Илидор сделал долгий вдох. Не хлопнули крылья плаща. Никуда не отлетел Чайот Гарло и не побежал Ахнир Талай. Золотой дракон не услыхал историю шахтёра, выигрывавшего кайло в «Раскидалу», не поговорил с призраками и даже не узнал, что они есть в этой шахте.
Нет, Илидор, тихо скрипя зубами, сосредоточенно дыша, подошёл к Ахниру, выдернул у него из рук план шахты, уселся прямо на холодный пол и принялся ногтем продавливать на бумаге крестики, сухо поясняя: здесь, здесь и тутжелезная руда. Вон там, недалеко, у поверхностибольшая водная жила, если её расковырять, то можно сэкономить на доставке воды. Далеко за границей рукотворных норнебольшое месторождение топазов, стоит ли оно того, чтобы копать дальшедело владельца.
После этого у Илидора разом закончились силы. Как будто на него наступил чей-то гигантский башмак и выдавил эти самые силы наземь, осталась только пустая шкурка золотого дракона, едва ли способная даже передвигаться самостоятельно.
Ахнир Талай был очень доволен тем, что рассказал Илидор, доволен отметками на плане шахты, эльф одобрительно качал головой, разглядывал в свете фонаря продавленные на бумаге крестики и в кои-то веки не выглядел брюзгой, который только и ищет, что бы тут подвергнуть порицанию. Наверное, то, что шахта не пустаочень, очень важная новость для того кислого человека, а кислый человек чем-то важен для Донкернаса.
И только сейчас Илидор понял, что люди не последовали за ним под землю. Только эльфы, притом далеко не все. И в самом делеа зачем им всем тут быть?
То есть вздумай он на самом деле сменить ипостась и всех их убить или разогнатьвполне могло получиться. А потом на выход, а оттуда в небо, пока не опомнились ждущие снаружи сподручникии всё, поминай как звали.
Если бы это и был счастливый финал, то драконы именно так бы и поступали.
С каждым днём Илидору всё труднее было помнить, что сбежать от эльфовне фокус, фокусвыжить после этого. А ведь он даже не уверен, что может сбежать и не потерять драконью ипостась, ему не представлялось случая убедиться наверняка, что Слово эфирных драконов его не держит.
Убедиться так, чтобы не показать этого эльфам и другим драконам, которые всё равно не смогут сбежать вместе с ним, не потеряв голосов и ипостасей, а значит, останутся в Донкернасе навсегда.
На эльфское «навсегда», а не на драконье, разумеется.
Что же, Илидор придумал себе хорошенькую задачку. Как бы незаметно убить какого-нибудь эльфа или хотя бы сломать ему ногу, или отказаться выполнять «прямой указ, отданный в интересах Донкернаса», так, чтобы никто не обратил на это внимания?
Золотой дракон не имел представления, как провернуть нечто подобноено не то чтобы он считал, будто это должно его остановить. Разумеется, нет
Просто иногда у него заканчивались силы. Просто иногда ему казалось, что онсамонадеянный драконыш, который затеял глупую и опасную авантюру, не имеющую ни одного шанса на успех,затеял даже не всерьёз, а умозрительно, обманывая и развлекая себя, рассказывая себе дурацкую успокоительную сказку о побеге и свободе, лишь бы не смириться хотя бы на миг, что он проведёт свою жизнь в точности так же, как любой из других драконов Донкернаса.
* * *
Очень довольный успехом Илидора в шахте, Ахнир Талай позволил оставить полог повозки незадёрнутым. Золотой дракон по-прежнему ехал в клетке, но ему неплохо было видно всё вокруг, и любопытство оказалось в нём так сильно, что перебило пришибленное после шахты состояние.
Ведь именно то, что он ощутил в шахте, должно повести его дальше. Мысль была большой и сложной, так что Илидор пока старался не столько думать её, сколько понимать, что она есть, и что она должна поудобнее устроиться в его голове, пока он не сообразит, что с ней делать дальше.
А впереди была дорога в степи, праздник в племени Фезимия, сына Акаты, и новые края, которых дракону ещё не доводилось видеть. Когда сподручники раздёрнули полог повозки, впуская внутрь весёлый солнечный свет, от тревожно-скрипучего бедлама в голове Илидора осталась только тень, которая нарисовала морщинку между бровей золотого дракона.
