Говорила она точно так же, как тайфа: ни единого сомнения в своем праве приказывать, словно иных вариантов, кроме как повиноваться, не существовало в природе. Лин разом растеряла всю свою напористость и даже не заикнулась о том, что я обещана в помощь Нисалю-аге. Пришлось спешно переодеваться в свободное платье с чужого плеча и бежать в покои негласной хозяйки гарема, так толком и не приведя себя в порядок.
Здесь, впрочем, сногсшибательной красоты от меня никто и не ждалдве служанки, дежурившие у входа, только переглянулись и с заметным облегчением упорхнули вниз, стоило только сестре тайфы небрежно взмахнуть рукой над накрытым дастарханом. Должно быть, понесли благие вести наложницам: новенькая страшна, как смертный грех, напрочь лишена манер и в гареме приличной должности не займет.
Чистой воды правда, между прочим.
Покои хозяйской сестры оказались несколько скромнее, чем комнаты самого тайфы, но заметно просторней и богаче моей спальни. Здесь даже был свой балкон, сейчас прикрытый от настырного утреннего солнца резной деревянной решеткой; окна выходили в сад, и смешливое воркование диких горлиц переплеталось с распевкой пронзительно-желтой канарейки в подвесной клетке.
Садись, велела сестра тайфы и повелительно указала мне на ковер у дастархана. Мне нужна собеседница, а не прислуга. Зови меня «Руа-тайфа».
Я послушно уселась на ковер, подобрав под себя ноги, и уже приготовилась в очередной раз рассказывать, как вольная горожанка оказалась на базаре, но Руа-тайфа заговорила сама:
Не бойся Сааду и Тазид, посоветовала она и, заметив слегка остекленевший взгляд, пояснила:Это наложницы моего брата, но они здесь не задержатся.
Надеюсь, и я тоже, ляпнула я прежде, чем успела осмыслить услышанное.
Тайфа смеялся открыто и беспечно, запрокидывая голову и расправив подрагивающие от хохота плечи; а его сестра, напротив, прятала смешки за ладонью и так лукаво щурила глаза, словно знала какую-то на редкость забавную тайну собеседникаи только из вежливости и врожденной скромности не делала ее достоянием общественности.
Должно быть, точно такое же впечатление она производила на поварих, потому что готовили для нее не в пример лучше, чем для брата. Пока Руа-тайфа потешалась над моим длинным языком, я успела утащить по кусочку сыра из трех разных тарелок и невоспитанно набила рот маслянистыми оливками, заглушая острое чувство голода: поужинать в покоях господина толком удалось, а Тахир-ага был вовсе не так щедр, чтобы трижды в день кормить строптивых рабынь.
Думаю, ты переменишь свое мнение, когда получше узнаешь моего брата, по-лисьи сощурившись, сказала Руа-тайфа и будто бы невзначай передвинула поближе ко мне пиалу с золотистым медом. Пиалу я одобрила, уверенность Руане очень: лично мне вполне хватило вчерашнего вечера, чтобы понять, что с тайфой у меня до крайности мало общего, а его манера вертеть всеми вокруг, словно бездушными куклами, и вовсе могла вывести из себя даже святого пророка. Может быть, Рашед-тайфа и не прекрасный шахзаде на златогривом жеребце, но у него острый ум и доброе сердце.
Я поспешила снова набить рот, чтобы ненароком не добавить к этому описанию еще пару характеристик сугубо физиологического толка, о которых родной сестре тайфы знать точно не подобало.
Или у тебя кто-то остался на воле? вкрадчиво поинтересовалась Руа-тайфа и чуть подалась вперед, выказывая неудержимое любопытство.
Увы, никаких пикантных историй для нее я не припасла.
Нет, госпожа, сдержанно отозвалась я, прожевав оливки. Среди горожан не так много смельчаков, готовых проявить интерес к арсанийке. Среди магов один отыскался, но мой отчим никогда не был настолько известным мастером, чтобы дать за мной приданое, достойное жены чародея.
Руа-тайфа задумчиво кивнула и покачала в руках широкую пиалу с чаем.
Значит, поэтому ты согласилась остаться? спросила она, рассматривая свое отражение в беспокойной темной поверхности. В надежде, что Рашед-тайфа даст за тобой приданое, как за освобожденной наложницей?
