- Я схожу с ума, - честно ответил я.
Общение с людьми также становилось проблемой. Я почувствовал это в приёмной у дока, и вот теперь Нэни... будто на ощупь выбираешься с "зависшего" сервера в пространстве. Не знаешь, к чему тебя приведёт следующий шаг, и может ли эта вереница ползущих из-под твоих ног байтов-камешков спровоцировать обвал. Если бы я потерял язык, было бы во многом легче. Связь через пространство - то, что делает нас общностью без свар, без драк и выброса негатива.
- Не ты один, - Нэни прошлась по комнате, и мебель, предчувствуя её настроение, шарахалась в стороны, боясь попасть под горячую руку. - Что-то ещё сходит с ума. Вчера вечером пространство словно взбесилось. Всё было не так, как нужно, как будто, знаешь, в кривом зеркале. И, самое главное, это сказалось на людях. Мы не могли двигаться! Я как раз была на улице -- она ткнула пальцем за окно, - возвращалась с работы. Видишь вот здесь отметину? - я действительно заприметил у неё на шее ссадину, тщательно замазанную тональным кремом. - Я врезалась вчера в одного господина, извинилась, собралась уже идти дальше... и не смогла. И все, слышишь, все вокруг стояли. Никто не мог двинуться. Навигация дала сбой. Ощущение, как будто у тебя из-под ног выбили землю. Неужели мы так сильно зависим?..
Я не дождался окончания фразы и спросил:
- От чего?
Нэни подняла руки, словно бы хотела поправить причёску, которой у неё не было. Или, может, разгладить на лбу озабоченные складки. Уронила их, так и не донеся до лица, сказала через силу:
- От ниточек, на которых мы подвешены.
- Уверена в их существовании?
- Не знаю. Знаю только, что когда всё снова стало по-прежнему, это стало самым большим облегчением в моей жизни. И не только в моей. Все радовались, как будто -- представляешь, - карнавал какой-нибудь!
- Но до этого кто-нибудь горевал? - спросил я словно бы между прочим, не уточнив что конкретно имел ввиду. Но Нэни уцепилась за мою фразу, как аллигатор за пробегающую мимо жертву.
- Ты знаешь, было похожее чувство. Откуда ты взял это слово? "Горевал".
Она фыркнула, растеряно оглядела комнату -- так, как будто оказалась здесь в первый раз.
- Было что-то огромное, чёрное... топкое. Но наверно, это просто страх. Хотя "горе", как определение, мне кажется почему-то наиболее подходящим.
Я не стал рассказывать ей про Тоторо. Вместо этого подкрался со стаканом к рукомойнику. Нэни почти бессознательно включила мне воду.
- Как ты думаешь, что-то выходит из строя? - спросила она.
- Что именно?
- Это, - она повела рукой, - всё. Весь мир. Ведь если всё рухнет, мы будем барахтаться на его руинах, как птицы, которые вдруг разучились летать, и, скорее всего, все погибнем.
- Не сломается, не бойся. У меня информация из первых рук. Я могу тебя утешить даже больше: посмотри на меня. Я уже за рамками картины, которая является твоим миром. Мы с тобой разговариваем через рамку.
Всё это, конечно, очень грустно. Может, уйти прочь, куда-нибудь туда, где ноздри будоражит запах дикой природы, где кожи касается не синтетическая ткань, а её задевают крылья стрекозы? Куда-нибудь на обломки старинных городов, из костей которых медленно, величественно прорастает лес? Здесь мне больше нет места - это ясно. Минувшей ночью я попрощался с Городом, со всем сонмом его обитателей. Минутное стояние, которое так испугало Нэни, было парадом в мою честь.
Девушка огляделась, словно надеялась разглядеть эту рамку. Может, присесть на неё, чтобы дать немного отдохнуть ногам? Я едва подавил ухмылку, представив, как это выглядело бы со стороны.
- Я не рассказывала о тебе никому. У тебя могли бы появиться последователи. Не сотни, и даже не десятки, но одного-двух человек из наших, из дуриков, я могла бы тебе гарантировать. А где несколько - потом и все остальные.
- Мне не нужны фанатики, - я покачал головой. Вскинул глаза, чтобы поймать сочувственную улыбку Нэни. - Ты думаешь, что я сам фанатик! Но я первопроходец, а не фанатик. Я вытоптал эту тропу и намереваюсь засадить её за собой самым непроходимым кустарником, каким только возможно.