Морщинка эта была едва заметной, но она уже никогда не стиралась с лица Илидора полностью.
На протяжении почти всего пути в земли степняков золотой дракон стоял, распластавшись по решётке, вцепившись в неё руками и вдавив лицо между прутьев так, что на щеках потом остались две длинные полосы.
Повозка ехала через приречные селения, подобных которым Илидору ещё не приходилось видеть. Он бы так хотел выйти из повозки и прогуляться по этим извилистым улицам с утоптанной землёй и низкими, чуть выше колена, плетёными оградами! Пройтись вдоль обрывистого берега ленивой серебристой реки, найти спуск, войти в воду. Какое дно у этой речки: илистое, песчаное, каменистое? Вода на самом деле такая холодная, какой выглядит? Плавают ли возле берега мальки? Можно ли найти на дне хоть самую завалящую раковину?
Река текла по правую сторону, а слева, далеко и в то же время совсем близко, за домами разлеглась пологая гора, сплошь поросшая зеленью, бесконечная и вальяжная, как природный старейший дракон, хранитель своего рода.
Больше всего Илидора заворожили дома. Деревянные, под двускатными земляными крышами, с фигурами птиц или головами зверей, вырезанными из дерева и выдающимися немного вперёд над входными дверьмивидимо, обережные знаки родов, потому что там и сям встречались похожие морды волков с плотно сомкнутой пастью и длинными нижними клыками или фигуры птиц веснянок, полурасправивших крылья, или оленьи рога, где правый был выше и ветвистей левого. Вторые этажи, или, скорее, мансарды, располагались над задней частью первых этажей, и всё вместе выглядело так, словно вторые этажи сидели верхом на первых, не хватало только уздечек, тянущихся к оленьим рогам или птичьим клювам.
Илидору ужасно хотелось войти в такой дом через узкую дверь, обрамлённую наличниками с объёмной грубой резьбой. Осмотреться внутринаверняка там темно, потому что окошки на первых этажах если и есть, то совсем маленькие. Темно, да, но бесконечно уютно, ведь не может быть иначе в деревянном доме, на котором верхом сидит мансарда, а вход охраняет большая птица или оленья голова, тоже сделанная из дерева!
Селения тянулись вдоль берега одно за другим, и пахло в них похоже: прохладной водой, летней зеленью, навозом, пылью, иногда в череду этих запахов встревала вяленая рыба, мокрая шерсть, свежевыпеченный хлеб.
Эльфы выехали рано утром, и поначалу приречные селения были пусты, только изредка встречались женщины с коромыслами или рыбаки с собаками, или старухи, почти недвижимо сидящие возле домов на низких стуликах. Потом людей стало больше. Они возились во дворах, ходили по улицам или шли по ним, таща за собой телеги, в том числе довольно тяжёлые, а по реке засновали лодки и плоты, гружёные чем-то,из повозки было не разобрать. Над рекой неслись гортанные крики. На берегах, как грибы из-под прелой листвы, повырастали группки мальчишек, которые о чём-то громко спорили, временами махали плотам и лодкам, а иногда кто-нибудь отчаянный кидался в воду и плыл к ним под ободряющие вопли других мальчишек. Непонятно было, чего эти мальчишки хотят добиться, потому что с полдороги или даже раньше все поворачивали назад.
Золотой дракон сообразил, что впрягшиеся в телеги люди и лодки заменяют местным жителям лошадейво всяком случае, Илидор за всё утро не видел нигде животных, способных сойти за тягловых, а конский навоз на дороге если и появлялся, то явно свежий, от эльфских лошадей, которые были впряжены в две донкернасские повозки.
Илидор жадно изучал одежду приречных жителей: грубоватые домотканые рубашки и платья, расшитые странными орнаментами: не гладкая яркая вышивка, как в северном Урреке, и не однотонные узоры, сложенные из мелких крестиков, какие, по словам Рратана, встречаются в Декстрине. Местные, видимо, протыкали свою одежду толстыми спицами или палочками, просовывали туда целый пук мохнатых цветных нитей, а потом протыкали следующую дырку. Одежды выглядели так, словно предки этих людей когда-то не смогли договориться, желают ли они шить рубашки или вязать их. Вокруг лба повязывали тесёмки: мужчины и женщины носили расшитые, а детисерые или чёрные, а может быть, это был не чёрный, а очень грязный серый.
