мне, пожалуй, такая же баклажка пришлась бы к поясу, ответил насмешник и заткнул большие пальцы рук за широкий кожаный ремень.
Окстись, Демид, да ведь она у тебя порожняя бы по все дни болталась! возразил ему сосед справа, и сразу стало видно, что они старые знакомцы.
А ты, Федька, почём знаешь?
Да уж знаю.
Ха, и то верно, улыбнулся Демид.
Служивые разомлели и прилегли, опираясь на локти. Фёдор расстегнул поясной ремень и для пущего удобства отложил свой армейский тесак** в ножнах в сторону.
А где же вы, братцы, служили? спросил Николай.
В Краснопольском мушкетёрском полку, под командой полковника Усова Семёна Ивановича.
Так вы «поляне», стало быть?
Они самые.
А довелось ли вам, «поляне», быть в деле под местечком Хопиш, что в Мелевской земле, лет пять тому назад?
А как же, ответил Демид. Дали мы тогда прикурить туркам!
О, так мы, выходит, ребятушки, соратники с вами. Николай снова полез в сидор, но вынул оттуда только кисет и трубку. Эх, жаль, тыковка у меня одинокая.
Что ж, и ты там был?
Я-то? Был. В Снегирёвском гренадёрском полку.
Ну?! Так ты из высоколобых?
Точно так.
Вот же Бог нас водит! Доберёмся до кабакас меня кварта ординарной, сказал Демид.
Фёдор достал из-за пазухи кожаный кошель, туго перетянутый у горловины и протянул Николаю:
На-ка, отведай турецкого табачку, яблочного. А что же ты нынче в зелёном ходишь?
Благодарствую. Да ведь уволен я со службы, как, мыслю, и вы. А амуницию эту мне господин капитан справил, да неладно сделал.
Почему ж неладно? спросил Фёдор.
Иль зазорно тебе, гренадёр, что по табели понижение вышло? усмехнулся Демид.
Не-ет, на вас, на пехоте, всякая баталия держится, вам почтение каждый выкажет, кто не дурак. А сделал все ж неладно. Мундиры-то у насс иголочки, а мы-то самипотёртые, давно уж не рекруты. Так где ж это видано, чтобы старый рядович в новом ходил? Да и сапоги Николай махнул рукой.
Хм, верно, кивнул Федор. Но нам-то что за дело?
А то, что инкогнито!
Чего?
Инкогнито! Сиречь тайно. Скрытно нам надлежит быть, ведь мы ни к какому полку не приписаны, да и про дела наши сторонним людям знать не надобно.
Эвон оно как! Да-а
Солдаты закурили, и вокруг разнёсся благовонный дым яблочного табака. Молодец один только не дымил и уже начал клевать носом.
Ты ложись, Олежка, спозаранку нам сызнова ногами вёрсты мерить, сказал Николай.
Парень, и за день, и за весь вечер не сказавший ни слова, только облегчённо кивнул. Расстелил одеяло, помолился про себя, лёг и сразу уснул.
Откуда ты, Николай, себе такого спутничка выискал? недовольно покачав головой, спросил Демид.
То приказ господина капитана.
А давно ты с его высокоблагородием?
Пару зим да почитай два лета.
Помолчали.
А доводилось ли вам доводилось ли сшибиться с кромеш шёпотом начал было Демид, наклонившись к костру.
Язык прибери! Куда ты лепишь?! Кого ночью помянуть собрался? прикрикнул на друга Фёдор.
И то, оторопело ответил Демид, поспешно крестя себе рот.
Однако незаданный вопрос повис в воздухе и придавил собой всюрасслабленность. Тишина, сопровождавшая путников у костра, будто бы обострилась, и Николай понял, что не слышит ни птиц, ни кузнечиков, ни прочей живности, которой должно быть полно в лесу.
Что ж, случалось разное, сказал он. Но с нами крестная сила, да и сами мы не лыком шиты. Я двадцать пять лет в строю отбыл и навидался всякого.
То войнадело людское, знакомое, а то
Да ведь и вас же господин капитан не за строевые экзерциции к себе позвал. Ведь встречались вы с нечистой силой?
Верно, но без божьего света и не покалякать-то об этом с толком. Давайте, что ли, спать?
Да, пора. Что-то мне неспокойно, вы ложитесь, а я покараулю тишком.
Солдаты разложили одеяла, и Фёдор с Демидом улеглись. Николай же подкинул в костёр остаток хвороста и достал из своего сидора яблоко. Поглядел на него, повертел, и хотя яблочко было спелое да гладкое, достал коротенький нож и стал его на дольки делить. Да так неудачно поделил, что палец себе порезал.
Тьфу ты, лихо, всё яблоко искровил, пробормотал солдат и зашвырнул испачканный кровью плод подальше.