Я поперхнулась возражениями. Приданоепоследнее, о чем я думала, когда тайфа приказал остаться во дворце; но, по сути, не роскошным ли приданым станет Малих, когда получит гильдейское дозволение на работу с магическими свитками? Ведь вольным ему не быть
Проблему с нехваткой смельчаков не решит даже приданое, все-таки заметила я и только потом сообразила, что оправдываться мне точно не с чего: в конце концов, я не собиралась разбить тайфе его «доброе сердце» за сундучок с золотом. Рашед-тайфа сам определил меня в работницы, а не в наложницы, что уже даровало уверенность в его похвальном здравомыслии. Тем не менее, признаваться в этом вслух я поостереглась: Руа младшего брата явно обожала и столь прагматичного отношения не оценила бы. Да и к чему тайфе я? с напускной скромностью спросила я и развела рукамикак по заказу, нарочито неухоженными.
Руа-тайфа взглянула на меня поверх пиалы, неодобрительно качнула головой и ответила ровно то, что я ожидала услышать:
Ему виднее, и в ее голосе звучала такая железная уверенность в брате, словно он ни разу в жизни не совершил ни единой ошибки.
Я предпочла не вступать в споры, и Руа-тайфа милостиво отпустила меня в мастерскую придворного чародея, но, кажется, потеряла веру в меня так же, как и яв человечество в целом.
Прим. авт.
Хаммамтрадиционная восточная баня.
Глава 4.1. Зеркала
Ветры дуют не так, как хотят корабли.
арабская пословица
Мастерская Нисаля-аги занимала сразу несколько комнат с выходом в открытую арочную галерею, за которой простирался цветущий сад, и тяжелые маслянистые ароматы от нагретых солнцем розовых кустов настраивали на совершенно нерабочий лад. Сам чародей, тем не менее, с утренней негой справлялся прекрасно: когда я добралась до мужской половины, он уже был всецело поглощен подготовкой золоченого станка для создания магических свитков. Нисаль-ага успел натянуть на раму зачарованную бумагу, едва заметно светящуюся в тени под навесом, и даже выстроил в ряд хрустальные пузырьки с разноцветными чернилами для заклинаний, но мой взгляд привлекло вовсе не богатство оттенков.
Посреди арочной галереи стояла железная клетка, на диво неуместная среди всей этой утонченной роскоши. Не слишком высокаявыпрямиться в ней в полный рост получилось бы разве что у семилетнего ребенка; и слишком узкая и короткая, чтобы в ней можно было лечь. Узник принял единственно возможное положение: уселся, притянув колени к груди, и равнодушно смотрел перед собой, словно гнев и страх в нем уже не просто отгореливыжгли все, что он еще мог испытывать.
На вид ему было лет двенадцать-тринадцать. Бронзовый загар, грязные черные волосы, рыжеватая песчаная пыль на носусамый обычный мальчишка из тех, что неразлучными стайками бегают по городским улочкам с рассвета и до заката и с готовностью хватаются как за мелкие поручения, так и за плохо спрятанные кошельки. Разве что настолько тощий, что я могла за десять шагов сосчитать все его ребра и отметить криво сросшиеся переломы пальцев.
Все наставления о придворной вежливости мгновенно вылетели у меня из головы, но, к счастью, Нисаль-ага заметил меня раньше, чем я успела наговорить лишнего.
А, Аиза, как раз вовремя, деловито произнес он, оставив в покое свиточный станок, и вышел в галерею. Познакомься с Шади.
Мальчишка на свое имя никак не отреагировалтак и сидел, пялясь куда-то в пространство над своими коленками.
Он со своими сестрами и матерью пропал во время войны со Свободными княжествами, продолжил Нисаль-ага, не выказывая никакого удивления: похоже, Шади вел себя так постоянно. Отыскать удалось его одного. Рашед-тайфа полагает, что они попали в плен, и мальчик видел многие вещи, которые и взрослый не всякий вынесет. Он ни с кем не разговаривает и бросается на любого, кто подходит слишком близко, а за отсутствием противников кидается на прутья решетки.
Я нервно сглотнула и шагнула было к клетке, но Абдулахад-ага, без которого мне отныне не дозволялось покидать гарем, схватил меня за локоть, заставив остаться на месте.
У мальчишек такие длинные руки, хмуро сказал он, покачав головой. А тебя вызвали сюда вовсе не для того, чтобы его жалеть. В жалость он все равно уже не верит.