Золотой дракон жадно пожирал всё это глазами и втискивал лицо между прутьев решётки, страшно жалея, что не может оказаться ещё ближе и смотреть на всё ещё внимательней. Слушал и запоминал гортанные голоса и замечал необычный акцент: из-за гортанного говора привычные слова казались диковинными. А некоторые из них, как это обычно и бывало в новых местах, звучали вовсе незнакомо.
Шаберка, шаберка!Кричала краснолицая пожилая женщина, уставившись на один из домов, и было непонятно: она называет имя или ругается, или просто зовёт кого-то.
Вот бы разломать сейчас клетку в кочергу и выбраться из повозки! Походить среди этих людей, присмотреться к ним, провести ладонью по резным наличникам дверей, растереть в пальцах приречные травинки, серо-зелёные, ни на что не похожие! Узнать, зачем мальчишки пытаются доплыть до лодок и плотов. Спросить, кто такая шаберка
Илидор стиснул прутья клетки так, что онемели пальцы, из горла вырвался низкий тоскливый рык. Кто-то из сподручников, ехавших на втором этаже повозки, услышал, стукнул пяткой по полу как раз над клеткой Илидора. Утихни, дескать, дракон. Фу, дракон. Сидеть.
Илидор сделал медленный вдох, такой глубокий, что заболело в груди, упёрся лбом в прутья, уставился на свои башмаки и медленно выдохнул. Потом ещё раз и ещё. Пока не закружилась голова, пока вместе с другими мыслями не помутнело желание превратить эльфов в груду кровавых тряпочек с красиво разложенными вокруг кишками.
Когда Илидор поднял голову, последнее приречное селение осталось позади.
К дракону вернулось противно-кусачее ощущение, будто он себя лишь обманывает, притворяясь, что может сбежать в этот огромный и прекрасный мир, такой близкий и такой недостижимый из-за прутьев решётки. На самом деле этот мир вовсе не ждёт его и видеть не хочетровно так же, как не ждут его и не хотят видеть сородичи-драконы.
Илидор не слишком похож на других драконовчто говорить, если он единственный из всех, кто явно предпочитает человеческую ипостась, пусть даже поначалу выбирал её исключительно из соображений безопасности: эльфы меньше пинают тех, кто похож на них, а не на зверей. Но теперь Илидору и самому больше нравится взаимодействовать с миром из человеческого тела, а не из драконьего. Вот бы человеческое тело ещё умело летать
Но если золотой дракон не может быть своим среди драконов, то как собирается стать своим среди людей?
Может, первое, что они сделают,стукнут его по башке и вернут эльфам.
Илидор встряхнулся. Эта клетка его основательно допекла. Вся его жизньперетекание из одной клетки в другую. До чего же сложно сдерживаться, чтобы не тряхнуть крыльями, не расколотить ржавой кочергой все эти решётки, двери, условия, запреты, окрики и заодно головы, которые их придумывают!
Драконышей не выпускают в холмы Айялы до подросткового возраста, когда у них появляется способность менять ипостась. Первые лет двенадцать драконыши проводят в детском крыле. Иногда их выгуливают во дворе замка, и кажется, что он сейчас рухнет на тебя со всех сторон сразу, или на крыше, что почти издевательство, ведь драконышам не позволяют летать и связывают им крылья, когда выводят на свежий воздух. Всем, кроме эфирных малышейте пытаются взлететь с верёвками только один раз, а потом больше не пробуют. Мир для этих драконовстатичен, и эфирные малыши просто заключают, что они не могут летать. Потом, когда они вырастают, эльфам бывает непросто убедить их, что теперь летать можно,если, конечно, они вырастают Хорошими Драконами и их выпускают в холмы Айялы.
Но в детстве до этого ещё далеко, всё драконье детствоэто анфилада комнат на втором этаже и работа в замке, «чтобы не дурели от безделья». Драконьи лапы, особенно детские, плохо приспособлены для хватания, держания и тонких манипуляций, но эльфов это не останавливает, и драконыши постепенно учатся. Они чистят овощи на кухне, моют посуду и полы, дважды в год перетирают безумное количество замковых окон, длинных и тощих, как эльфы, делают свечи, разводят чернила, обляпываясь по самые глаза и вызывая шутки насчёт драконов в крапушку, и делают ещё сотню скучных дел.
