Нет, чтобы на каникулах, тогда с тебя взятки гладки И такое тоже бывало: тонули физтехи да от какого-нибудь белокровия умирали. Но вот если во время учебы, тогда совсем другой коленкор Проректор вспомнил тот трагический случай, после которого факультет общей и прикладной физики стали называть «зарубежным». Он даже передернул плечами, представив, как несчастному сносят череп тяжелым топором. И врагу не пожелаешь такой смерти. Шестой корпус. Только здесь и могло подобное случиться. Во-первых, фопфы (Фомин всегда испытывал к ним смешанные чувства: вечно с амбициями, свысока смотрят, в эмпиреях, что ли, витают), а, во-вторых, тут девушки раньше жили. В этом и разгадка. То ли дело, первый корпус с ФРТК. Тишь, да гладь, да божья благодать. А где девушки, там всегда страсти да поножовщина. Но тот случай замяли, проехали, убитый похоронен, а убийца осужден. Что было, то было, да быльем поросло Дали указание следить за моральной и психологической подготовкой студентов, да этим дело по большому счету и ограничилось.
Теперь на тебе подарок на день рожденья, и именно с ФРТК. С чего это здоровый парень, спортсмен, внезапно умер? Врачи недоумевают, у них в практике впервые такое. Фомин задумался. Умершего Весника он знал очень хорошо и сам следил за всем его, как оказалось, недолгим жизненным путем на физтехе.
Шесть лет назад секретная директива пришлане пускать в студенты молодежь еврейской национальности, больше это, конечно, юношей касалось. Здесь-то статистика простая: в группе из пятнадцати-шестнадцати человек девушек раз-два и обчелся. Николай Петрович разделял эту самую директивную линию до самых ее извилистых изгибов. Сами посудите, государство тратится на студента, бесплатно обучает, общежитиесущие копейки, да льготы разные создает. А тут выучится какой-нибудь Эйнштейн и шасть в этот самый Израиль или еще того хужев Америку. Что же получится? Мы сами себе на свою голову потенциального врага выкормили да обучили? Да пусть он хоть двадцать баллов из двадцати наберет, а, хоть тресни, пускать такого нельзя.
Фомин почесал голову. Нет, двадцать баллов тогда этому самому Веснику набрать не позволили. На письменной по физике и математике он свои пятерки, конечно, получил. Тут ему их поставили, чтоб он бумажные доказательства в разные «Голоса Америки» не смог направить. А вот на устных завалить пробовали. Дали ему задачу о расходе воды из кипящего чайника. Сам Фомин даже и близко не знал, как к ней подступиться, а этот Весник расчухал ее за две секунды и еще предъявил преподавателям, что условие некорректно. Да сам и параметры нужные добавил. Профессора, конечно, очумели, да виду не показали. В глубине души те, как пить дать, зауважали вундеркинда, но указание выполнять надо. Самый наглый из них, доцент Виров, и завопил: дескать, ты сюда не учить, а учиться пришел. Вкатили ему трояк от всей души. И на математике должны были тоже вот так измучить и, если не двойку, то такую же тройку всучить, да высшие силы вмешались.
Сам отец-основатель Семенов позвонил, разорался, что вы с ума там посходили все Пришлось принять чудо-мальчика. Да Фомина потом в антисемиты и человеконенавистники записали. А за что? Сколько других случаев было, когда способным абитуриентам помогал, да и студентов в обиду не давал. Забывается хорошее, забывается
В двери показалось миловидное, но, в знак скорбности произошедших событий и еще от того, что выйти на работу пришлось в неурочное время, хмурое лицо секретарши.
Николай Петрович, пришли они.
Хорошо, махнул рукой проректор. Пусть заходят. Да, Людочка, чайку нам организуй, печенье, конфеты, как обычно.
В кабинет вошли все, кого он счел нужным позвать: непосредственные свидетели случившегося красавица Наташа Донченко, Евгений Бирюков (хахаль ее или нет, задумался Фомин), Аркадий Сергеевич Туманов, доцент кафедры общей физики, чрезвычайно плотного телосложения, с уже намечающимся брюшком, бывший начальником курса Семена Весника да земляк умершего первокурсник Александр Нахимов.
Товарищи, располагайтесь, присаживайтесь к столу, сейчас чайку попьем, печенье у нас вкусное, «Юбилейное», а конфеты, по случаю праздника, «Мишка на севере».