А Шади впервые дал понять, что слышит наш разговор: бросил взгляд через плечо и злорадно оскалился. Зубов у него не хватало, и я наконец-то сообразила, зачем он здесь: лекарей мальчишка, должно быть, тоже не подпускали не подпустил бы еще долго, а помощь ему явно требовалась как можно скорее.
Вы хотите, чтобы я воспроизвела заклинание на нем? все-таки переспросила я.
Нисаль-ага печально вздохнул:
То, что делают с рабами-саклаби, противно самой человеческой природе, и недобросовестные творцы заклинаний, несомненно, должны быть искоренены, как и нечистые на руку торговцы. Но иногда забвениелучший подарок.
Оскал сполз с лица Шади, уступая место шоку, страху ипочему-то злости.
Зверь! хрипло выкрикнул мальчишка и вцепился в прутья решетки, яростно тряхнув тощими руками. Он заодно со зверем, хочет, чтобы я забыл!
Нисаль-ага замер: похоже, это был первый раз, когда Шади заговорил.
Спроси его про зверя! настаивал он, и нездоровая хрипотца постепенно уходила из его голоса, сменяясь юношеской ломкостью. Пусть расскажет про когти! Про клыки! И про кровь, сколько же крови!.. с каждым словом он говорил все громче, пока не зашелся беспрерывным криком, постепенно переходящим в неразборчивый скулеж.
Только недюжинным усилием воли мне удалось не зажать уши: слушать это было невыносимо.
О каком звере он говорит? все-таки спросила я.
Нисаль-ага недоуменно развел руками.
Не имею ни малейшего представления. Отряд Рашеда-тайфы нашел его, когда выезжал за город на соколиную охоту, может быть, мальчик увидел чью-то добычу, и это стало последней каплей? После того, что с ним случилось, немудрено забояться одного вида крови.
Лично мне казалось, что последней каплей для него стало как раз заточение во дворце: Шади схватился за голову и мерно покачивался в клетке, упираясь коленями в решетку на каждом движении.
Как бы то ни было, ни один чудотворец не успеет исцелить его разум, если Шади не займутся обычные лекари, сказал Нисаль-ага, заметив мои сомнения. А если мальчик пожелает вернуть себе память, то это можно будет устроить, когда я увижу заклинание и смогу разработать противодействие для него.
Я неуверенно опустила взгляд. Шади раскачивался, как метроном, и непрерывно бормотал себе под нос что-то про зверей и когти. Он не повернулся, даже когда я шагнула ближе и подняла руки.
Со стороны чародейство всегда выглядело странноа в исполнении «зеркала» еще страннее: обычные люди не могли видеть струны магии, натянутые в пространстве, как веревки в доме у слепого. Хочешьдвигайся по ним, нетсправляйся своими силами, ищи дорогу безо всяких направляющих.
Но, когда заклинания творили полноценные маги, задетые ими струны едва заметно светились, выстраиваясь в стройные рисунки, и тихо звенели; чем выше было мастерство чародея, тем сложнее и чище звучала мелодия, и тем прекраснее получался узор.
Когда что-то пыталась сделать я, это выглядело так, словно я слепо шарю руками в пространстве. Неудивительно, что у отчима никогда не было много заказчиков: любой товар еще нужно уметь преподнестиа это весьма непросто, когда речь идет о блаженной арсанийке, которая хватает напряженными пальцами безответный и совершенно беззвучный воздух.
Но свитки с заклинаниями у меня получались ничуть не хуже, чем у Малиха, и ими точно так же могли пользоваться все, кто хотел, даже люди вовсе без магического дара. Я действительно видела магические струны и слышала их песни, и они сами сплетались в мелодию, что неотступно звучала в моей голове, пока я помнила чужие чары.
Мелодия «черного забвения» была на редкость неблагозвучной. Струны напряженно гудели, будто вот-вот лопнут, и басовитые звуки били по ушамнеритмично, но настойчиво, и казалось, что сердце вот-вот сорвется с размеренного биения в тот же сводящий с ума напев.
Но оно выдержало в прошлый раз. Выдержало и в этот.
Из всех присутствующих мое заклинание мог оценить разве что Нисаль-ага. И Абдулахад-ага, и стражники в открытой галерее только с недоумением смотрели, как я кручу головой, будто прислушиваясь, и странно изгибаю пальцыи, когда я выдохнула и расслабилась, даже не сразу догадались взглянуть на клетку.