Затем немного отодвинулся от костра, разложил своё одеяло и прилёг на него сверху, на спину. Неспешно подсунул правую руку под голову, натянул треуголку на лоб и стал поглядывать из-под широкополой шляпы по сторонам.
Тихо потрескивал костёр. Лето шло на убыль, и ночи напоминали о скорой осени. Демид уже похрапывал, а Фёдор всё никак не мог устроиться и на разные лады подтыкал под себя одеяло. Однако ж водка хорошо разогнала кровь по жилам, и вскоре служивый задремал.
Старая дорога, возле которой заночевали путники, шла через луга и перелески, неторная, неспешно зарастающая травой, в иных местах пересекали ее звериные тропы. А нынче же на версту окрест не нашлось бы ни зайца, ни полёвки. Другие силы, противные живой природе, пришли сюда. И неспроста.
Большеголовые лысые серые твари с маленьким хилым телом подбирались к биваку. Длинными тонкими руками-крыльями, сложенными до поры в кожистые складки, они перебирали по земле, ползком сторожко крались к людям. Белёсые выпуклые глаза-блюдца на полморды не отрывались от беспечных путников.
Обыкновенно опасливые, на этот раз твари соблазнились подачкойкровавым яблочком, которое одна из них вылизала дочиста.
Уже два-три шага оставалось до стоянки, когда тот самый человекжеланная добыча, зашевелился, будто бы что-то почуяв. Твари замерли; в сумраке, в неверном свете звёзд и остывающих углей костра их нельзя было отличить от кочки. И спящий лишь немного поворочался и снова лёг на спину.
Упырь подполз к солдату и тихонько положил мягкие длинные пальцы с загнутыми когтями тому на руку. Потянулся к шее, и тягучая грязная слюна стекла с круглого безгубого рта, где в круг, как спицы в тележном колесе, сидели треугольные зубы.
Ах ты ж стервь, кафтан мне испоганил, проворчал вовсе не спящий Николай и дыхнул в оскаленную морду чесночным духом.
Упырь отшатнулся, прижав лапу к провалу носа.
Гляди-ка, не врёт людская молва, пробормотал солдат, выхватил спрятанный до поры багинет*** и воткнул его в грудь ночному гостю.
Зашипев, два кровососа кинулись на человека. Один бросился в ноги и сразу же вонзил в бедро острые клыки. Второй растопырил кожистые крылья, накрыл ими голову жертвы. Тонкие лапы ухватили руки солдата и оказались на удивление сильнымиНиколай справлялся с трудом. Он несколько раз вслепую ткнул багинетом, а оседлавшего ноги приголубил коленом. Перекатился в сторону, вскочил и выставил перед собой клинок.
Тревога!!!
Получившая пинок тварь угодила в угли костра и зашипела.
Демид взвился с постели, будто и снов не смотрел. Углядев серых кромешников, он без раздумий махнул левой рукой в сторону ближайшего. Из-под широкого рукава его кафтана вылетело било на ремешке и врезалось в затылок нечисти. Послышался хруст костей, и подранок повалился на землю.
Тот упырь, что свёл знакомство с коленом Николая, кинулся в темноту, на ходу расправляя перепончатые крылья; сделал взмах, второйещё немного и уйдёт!
Николай метнул багинет как смог, без подготовки, и угодил твари в крыло.
Демид, будь добр, добей мертвечину!
Теперь уж не сбегёт! заявил солдат, в два шага догнал неловко семенящую нечисть и взмахнул кистенём.
Фёдор только пробудился и смотрел на происходящее сонно.
Мерещится мне с устатку или и в самом деле упырь передо мной шевелится? спросил оторопело и отодвинулся назад.
Позабыв, что отстегнул клинок, он шарил рукой по поясу.
Он, он поганый, ответил Николай, вынул из ножен тесак и снёс твари голову.
В стороне Демид потчевал недобитка кистенёмударит и глядит: шевелится ли, нет ли? Но мертвяк после каждого удара продолжал трепыхаться.
Тесаком, тесаком башку ему сровняй! Иль багинетом моим дорежь!
Тот так и поступил: выдернул из крыла клинок и ткнул им в тщедушную грудь упыря. Тогда только стервь затихла.
Пошто так? спросил Демид, возвращаясь к костру.
Наше оружие освящено, а гасило твое нет.
Эвон оно как А кистенёк мой освятить можно?
Николай присел, стянул сапог и стал осматривать то место, куда цапнул его кромешник.
Можно, отчего ж нельзя.
И откуда эта гниль взялась? Ни хутора рядом, ни погоста, удивился Фёдор, брезгливо отшвырнув ногой тело твари.
Мыслю, дозор это, ответил Николай. И впрямь колдун али колдуница неподалёку, верно идём, стало быть. Он взял фляжку и начал промывать рану. Дурень я старыйнашёл, когда шутки шутить. Решил молву людскую проверить, и вот теберану прижечь придётся. Братцы, дровишек расстарайтесь, будьте добреньки.
