Баалджагг рухнула, ее голова откинулась в сторону, как камень в мешке.
Абси заревел.
Олар Этил попыталась встать, а Остряк двинулся к ней, с клинками наготове. Увидев его, она отшвырнула позвоночник.
И начала обращаться.
Когда Остряк достиг ее, она была всего лишь размытым облаком, готовым превратиться во что-то огромное. Остряк ударил в то место, где мгновениями раньше была ее голова, и круглая гарда секиры тяжело ударилась обо что-то. Обращение прекратилось. Олар Этил, снова появившись, повалилась на спину с разбитым лицом.
Плевать на бога-тигра, сказал Остряк, нависая над ней. К Худу твое тупое обращение, да и мое! Он скрестил клинки под челюстью Олар Этил, прижав ее к земле. Так вот, заклинательница костей, я слыхал, что, если как следует ударить в кость тлан имасса, она сломается.
Ни один смертный
Плевать. Порублю тебя на кусочки, поняла? На кусочки. И как тогда соберешься снова? А головув нишу? На кол? На ветку? Тут нет деревьев, ведьма, но ямка в земле найдется.
Ребенок мой.
Он к тебе не захочет.
Это почему?
Ты только что убила его собачку.
Наперсточек бросилась вперед, словно в лихорадке, с дрожащими коленями.
Заклинательница костей
Я подумываю отменить свои предложения, сказала Олар Этил. Все. Ну что, Смертный меч, уберешь оружие и дашь мне встать?
Я еще не решил.
И что я должна пообещать? Оставить Абси на твое попечение? Ты сможешь защитить его жизнь, Смертный меч?
Наперсточек видела, что Остряк колеблется.
Я пришла договориться с вами, продолжала Олар Этил. По-хорошему. Немертвая волчица была рабой древних воспоминаний, древних предательств. Я не держу зла против кого-то из вас. Смертный меч, посмотри на своих друзей: кто из них способен защитить детей? Тынет. Трелль только и ждет, когда я прошепчу у него в голове, и сразу покинет вас. Оулданский воинщенок, и препаршивый. Яггское отродье Валунец сломался внутри. Я хочу привести Оносу Тлэнну его детей
Он ведь тланн имасс?
Заклинательница костей промолчала.
Только так он продолжит служить тебе, сказал Остряк. Он умер, как и считали его дочери, а ты вернула его. Хочешь проделать то же самое с мальчиком? Одарить его своим смертным прикосновением?
Разумеется, нет. Он должен жить.
Зачем?
Она помедлила, а потом сказала:
Потому что онединственная надежда моего народа, Смертный меч. Он нужен мнедля моей армии и для Первого меча, который ею командует. Ребенок, Абси, станет для них смыслом, причиной сражаться.
Наперсточек увидела, как Остряк побледнел.
Ребенок? Причиной?
Да, их стягом. Ты не понимаешь: я не могу рассчитывать только на его ярость Ярость Первого меча. Это тьма, зверь, сорвавшийся с цепи, чудовище его нельзя выпускать на волю, нельзя. Сон Огни, Смертный Меч, дай мне подняться!
Остряк убрал оружие и отступил на шаг. Он что-то еле слышно бормотал. Наперсточек уловила только несколько слов. На даруджийском. «Стяг детская рубашка, так вот что это было? Цвета сначала красный, потом черный».
Олар Этил с трудом встала на ноги. Лицо изменилось до неузнаваемости: разбитый, растрескавшийся узел костей и кусочков кожи. Клыки Баалджагг оставили глубокие борозды на висках и по бокам нижней челюсти. Бесполезная рука болталась на раздробленном плече.
Когда Остряк отступил еще на шаг, Сеток гневно воскликнула:
Значит, она победила вас всех? И никто не защитит его? Прошу вас! Пожалуйста!
Близняшки плакали. Абси стоял на коленях у растерзанного тела Баалджагг и стонал в каком-то странном ритме.
К мальчику подковылял Картограф; одна его нога почернела и дымилась.
Пусть он прекратит. Кто-нибудь. Заставьте его прекратить.
Наперсточек нахмурилась, но остальные не обращали внимания на жалобы немертвого. Да что он имеет в виду? Наперсточек повернулась к Олар Этил.
Заклинательница костей
На восток, женщина. Там найдешь все, что тебе нужно. Я коснулась твоей души. И сделала тебя Махибисосудом, который ожидает. На восток.