Все почему-то посмотрели на большой портрет нового генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза Михаила Сергеевича Горбачева, но ничего не сказали.
Проректор по-своему пытался быть гостеприимным, но разговор не складывался, даже хваленый чай не оживил атмосферу.
Сидели понуро и тупо глядели на полированную поверхность огромного стола проректора.
Сам Фомин, сидящий под портретом генсека, тоже не находил слов.
Кричать и воспитывать никого было не надо. Наконец произнес:
К вам претензий, товарищи, нет, я просто хотел для себя выяснить, как это могло произойти, что такое стряслось. Ведь это уму непостижимо, прекрасный студент, подающий надежды, победитель международных олимпиад, ленинский стипендиат, в конце концов, и тут на тебе.
Начальник курса Туманов тихонько поставил на стол маленькую чайную чашку на блюдце, где лежала откусанная конфета, и сказал:
Судьба, видно, такая. Но нелепо, очень нелепо Вы говорите, что Семен надежды подавал, а я вам больше скажу, он мог горы свернуть, гениальнейшим ученым стать. Ведь он уже и сейчас так много сделал, что мало кому дано в столь юном возрасте. Вы знаете, на первый курс много одаренных ребят приходят, победителей всесоюзных олимпиад, международных, межнаров, по-простому. И, представьте, многие не доучиваются. Думаю, что от потери мотивации. Оказывается, чтобы оставаться наверху, надо пахать и напрягаться. Не у всех это получается. Я же тоже физтех, лично сам все прошел, на своей шкуре. Знал я, например, одного олимпиадника-звездника с уникальным мозгом. При равных знаниях и представлениях решал задачи раза в три быстрее остальных. До третьего курса на занятия вообще не ходил, а преподаватели кафедр с ним отдельно за руку здоровались. Задачу на три доски в уме решал! Так посидит, побарабанит пальцами по столу, и ответ готов. Однако он отвык учить и понимать новое. И обломал зубы на квантах А другого победителя международной олимпиады по физике отчислили еще на третьем курсе
Фомин возмутился и вступился за честь своих студентов.
Что вы такое говорите, Аркадий Сергеевич, таких случаев раз-два и обчелся. Просто заметные они, межнары эти, от того и кажется, что много.
Туманов переполошился:
Да-да, Николай Петрович, разве ж я спорю. Просто хотел подчеркнуть особенность Весника.
Фомин выдержал мхатовскую паузу:
Судьба, говоришь. Ладно бы, война, стихийное бедствие, а тут раз, и нет человека.
Еще немного помедлив, проректор потянулся к стопке газет и журналов, лежащих на краю стола, и с гордостью продемонстрировал собравшимся февральский номер «Писем в Журнал экспериментальной и теоретической физики».
Американским физикам из Пенсильванского университета показали, где раки зимуют, студенты с ФОПФа.
Туманов оживился.
Вы про работу трех студентов? С идеей о икосаэдрических жидких кристаллах? Не побоюсь этого слова, гениальное открытие! Я всех троих отлично знаю. Мои студенты. У них квазикристалл представляет собой трехмерный скол регулярного кубического кристалла в шестимерном пространстве. А элементарная ячейка такого кристалла при проекции на наше трехмерное пространство как раз образует икосаэдр. Кстати, вы знаете, что сейчас появилась теория, что мы живем в четырехмерной проекции двадцатишестимерного пространства? Если ребята разовьют теорию, они могут до таких глубин докопаться, что все просто ахнут!
Фомин молча выслушал разглагольствования Туманова, севшего, похоже, на свой любимый конек.
Вот настоящие межнары, как вы говорите, Аркадий Сергеевич! Эти ребята еще впишут своими имена золотыми буквами в историю. С Весника пример берут!
При этих словах Николай Петрович разом потускнел. Мысль о смерти Семена словно выпала на мгновение из сознания, перебитая достижениями питомцев альма-матер
Он отложил в сторону журнал и посмотрел на Бирюкова и Донченко.
Вы что скажете?
Наташа, одетая в черную юбку и темную кофту, прикусила губы, словно готовая разрыдаться, и только махнула рукой.
Бирюков выдохнул:
Николай Петрович, я вот слышал, что есть такие гипнотизеры, которые могут на расстоянии воздействовать на человека. Поработают с ним предварительно, а потом раз, какой-нибудь сигнал подадут и отключают
Фомин побагровел.