Девушка поспешно и немного смущённо спрятала улыбку. Я с непонятным пока для себя душевным подъёмом отметил, что начинаю разбираться в её эмоциях. Это, конечно, сложнее, чем если бы она примеряла на себя греческие театральные маски, но не невозможно.
- Ты что-то слишком разговорчив нынче, - сказала она, и я переспросил:
- "Нынче?" Откуда ты берёшь эти словечки?
Она не стала отвечать. Понятно и так. У меня на месте этого устройства теперь была дыра в собственный мозг.
- Знаешь, я, наверное, уйду, - сказал я. - Отправлюсь в путешествие, как в книжках, или в фильмах, или в игровых постановках. Закину узелок с вещами на плечо, буду избегать опасностей и принимать тяготы пути. Буду прокажённым в золотом городе, отшельником в муравейнике... Буду полагаться только на собственные ноги. Никаких лифтов!
Нэни покачала головой.
- Это будет долго. Внизу шестнадцать уровней и бессчетное количество секторов.
А потом вдруг несмело предложила:
- Наверно, я пойду с тобой?
Я на несколько секунд потерял дар речи. Она... она ведь понимает! Это ни в коем разе не предложение проводить до дверей и помахать вслед платочком. Нэни не глупышка, она понимает, что мы очень разные существа, что мы не сможем находиться рядом, если только я не вернусь к исходной линии, или она не примет одного важного решения... пока я не вооружился лопатой и саженцами.
А я не вернусь.
Вот, в чём дело. Моё чувство одиночества продиктовано отнюдь не желанием видеть рядом с десяток пиктограммок... или с десяток неумытых рож, собирающих с кустов ягоды, если уж брать во внимание моё положение. Это желание видеть рядом одного, вполне конкретного человека.
Я сделал шаг, взял её за локти.
- Думаю, не стоит. Он ведь вас по-настоящему любит. Это звучит как бред, но минувшей ночью я едва не остановил механическое сердечко, когда он понял, что моё решение бесповоротно и не подлежит обсуждению. С одним из нескольких миллиардов глупцом он ещё может смириться, но два - это слишком. Поверь мне. Слишком.
Нэни потёрла переносицу, глядя мне в лицо.
- Мне кажется, над нами с тобой поработал паршивый сценарист. Как-то всё очень нескладно.
- Очень хороший сценарист, - улыбнулся я. - В жизни ничего никогда не складывается, и мы здесь совсем не скользим по накатанной.
- Хорошо, - сказала Нэни, не торопясь извлекать свои руки из моих. - Я поняла. Если ты так хочешь, я останусь.
Я обвёл взглядом комнату: что мне с собой взять? Что нужно страннику, кроме тёплой одежды и еды? Завернуть остатки рыбы - дело пяти минут, а одежду по размеру я здесь не найду... но всегда можно погреться, прижавшись к тёплому боку Города, к пульсирующей вене... думаю, он меня не прогонит.
Нэни напоминала потерянную игрушку.
- Всегда есть шанс, что мы будем вместе, - сказал я как бы между прочим. - Помни про следующие жизни.
Я смотрел, как разгладились складки у неё на лбу. Про этот вариант она не думала.
- Действительно, что ты собираешься с этим делать? Через сотню лет ты снова будешь здесь.
- Пусть это будет тебе утешением. Очень возможно, мы ещё встретимся. Я же буду надеяться, что пробьюсь к солнцу какой-нибудь травинкой. Представляешь, стану степным тушканом, мелкой птичкой. Если, конечно, там, снаружи, к тому времени не появятся люди... А он, - я кивнул в сторону окна, - он, я уверен, похлопочет за меня перед кем-то другим, если, конечно, есть в этом мире кто-то более великий. Он знает, что я ухожу раз и навсегда.
И я ушёл. Этим же вечером, строго запретив Нэни каким-то образом за мной следить, я окончательно перестал существовать как владелец квартиры. Моё прежнее жилище задержится как часть целого ещё на некоторое время - может быть, месяцы, может, год. Будет сжиматься, пока не исчезнет совсем. Вещи, которые система сочтёт сколько-нибудь значимыми для бывшего владельца, будут помещены на пожизненный срок в специальное хранилище. А может, малыш Тоторо откроет музей имени меня. Но это я что-то размечтался.