Наперсточек сложила руки на груди и прикрыла глаза. Хотелось посмотреть на Фейнт и Сладкую Маету и увидеть в их глазах удовлетворение и облегчение. Хотелось, однако она знала, что ничего подобного не увидит в их глазах. Они, в конце концов, женщины, а тут отдают трех детишек. Бросают в руки немертвой. Потом они скажут мне спасибо. Когда воспоминания об этом моменте потускнеют, когда мы все окажемся в безопасности, дома.
Ну не все. Но что тут поделаешь?
Только Сеток и Торант остались между Олар Этил и тремя детьми. По щекам Сеток катились слезы, а оулданский воин был похож на человека, идущего на казнь. Он обнажил саблю, но глаза были унылыми. И все же он не дрогнул. Из всех них только этот юный воин не отвернулся. Проклятье, Сеток, ты хочешь смерти этого отважного мальчишки?
Мы не можем ее остановить, обратилась Наперсточек к Сеток. Пойми. Торант, объясни ей.
Я отдал последних детей Оулдана баргастам, сказал Торант. И все они мертвы. Их нет. Он покачал головой.
Думаешь, этих ты сможешь защитить лучше? сурово спросила Наперсточек.
Торант словно получил пощечину. Он отвел взгляд.
Отдавать детейпохоже, только это я и умею. Он убрал оружие в ножны и ухватил Сеток за руку выше локтя. Пойдем. Поговорим там, где нас никто не услышит.
Сеток посмотрела на него диким взглядом, начала вырываться, но внезапно затихла.
Наперсточек смотрела, как Торант уводит Сеток прочь. Сломала его, как хрупкую веточку. Теперь гордишься собой, Наперсточек?
Но путь теперь свободен.
Олар Этил подошла неровной походкой, которой прежде не было, скрипя и щелкая суставами, к месту, где стоял на коленях мальчик. Целой рукой она ухватила его за воротник баргастской рубашки. Подняла, чтобы рассмотреть лицо; а он в ответ глядел на нее сухими глазами. Заклинательница костей хмыкнула.
Точно, сын своего отца, во имя Бездны.
Она повернулась и пошла на север, не отпуская мальчика. Через мгновение и близняшки двинулись следом, не оглядываясь. Так и будут все терять? Без конца. Мать, отца, народ. Нет, они не будут оглядываться.
Да и с какой стати? Мы подвели их. Она пришла, разбила нас и купила, как императрица, швырнувшая горсть монет. Купила их. Их и наше бездействие. Легко, потому что такие мы есть.
Махиби? Да что это, во имя Худа, значит?
С ужасом в сердце Маппо вышел из лагеря, оставив всех, оставив позади ужасный рассвет. Он изо всех сил удерживался, чтобы не броситься бежатьвсе равно не поможет. И потом, если даже все за ним наблюдают, то с такой же нечистой совестью, как и у него. Утешает? А должно? Мытолько наши потребности. А она всего лишь показала каждому его лицо, которое мы прячем от себя и от других. Она пристыдила нас, открыв каждому правду о себе самом.
Он заставил себя вспомнить о своем предназначении, обо всем, чего требовала его клятва, об ужасных вещах, которые придется делать.
Икарий жив. Помни об этом. Сосредоточься на этом. Он ждет меня. Я найду его. Я сделаю, чтобы все снова стало правильно. Где маленький мирок, закрытый и недоступный ничему извне? Мир, где никто не бросит нам вызов, где никто не осудит наши деяния и принятые когда-то ужасные решения.
Верните мне этот мир, умоляю.
Моя самая милая ложьона украла все. На глазах у всех.
Сеток о боги, предательство на твоем лице!
Нет. Я найду его. Чтобы защитить его от мира. Чтобы защитить мир от него. А от прочего: от больных глаз и разбитых сердеця защищу себя. И вы все называете это моей жертвой, душераздирающей преданностьютам, на Тропе Ладоней, у вас захватило дух.
Заклинательница костей, ты украла мою ложь. Так смотри же.
Он знал, что его предки далеко, очень далеко. Их кости смололись в пыль в залах под курганами земли и камней. Он знал, что бросил их давным-давно.
Так почему он еще слышит их вой?
Маппо похлопал ладонями по ушам, но это не помогло. Вой не прекращался. И на огромной пустой равнине он вдруг почувствовал себя маленьким и уменьшался с каждым шагом. Мое сердце. Моя честь съеживается, усыхает с каждым шагом. Он просто ребенок. Да и все они. Он свернулся в руках Остряка. А девочки держались за руки Сеток и пели.
Разве не естественная обязанность взрослогоберечь и защищать ребенка?