Ты что, Бирюков, насмехаешься надо мной? Лекций Иноземцева по аномальным явлениям наслушался? А еще физтех, в мистику веришь! Постыдись. Запрещу этому дураку профессору в институте выступать, нечего мозги студентам пудрить.
Он хотел еще что-то добавить, но сдержался.
Ладно, забудем. Кстати, товарищи, переговорите с мамой Семена, возможно, от него остались ценные для нашей науки записи. Понятно, что большая часть его работ или уже опубликована, или осталось на базовой кафедре. Но все-таки
При этих словах четвертый из приглашенных, Александр Нахимов, дернулся, сжав. полиэтиленовый пакет с изображением Москва-реки и Кремля. Чай перед ним так и стоял нетронутый. Фомин повернулся к нему, внимательно посмотрел, но студент ничего не сказал.
Нахимов, ты же знаком с матерью Весника. Останься-ка сейчас, хочу вместе с тобой письмо ей написать. Вроде никто и не обязывает, да сердце просит, как будто виноват я в чем-то.
Так ведь, это, вырвалось у первокурсника, она здесь уже. Вчера и прилетела, как услышала про смерть Семена. Зачем письмо-то?
Фомин замахал руками.
Уезжаю я срочно, не будет меня, поэтому и письмо, понятно? Ладно, можете идти, вас я больше не задерживаю.
Нахимов молча сидел, все так же глядя перед собой. Начальник курса легонько потрепал его по плечу, и все трое медленно вышли из кабинета.
Фомин уселся в кресло, опять взял в руки отточенный карандаш, изучающе глянул на чуть сгорбленную фигуру высокого парня.
Темноволосого Нахимова с глазами то ли темно-зелеными, то ли светло-карими, крупным породистым носом, хорошо сложенной фигурой, можно было, пожалуй, назвать даже красивым. От тонкого и изящного изгиба бровей, каковыми обладал он, не отказались бы и самые придирчивые девушки. Но парень вовсе не выглядел при этом маменькиным сынком.
Вы ведь земляки с Весником, так? Оба с Кургана?
Нахимов кивнул.
Опекал, значит, он тебя, ты уже здесь с ним познакомился или еще раньше знал?
Раньше Он ведь мне и посоветовал на физтех поступать, на каникулах приезжал, задачки со мной решал, по физике, математике натаскивал. Даст задачи из прошлых вступительных, сам рядом садится, время засекает и говорит: «Ну, давай, Сашка, время пошло!» Всяким тонкостям обучал.
Александр замолчал, насупился. Именно сидящий перед ним сейчас важный проректор и портил жизнь Веснику, все время палки в колеса вставлял, на вступительных валил, на третьем курсе велел декану факультета лишить стипендии с надуманным предлогом, что на всех не хватило. Только на старших курсах, после его побед на всевозможных олимпиадах, научных работ, участии в конференциях, отстал. Много что еще можно было вспомнить, да зачем? Семена уже не вернуть.
Фомин угрюмо глядел на ссутулившегося студента, прекрасно понимая, что тот о нем думает. Сказать бы этому юнцу, что жизнь сложная штука, нельзя смотреть на нее через розовые очки, есть в ней такие моменты, когда приходится поступаться всем: и принципами, и убеждениями, да все равно не поймет. В таком возрасте у них только два цвета: черный да белый, как в допотопном кино
У него же только мать была, а с отцом что случилось, ушел?
Нет, отец умер, когда он ребенком был.
Один в семье?
Да, один.
Нахимов замолчал, не хотелось ничего рассказывать больше этому горе-служаке, всеми силами цепляющемуся за свое кресло. Да и письмо хочет тот написать для того, чтоб хвастать потом перед начальством, какой он заботливый, мудрый руководитель.
Неожиданно для студента Фомин в сердцах воскликнул:
Надо было просто национальность поменять и фамилию взять поскромнее! Тогда все шито-крыто было бы. Учить вас некому. Умные люди все так делают, а они что за шишки такие?! Эх, да что уж тут говорить, поздно
Нахимов удивленно глянул на Николая Петровича: какими еще житейскими приемами тот поделится?
Но тот вдруг хлопнул себя по лбу, просиял лицом, перешел зачем-то на «вы».
Послушайте, Нахимов, не в службу, а в дружбу, напишите, прошу вас, письмо, потом мне принесете, я отредактирую и отошлем. Очень меня вы выручите, очень! Сами понимаете, у меня были когда-то трения с его матерью, неудобно все это бездушно и канцелярски пустить на самотек, надо бы как-то по-человечески.