Тропинка прихотливо вьётся через пластиково-металлические джунгли. Оказалось, на многих растениях, нашедших себе место в урбаносфере, есть съедобные плоды. Оказалось, спать на улице любого, даже самого спокойного сектора - всё равно, что спать в долине гейзеров. Тепло, но в то же время в любой момент нужно быть готовым спасаться бегством, потому что сама почва под твоими ногами начнёт деформироваться.
Где-то в глубине, в потаённом месте под сердцем, у меня есть полость. Не знал, что можно так пронзительно чувствовать пустоту, но я её чувствовал. Там есть ниша. Может, такую же можно создать, поигравшись с генами или буквально руками, то есть хирургическим вмешательством и штифтами, раздвинуть органы, высвобождая место. Хранить там разные важности. Но что может быть важнее пустоты, зарезервированного места?
Я не знал. Я бы хотел спрятать туда Нэни, но человек - пучок энергий, зачастую разнонаправленных, самым непостижимым образом держащихся вместе, а как можно удержать противоречивые сущности? Для каждой энергии в отдельности у нас придумана соответствующая ёмкость, но вот все вместе... пожалуй, лучше даже не пытаться.
И вот однажды эта полость заговорила.
- Эй, - сказала она, - Что ты ищёшь?
Я что-то буркнул в ответ. Вокруг были люди с глазами, подёрнутыми белесой плёнкой, и, хотя для них я был не существеннее мошки, влезать в их мир своими грязными пальцами (в данном случае - охрипшим, каркающим голосом) совсем не хотелось. Но полость молчала, и я понял, что ждать, пока я сподоблюсь вразумительно ответить, она может хоть до конца времён.
- Ничего. Просто бреду.
- Бредешь? - переспросила полость, будто бы усмехнувшись.
Я промолчал. Пустота признала:
- Извини. Плохая шутка.
Мне ужасно не хотелось относить её к моему сумасшествию. Известно же, что психи часто разговаривают сами с собой, особенно, если больше не с кем разговаривать. До сих пор я как-то держался.
- Я не прошу тебя мне довериться, давать какие-то обещания, или что-то в этом роде... просто хочу проинформировать. Там, куда ты, в конце концов, придёшь, всё будет нормально. Шутка про рамку и картину была довольно удачной. Так вот, я постараюсь принять тебя в моей картинной галерее как следует.
Кем бы она ни была, эта пустота, она изъяснялась простым и понятным языком. Тоторо, пожалуй, нашлось бы, чему поучиться.
Я шёл дальше, и казалось, что Город, который оставался за спиной, сворачивается и усыхает, как подожжённая бумага.
Конец
Жёлтая коробочка для адресата
- Заблудились, - сказал Егорка, смачно сплюнув. Слюна собралась шариками на иглах можжевельника и выглядела как крупные белые ягоды, пузырящиеся от внутренних соков.- И наших не видно.
Ребята затихли, прислушиваясь. Высоко вверху раздавали "пять" и "десять" широкими своими лапами ели. Откуда-то доносился мерный стук дятла. С вкрадчивым скрипящим звуком падали комки хвои. Никуда не спрятаться от этой тайги, потому что она везде.
- Эй! - завопила, сложив руки у рта, Даша. - Ау!
Её крики подхватили остальные, на разные лады, тонкими и едва начавшими ломаться детскими голосами. Никому не хотелось быть этой ночью чужеродной иглой в диком зелёном сердце, а ночь между тем спешила на всех парах.
Старый Исай вёл их едва заметными звериными тропами, которые подсказывала ему четверть нганасанской крови. Кто-то из мальчишек на привале рассказывал, что такие люди способны учуять лося за сотни метров, вступить с ним в диалог и убедить, что с рогами он выглядит как круглый дурак, поэтому лучше бы оставить их хитрому круглолицему егерю, который, уж конечно, найдёт им применение.
- Как сквозь землю провалились, - в сердцах сказала Дашка.
- Мы, - поправил с неуместным оптимизмом Таир. - Мы провалились.
Оттопыривая большими пальцами карманы джинсов, он жевал жвачку и приплясывал, не то от предвечернего холодка, не то от букашек и жучков, что ползали у него в голове и щекотали изнутри черепушку. Даша знала, что его напускная беспечность долго не продержится. Таир будет первым, кто запаникует.