Я не такой, каким был прежде. Что же я наделал?
Воспоминания. Прошлое. Там все прекрасно Я хочу его вернуть, я хочу вернуть все. Икарий, я найду тебя.
Икарий, прошу тебя, спаси меня.
Торант забрался в седло. Опустив глаза, он встретился взглядом с Сеток и кивнул.
Он видел в ее лице страх и сомнения и пытался найти нужные словано он уже потратил их все. Разве поступка не достаточно? От этого вопроса, храбро и праведно прозвучавшего у него в голове, он чуть не расхохотался в голос. И все же он должен сделать. Должен попробовать.
Я буду охранять их, обещаю.
Ты им ничего не должен, сказала она, обхватив себя с такой силой, что казалось, будто ребра сейчас хрустнут. Это не твоя забота, а только моя. Почему ты так делаешь?
Я знал Тока.
Да.
И думаю: как бы он поступил? Вот и ответ, Сеток. По ее лицу текли слезы. Она крепко сжала губы, словно любые слова выдали бы ее горе, стенающего демона, которого уже не сдержать и не победить.
Однажды я бросил детей умирать, продолжал Торант. Подвел Тока. Но на этот раз, он пожал плечами, надеюсь, получится лучше. И потом, она меня знает. И использует меня, как бывало и прежде.
Он посмотрел на остальных. Лагерь собирался в дорогу. Фейнт и Сладкая Маета уже шагали как две разбитые беженки. Наперсточек шла в нескольких шагах позади, как ребенок, не знающий, примут ли его в компанию. Амба шагал отдельно, правее остальных; он смотрел вперед и шел неуклюжими хрупкими шагами. Остряк тоже, перекинувшись несколькими словами с Картографом, сидящим на могиле Юлы, пошел, сгорбившись как от сильной боли. Картограф, похоже, решил остаться. Собрались вместе, только чтобы разбежаться.
Сеток, твои призрачные волки ее испугались.
До ужаса.
Ты ничего не могла поделать.
Ее глаза сверкнули.
Ты меня утешить пытаешься? Такие слова роют глубокие ямы и зовут прыгнуть.
Он отвел взгляд.
Прости.
Давай, догоняй их.
Он подобрал поводья, развернул коня и хлопнул по крупу пятками.
Ты тоже рассчитывала на это, Олар Этил? Встретишь меня с самодовольством?
Ну, ликуй пока, не вечно тебе радоваться. Недолгоесли у меня есть право голоса в этом вопросе. Не беспокойся, Ток, я не забыл. И ради тебя сделаю как надоили умру.
Он скакал по ровной земле, пока не оказался на виду у заклинательницы костей и трех ее подопечных. Когда близняшки, обернувшись, облегченно закричали, у него чуть не разорвалось сердце.
Сеток наблюдала, как юный воин-оулдан скачет вслед за Олар Этил, как поравнялся с ними. Короткий разговори все двинулись дальше, и вскоре коварные складки местности скрыли их. Сеток повернулась к Картографу.
Мальчик плакал от горя. По своей убитой собаке. А ты велел ему прекратить. Почему? Что тебя так растревожило?
Как так вышло, сказал немертвый, поднимаясь с холмика и шаркая к Сеток, что только самый слабый из нас готов отдать жизнь, чтобы защитить этих детей? Я не хочу ранить тебя своими словами, Сеток. Я только изо всех сил пытаюсь понять. Иссушенное лицо склонилось набок, пустые глазницы словно изучали ее. Может быть, дело в том, что ему терять почти нечегоне то что другим? Он неловкими шажками добрался до трупа айи.
Конечно, нечего, отрезала Сеток. Как ты и сказал: у него осталась только жизнь.
Картограф посмотрел на тело Баалджагг.
А у этой и еще меньше.
Ступай в свой мир мертвых, ладно? Я уверена: там все намного проще. И тебя не будет беспокоить все, с чем сталкиваемся мы, жалкие смертные.
Я знаток карт, Сеток. Послушай меня. Стеклянную пустыню не перейти. Когда доберешься до нее, поверни к югу, в Южный Элан. Там ненамного лучше, но там хватит, по крайней мере, чтобы у тебя появился шанс.
Хватит чего? Еды? Воды? Надежды?
Ты остаешься здесь. Почему?
На этом месте, показал рукой Картограф, появился мир мертвых. А ты здесь непрошеный путник.
Неожиданно потрясенная, с необъяснимым смущением Сеток покачала головой.