Нахимову так сильно хотелось побыстрее покинуть душный кабинет, словно пронизанный как раз этой атмосферой казенности, что он поспешно согласился и поторопился уйти.
Попрощался с секретаршей, гневно стучащей по пишущей машинке, толкнул тяжелую дверь кабинета проректора и вдруг неожиданно для себя увидел в коридоре тучную фигуру Туманова.
Тот стоял в некотором недоумении.
Не знаете, что с Бирюковым стряслось? тут же спросил доцент Нахимова. На встрече с проректором какую-то ахинею нес. Понятно, чтоб Фомина позлить, все знают, как тому с Весником пришлось в свое время обойтись. Но в такой день зачем? А Николай Петровичнормальный мужик, просто подневольный, опять же ответственность на нем А этот фрукт уважаемого человека обидеть решил и на Донченко сейчас огрызнулся, да так, что та обиделась и умчалась, как скорый поезд. А ведь они вроде друзья?
Аркадий Сергеевич вопросительно взглянул на Александра, ожидая от него пикантных подробностей, к которым, по всей видимости, был охоч. Но Нахимов промолчал.
Что это, кстати, у вас в пакете? неожиданно поинтересовался Туманов. Конспекты лекций?
Тетрадь Семена, он же с ней никогда не расставался, и вчера с ним была, ответил Нахимов.
Пойдемте пообедаем вместе, Саша, не дождавшись подробностей о взаимоотношениях Бирюкова, Наташи и Весника, предложил Туманов, и Нахимову пришлось последовать вместе с ним. Отказать показалось неудобным, а во время прогулки к студенческой столовой Нахимов, неожиданно для себя, разговорился.
Я вчера после третьей пары, в два часа, с Семеном договорился встретить. В час сорок пять у меня лабы по физике закончились, и я поспешил в общагу. Когда до Первомайской дошел, увидел мчащуюся Скорую, и что-то в груди екнуло, предчувствие нехорошее охватило. Побежал за ней, а там возле профилака Семена на носилки уже укладывают. Наташе плохо стало, врач ей нашатырного спирта дал понюхать, Бирюков, вместо того, чтобы Семеном заниматься, возле нее с ваткой крутится, в чувство приводит. А я в Скорую рядом с водителем прыгнул как сопровождающий.
Нахимов замолчал, вчерашние события опять промелькнули в его голове. Туманов сочувственно пожал ему руку. Они уже подходили к столовой.
Вечером тетя Надя, мама Весника, прилетела. Я ее встретил, в комнате Семена она сейчас, так вот, пришли к ней Бирюков с Донченко. Она вдруг на Наташу взглянула мрачно и говорит: «Ты в смерти сына виновна». Не знаю, что на тетю Надю нашло. Наташка побледнела, ничего не ответила и выбежала из комнаты
Они прошли мимо трепещущих листков объявлений на двери столовой и начали подниматься на второй этаж.
Здесь, в преподавательском зале, было почище, и раздатчицы повежливее. Впрочем, демократизм физтеха распространялся и на то, что здесь обедали все, кто пожелает, а не только доценты с профессорами. В основном, это были первокурсники или второкурсники, еще продолжающие ходить на лекции. Как воскликнул любимец физтеха Кондратьев в своей репризе «Я не хожу на лекции, я боюсь этих огромных пустых аудиторий!» Но пока младшекурсники исправно ходили на лекции, а в перерывах также аккуратно заполняли залы физтеховской столовой.
В воскресный день зал столовой практически пустовал. Они не спеша взяли еду и уселись за столик, расположенный возле окна.
Туманов обладал изрядным аппетитом. В его сегодняшний обед вошли винегрет с идеально нарезанными кубиками свеклы, лапша с плавающим куриным мясом, увесистая продолговатая котлета, прикрытая гречкой, обильно политой темно-вишневым соусом, стакан густой сметаны, компот, да еще светло-желтый сочник с хрустящей корочкой. Аркадий Сергеевич явно любил покушать, о чем свидетельствовали и незаметно для него самого растущий животик, и тот пищевой ассортимент, что перед ним располагался сейчас на столе.
Туманов деловито расправлялся с едой, а Нахимов вяло ковырял вилкой картофельное пюре.
Аркадий Сергеевич, я плохо разбираюсь в медицине, но возможно ли такое, чтобы человек ни с того ни с сего вдруг потерял сознание и умер?