Но, пожалуй, развитые хватательные лапыэто то, за что стоит сказать эльфам спасибо.
Драконыши, конечно, всё равно дерутся друг с другом, отчаянно кусают и заплёвывают эльфов, портят вещи, портят продукты, проказятсловом, делают всё возможное, чтобы к семи-девяти годам перезнакомиться со всеми машинными комнатами замка и впустить в своё сердце леденящий ужас перед машинами, который останется там навсегда.
Из других развлечений у драконышейредкие визиты некоторых взрослых, обычно старейших. Эльфы строго следят, кто контактирует с малышами,к примеру, Плохих Драконов, которые живут в замке, в детское крыло никогда не пускают.
Из своего детства Илидор хорошо помнил Хшссторгу: она несколько раз в год приходила к ледяным драконышам, говорила с ними, учила их. В такие дни всё вокруг словно бы подёргивалось сухим льдом, лампы притухали, звуки глохли, детское крыло почтенно внимало старейшей ледяной драконице.
Дреуглы,рассказывала Хшссторга,разумные крабы ростом с человека, жили прежде на этой самой земле, которая нынче зовётся Эльфиладоном. Было это не более тысячи лет назад, пока эльфы не пришли на эти земли. И где теперь дреуглы? Даже косточек их не осталось. А до них были другие. И другие. И другие. Всё точно так же, как под землёй, где гномы пришли на смену четвероногим карлам пахрейнам, а те когда-то выжили в глубины ползучих крилов, а те в глубинах утратили разум и нарастили гигантские тела, превратившись в хищных червей хробоидов. Всё меняется одинаково в солнечном мире и в подземье, только драконы вечны. Кроме тех, разумеется, кто враг себе и своему роду и выберет не выживать.
С этими словами Хшссторга обводила взглядом всех драконышей, и ледяных, и остальных, на мгновение втыкая свой взгляд-иголку в каждого и безмолвно спрашивая: «Ну а ты осилишь такую простую вещьпросто выжить в этом месте, а?».
Почти все ледяные драконыши выживали и оказывались в холмах Айялы, и так ли важно, что собственная старейшая иногда пугала их больше эльфов. Илидор в детстве тоже до одури робел перед Хшссторгой, и даже сейчас изрядная доля этой робости, неистребимая, продолжала течь по его венам вместе с кровью.
Слышащие воду драконыши сами ходили к Арромеевардув качестве наказания.
Когда Флёд Жирай говорил драконышу: «Ты сегодня совсем захухра, малец», или когда Корза закрывала глаза и прикрывала их растопыренными пальцами с отставленным в сторону мизинцем, или когда кто-нибудь из младших воспитателей вылетал из детского крыла с криком «Ну всё, ты допрыгался, змеюка водянка»все знали, что это означает: сегодня слышащий воду драконыш понесёт ужин своему старейшему.
Заодно посмотрит, какая судьба ждёт Плохих Драконов, который вырастают из «совсем захухрых мальцов».
Сами драконыши, слышащие воду, на слова своих воспитателей лишь сердито хлестали хвостами из стороны в сторону и всем своим видом показывали, что очень даже рады сегодня быть «захухрой». Хотя кому же понравится тащиться в южное крыло, где ходят туда-сюда по коридору суровые стражие эльфы, а из-за дверей доносятся стенания и ругательства драконов, прикованных цепями.
Это было единственное исключение насчёт контактов драконышей и Плохих Драконов, потому как Арромеевард определённо был одним из худших, вреднейших, опаснейших и невыносимых. Но по вечерам старый дракон делался более-менее благодушен, иногда на него даже нападала болтливостьтогда принесшему ужин драконышу приходилось задерживаться и слушать пространные монологи своего патриарха. Тот говорил о былом величии драконов, о мерзких гномах, мерзких машинах и прочих мерзких, мерзких, мерзких вещах, о которых Арромеевард желал поговорить. Завершался монолог всегда одинаково: старый дракон собственными историями доводил себя до приступа ярости и набрасывался на драконыша с руганью, а если то не успевал выскочить за дверьполучал хорошего пинка.
Илидор не взялся бы подсчитать, сколько раз на его памяти драконыши возвращались в детское крыло с расшибленными лбами и треснувшими рёбрами.
Это я-то захухра?шипели драконыши, потирая лбы или бока.А он тогда кто?