Остряк говорил, что ты с ними почти с самого начала. А теперь вдруг остановился. Здесь?
А у каждого должна быть цель? спросил Картограф. У меня была когда-то, но больше ее нет. Его голова повернулась лицом на север. Ваша компания была восхитительной. Но я забыл.
Он замолчал, и Сеток уже хотела спросить, о чем он забыл, но он добавил:
Вещи ломаются.
Да, прошептала она тихо, так что он не мог услышать. Нагнувшись, подобрала узелок с вещами. Выпрямилась и пошла было, но остановилась и оглянулась.
Картограф, а что тебе сказал Остряк, у могилы?
«Прошлоеэто демон, которого даже смерть не может потрясти».
Что он имел в виду?
Картограф пожал плечами, все еще глядя на труп Баалджагг.
А я сказал ему: я нашел живых в своих снах, и им плохо.
Она снова повернулась и пошла прочь.
Справа и слева крутились пыльные вихри. Масан Гилани знала о них все. Она наслушалась старых историй про кампанию в Семи Городах: как логросовы тлан имассы могли просто исчезать и уноситься по ветру или плыть по течению реки. Запросто. И в конце поднимались, даже не запыхавшись.
Она фыркнула. Запыхавшись, неплохо сказано.
Конь с утра капризничал. Мало воды, мало фуража, вот уже целый день и всю ночь конь даже не опорожнялся. Пожалуй, он так долго не протянет, если только ее компаньоны не извлекут из ниоткуда источник воды и стог сена или мешок-другой овса. Способны они на такое? Масан понятия не имела.
Посерьезнее, женщина. У них такой вид, как будто по ним спящий дракон катался. Если бы они умели наколдовывать что-то из ничего, то давно бы уже так и сделали. Она была голодна, страдала от жажды и готова уже была взрезать коню горло и пировать, пока живот не лопнет. «Вы не могли бы живот починить? Спасибо».
Но теперь недолго. По ее расчетам, она должна выйти на след Охотников за костями до полудня, а к закату догонит ихармия такого размера не может передвигаться быстро. Они везут столько припасов, что хватит кормить немаленький городок полгода. Она посмотрела на севери поймала себя на том, что в последнее время поступает так очень часто. Впрочем, что тут удивительного? Не каждый день на пустом месте вырастает гора, да еще с таким грохотом! Она нагнулась было вбок, чтобы смачно сплюнутьподчеркнуть сардоническое удивление. Но слюну лучше экономить.
«Придержи один плевок, говаривала ее мать, для рожи самого Худа». Благословение ей, безумной жирной корове. Уж она-то наверняка приготовила драному Жнецу пузырящуюся ванну, когда настал ее день, головомойку, поток черной вонючей слизи, да уж. Большие женщины умели, да? Особенно после сорока-пятидесяти лет, когда их мнение становится непоколебимым и они готовы кровь пустить любому одним взглядом или насмешкой.
Ее мать двигалась как дерево да и на вид была так же страшна. Деревья-то не часто ходят по трезвяку, как и земля не шевелится, если только Огнь не ворочается; или если человек не набрался больше, чем думает (а такое разве часто бывает?). Она нависала, старая мамаша, как полуночная гроза. Смерть для таких женщиннабитая комната; и все расступаются, стоит ей только войти.
Масан Гилани провела ладонью по лицу; ни капли пота. Это плохо, особенно поутру. «Я хотела быть большой, мам. Дорасти до зрелости. До пятидесяти. Прожить пять сраных, вонючих, наводящих ужас десятилетий. Хотела нависать. Чтобы в глазахгром, в голосегром. Чтобы быть тяжелой и неумолимо громадной. Это нечестно, что я высыхаю тут. Дал-Хон, ты скучаешь по мне?
В тот день, когда я ступлю на густую зеленую траву, когда смахну первый мушиный рой с губ, ноздрей и глаз, вот только тогда в мире снова настанет порядок. Нет, не бросай меня умирать здесь, Дал-Хон. Это нечестно».
Она кашлянула и посмотрела вперед. Что-то там неладное: два холма, долина между ними. Дыры в земле. Кратеры? А склоны как будто кипят. Масан поморгала, не понимая, не привиделось ли ей. Усталость играет в коварные игры. Нет, все-таки кипит, на самом деле. Крысы? Нет.
Ортены.
Поле битвы. Масан заметила блеск обглоданных костей, увидела на дальнем гребне холмики золыявно от погребальных костров. Сжигать мертвыхправильная практика. Так болезни меньше распространяются. Масан пустила коня галопом.