Демид пошёл за хворостом.
Как же ты узнал, что эти нападут? спросил Фёдор. А нам что же не сказал?.
Да не знал я, то бишь уверен не был, а потом уж не мог упредитьспугнуть боялся.
Паря-то спит и виденья видит. Разбудить, что ли?
Не надо, пусть отдыхает.
А с этими что делать? Закопаем?
Теперь-то уж не поднимутся, а утро придётв прах обратятся.
Подкинули в костер веток, Николай вновь достал из-за пазухи короткий толстый нож и положил в угли. Багинетом же очистил от коры ветку и приготовился к тяжкому испытанию.
Сам прижмёшь или подсобить? спросил Фёдор.
Смогну и сам, да себя костерить на чём свет стоитзазорно.
Все трое усмехнулись.
Ну так давай, меня словцом пригрей, вызвался Демид.
Добро. Но смотри, не отпускай, пока не произнесешь: «Господи, благослови раба твоего Николая». Да говори с толком.
Добро.
Демид с интересом посмотрел на краснеющий в углях нож, затем взялся за горячую рукоять. Раненый закусил очищенную щепку и кивнул в ответ на вопросительный взгляд. Уверенно и быстро солдат прижал красный металл к ранезашипело, запахло, Николай захрипел, однако ногу не отдёрнул.
Господи Боже, благослови раба твоего Николая.
Пот выступил на лице, влажная щепка выпала из сведённого рта, и раненый откинулся на спину.
А-а-а-х-х, стар я становлюсь для такого лечения.
На-ка, попей воды, протянул флягу Демид.
Давай перевяжу, да ещё мазь у меня есть чудодейственная, сказал Фёдор.
Он достал из своего мешка глиняную кубышку, запечатанную пробкой, и моток льняной повязки.
Не худо б было повязку-то сварить.
Вяжи так, устал я.
Хозяинбарин.
Фёдор сноровисто смазал рану мазью, перевязал, и острая боль притупилась, сменившись ноющей.
Да ты лекарь.
Он у нас всю роту пользовал, много лучше полковых дохтуров, пояснил Демид.
Николай завернулся в одеяло и хриплым голосом проговорил:
Демид, твоя первая стража, затем Фёдор, потом меня будите.
Солдат смежил веки и повернулся на бок.
Ишь ты, раскомандовался, негромко возмутился было Демид.
Как по мнеего право, сказал Фёдор и стал укладываться.
И то верно.
* Сидорзаплечный мешок, рюкзак.
** Армейский тесакхолодное оружие ближнего боя с однолезвийным чуть изогнутым клинком и гардой. Общая длина 850 мм, длина клинка 705 мм, ширина клинка 40 мм. Штука серьёзная, считаймеч.
*** Багинетот французского «байонет»кинжал, вставляемый в дуло мушкета для атаки в ближнем бою, предок штыка. Общая длина 320 мм, длина клинка 180 мм, ширина клинка 27 мм.
Глава 2
«Бо-бро-цскъ», запинаясь, прочитал Тихон надпись на верстовом столбе при въезде. Боброцск. Ну, добрались, слава богу!
Нет, здесь мы не задержимся, сказал офицер, ехавший чуть впереди.
Как, разве нам не сюды?
Нам в село Сухая Берёзовка, а это еще вёрст двадцать.
Эх, в Воронеже не остановились, Москву в ночь проехали, а допрежь ещё было, начал бубнить слуга, вспоминая все тяготы долгого пути.
Непривычен был Тихон ни к путешествиям, ни к верховой езде и потому с тоской смотрел на городские виды.
А они поначалу напоминали деревню: плетнями очерченные широкие огороды, крытые соломой избы, хлева да сараи. Отовсюду доносились гогот гусей, кудахтанье куриц да визг свиней, покрываемые время от времени заливистым лаем дворовых кобелей. Репа, капуста, свекла и тыква властвовали на грядках, кое-где уступая моркови, чесноку с луком да прочей травке-зелени, которую так любят добавлять хозяйки и к месту, и не к месту.
На пороге одной из хат, уперев руки в бока, стояла высокая крепкая красивая баба в расшитой кичке, сорочке, пёстрой юбке и сарафане, лихо, прямо под пышными грудями, подвязанном цветастым гашником*. Она глядела на двух всадников открыто, смело, слегка приподняв кончики губ, будто бы прицениваясь. Молодой усатый кавалер с красивым чуть горбатым носом, в красном золоченом офицерском мундире и невиданных высоких сапогах получил высочайшую цену и по этой причине был сразу отставлен в сторонусколько ни торгуйся, а сто рублей не собьёшь. А вот его спутник, мужчина хоть и в услужении, зато свойскийс приличной бородой, в добром коричневом кафтане и яловых сапогахэтот был красавице, как говорится, по карману и потому получил от неё самую лучшую, самую безотказную из улыбок, каковых в её арсенале хватало.