- Да ладно, что вы, - сказал Егорка, достав мятую пачку "Мальборо" и сунув рот сигарету. Перед этим он профессиональным движением размял её и отряхнул от табачной пыли. - Зато мы теперь сами по себе. Можем делать что захотим. И вообще, мы могли уйти хоть вчера и не слушать эти дурацкие охотничьи байки. Да, парни, есть у кого спички?
- Что-о будем делать? - в своей обычной медлительной манере спросил Данила.
Зажигалка нашлась у Даши. За то, что поделилась с Егором огоньком, она получила сигарету и тут же закашлялась, неумело ею затянувшись. Лицо её сохраняло озабоченное выражение.
- Нас наверняка уже ищут. Они должны заметить, что нас нет.
Несколькими часами ранее в составе группы они вышли к лесному озеру, из которого вытекало несколько ручьёв. Побросав рюкзаки и тюки, ребята принялись играть в "лягушку", соединяя плоские камешки с водной гладью и наблюдая, как одно упруго рикошетит от другого. Егорка, самый старший из парней, умудрился добросить свой камешек до противоположного берега, вызвав настоящий переполох среди лягушек. А Даша попала своей "счастливой монеткой" по наглому селезню, который улетел под общий смех, подняв тучи брызг.
Потом они вдруг остались одни, четверо детей посреди нескольких тысяч гектаров лесного массива. Что Дашка помнила точно, это как они плелись в хвосте группы, весело переговариваясь и делясь содержимым последнего кулька семечек. Впереди доносился шорох приминаемой десятком пар ног травы и звучный голос Исая. Семечки почти кончились, когда Данила, который возглавлял их четвёрку, вдруг спросил: "А дальше-то куда?"
"Как куда, дурень? - переспросил Егорка. - Шевели булками и догоняй остальных".
"Так не-ет же никого", - удивился Данилка.
Остальные сгрудились за широкой его спиной.
"Догоняй, догоняй, туша!", - прокричал Таир. Он не на шутку перепугался. За тушу он мог бы схлопотать подзатыльник, но Данилка стоял и тупо смотрел в лесную чащу, откуда не доносилось ни звука.
"Они нас разыгрывают, - заявил Егор. - Сидят по кустам. Я вижу твой длинный нос, Стёпа!"
Он подобрал с земли шишку и зашвырнул её в кусты. Длинный нос оказался корягой, лежащей здесь с незапамятных времён.
И вот, спустя два часа блужданий, они всё ещё одни.
- Мы разожжём костёр, - сверкнув дыркой в верхнем ряде зубов, сказал Егор. - Огромный костёр, до самой луны, и будем сидеть хоть всю ночь.
- Костёр! - воскликнул Таир. Из-за акцента первый звук у него прозвучал как "кх". Его далёкие предки жили в Казахстане, и только родители Таира знали, каким ветром его занесло в их маленький северный городок. - Мы сожжём к чертям весь этот лес! И тем, кто нас бросил, придётся спасаться бегством.
Он рассмеялся, но в его смехе явственно плясала искорка паники.
Дашка вздохнула, разглядывая мыски грязи на своих походных ботинках. Рюкзак оттягивал плечи, но сейчас она этого не замечала.
- Исай говорил, что с первыми совами мы придём к охотничьей заимке. Должно быть, это недалеко. Думаю, не так уж и сильно мы сбились с дороги. Давайте попробуем.
Егор упрямо выпятил нижнюю губу, но тут в кустах, совсем рядом, зашелестела и захлопала крыльями какая-то большая птица, и осознание того, что они, четверо детей, учеников восьмого класса, одни-одинёшеньки в большом лесу на пороге ночи, набросило на плечи каждому килограмм по двадцать веса.
Самым лучшим вариантом было бы вернуться к озеру и ждать там, но вместо этого они принялись ломиться сквозь кустарник, производя как можно больше шума и предоставляя возможность Исаю и остальным услышать их.
- Расскажем, что за нами гналась стая волков, - сказал Егор.
- Или что нашли самолёт времён второй мировой, - подхватил Таир.
"Или как отправили на тот свет маньяка, который крадёт детишек", - едва не сказала Даша, но в последний момент передумала. Эта мысль не была пустой фантазией. Она отогнала её от себя. Дело прошлое.