По словам подруги, её светлокожую и русую четырнадцатилетнюю дочь стало необходимым обязательно провожать и встречать из школы, поскольку в классе, состоящем на 80 процентов из выходцев из Турции, Албании и Африки, её всячески притесняли и даже иногда поколачивали. Муж метался между работой и школой, не имея никакой возможности дать отпор малолетним уродам, которые продолжали издеваться над дочерью без страха подвергнуться судебному преследованию в «демократической» Германии.
Катя понимала, конечно, что подруге, наверное, психологически легче хаять свою Родину, где она получила отличное образование, удачно вышла замуж и жила полноценной спокойной жизнью, чём объективно посмотреть на вещи и признать существующие проблемы в стране, которую сама выбрала для жизни.
Выпив второй бокал красного грузинского за здоровье мамы, Катя сделала телевизор погромче и постаралась вникнуть в сюжет идущей там мелодрамы.
В девятом часу вечера по ушам резанул неожиданный громкий звонок входной двери.
Вспомнив предупреждение пустомели Петюни, она, удивившись их правдивости, медленно подошла к двери. Не заглядывая в глазок и ничего не спрашивая, Катя открыла дверь.
На пороге двери стоял не знакомый ей человек, которого Катя хорошо разглядела в свете яркой лампочки лестничной площадки.
Высокий, широкоплечий, светловолосый мужчина средних лет. Он был одет в короткую кожаную куртку-пилот с бежевой меховой подкладкой и синие джинсы. На незнакомом ей лице нежданного гостя застыла улыбка, но само лицо это было мужественное, решительное, хорошо очерченное, с маленькими лучиками морщин под голубыми глазами и с ямочкой на подбородке. Небольшая горбинка на когда-то перебитом носу и шрам на правой щеке, идущий от уголка губ наверх, не портили его облик.
Гость держал в руках большой букет из красных роз и увесистый пакет из супермаркета.
Здравствуй, Эка! Пустишь?
Голос у незнакомца был типичным баритоном, как определила для себя Катя, окончившая в своё время музыкальную школу по классу хорового пения.
Она широко открытыми от удивления глазами посмотрела на него и, не уходя с дверного просвета, спросила:
Разве мы знакомы?
Неужели я так изменился? Почему-то мне самому казалось, что нет. Может быть, это поможет тебе вспомнить?
Незнакомец, взяв в одну руку букет цветов и пакет, вторую засунул во внутренний карман куртки и достал оттуда фотокарточку, которую протянул ей. Катя, забирая фото, успела заметить, что кисти рук у гостя большие, широкие, с длинными пальцами, на двух из которых были вытатуированы перстни: одинсплошной, полностью окрашенный чёрной тушью и второй с черепом в окружении чёрной рамки. Эта подробность испугала Катю, и она неосознанно чуть-чуть прикрыла дверь.
Взглянув на чёрно-белое фото, Катя увидела там девушку и юношу, которые обнимались, прислонились к стоящему на заднем плане мотоциклу, на фоне леса. Фотография была не очень качественной, явно любительской. Но Катя, удивившись, в девушке узнала себя, совсем юную и худенькую, как тростинка. Она ещё полностью не смогла вспомнить, когда и кем была сделана это фото, но в голове уже стали всплывать картинки короткого эпизода из её юности. Узнала и лицо парня, с которым она обнималась на фото.
Каждое лето, во время школьных каникул, родители отправляли её из Москвы погостить у дедушки с бабушкой в посёлок, расположенный на берегу большого и прекрасного озера на Валдае, где она с удовольствием проводила один-два месяца.
Посёлок был густонаселённым. В летний сезон заполнялся многочисленными туристами и родственниками местных жителей, особенно детьми и школьниками, приехавшими на каникулы. До позднего вечера на улицах не смолкал детский гомон и юношеский смех.
Катя, только окончившая девятый класс, во время очередного своего приезда в посёлок, познакомилась со своим сверстникомпарнем, также отправленного сюда на каникулы к своей родне. Он, как и она, каждое лето приезжал сюда из Ленинграда, но раньше их дорожки, занятые другими, детскими, заботами, не пересекались.
Но в это лето, оба полные юношеской романтики, встретившись в первый раз у общих друзей, почти не расставались целый месяц лета, пока Катин папа, прикативший в посёлок на служебной машине, не заставил её уехать с ним обратно в большой город, несмотря на слёзы и рыдания.
Потом она узнала, что папа сделал это по просьбе дедушки и бабушки, которые стали переживать за Катину целомудренность, видя, как закружило её в водовороте первой влюблённости.
Поначалу она не могла забыть свои первые неловкие поцелуи с Маркушей, так подростковое население посёлка летнего периода называло этого юношу. Млела, вспоминая его нежные неопытные объятия. Им не хватило времени, чтобы произошла близость, но к этому всё шло, в чём оказались правы её дедушка с бабушкой, ни увези её папа из посёлка.
Они, конечно, обменялись телефонами и адресами. Она мечтала о звонке или письме от Марка, особенно в первое время, но, не дождавшись, понемногу стала забывать все волнения летнего месяца, погрузившись в учёбу и подготовку к поступлению в институт. Сама не звонила и не писала, всё более убеждая себя в том, что он вовсе вычеркнул ее из памяти.
И вот сейчас на её пороге стоял тот самый Марк, превратившийся из нескладного длиннорукого и веснушчатого паренька в крепкого сильного мужчину, за плечами которого была целая жизнь, непростая и неласковая, судя по наколкам на пальцах.
Держа перед глазами старую фотографию, Катя, конечно, узнала его, давным-давно забытого и стёртого из памяти, как ластиком стирают предварительный и неудачный контур будущего рисунка.
Она сейчас терялась в догадках, зачем этот мужчина, как давно забытый эпизод из счастливой юности, вдруг опять возник из прошлого и стоял сейчас на её пороге с явным намерением зайти.
В этой пресной взрослой жизни их ничего не могло связывать. Не было, да и не могло быть у них никаких точек соприкосновений чужих друг другу, сорокалетних людей, идущих разными дорогами.
Тем не менее она то ли от любопытства, то ли от скуки, заполнившей её жизнь в последнее время, распахнула дверь настежь и пригласила его войти движением руки.
Марк, улыбнувшись, вошёл и молча вручил ей букет цветов и пакет с продуктами.
Катя, поблагодарив его кивком головы, отнесла пакет на кухню и пошла набирать воду в вазу, говоря на ходу:
Заходи, раздевайся. Мужских тапочек у меня нет, но пол тёплый, не замёрзнешь. Проходи на кухню и подожди меня немного.
Катя налила воду в высокую красивую вазу и вложила туда букет с благоухающими розами. Отнесла в комнату и поставила на журнальный столик. Вернулась на кухню, где её ждал Марк, стоявший у окна и глядевший на улицу.
Из кухонного окна третьего этажа Катиной квартиры открывался вид на двор и начинающую зеленеть липовую аллею, за которой проходил большой проспект, заполненный машинами, трамваями и автобусами. Уже горели уличные фонари и рекламные огни, но на улице было ещё достаточно светло.
Катя пригласила Марка за стол. Поставила чайник на огонь газовой плиты и молча начала разбирать пакет с гостинцами, принесёнными Марком.
На столе были появились пузатая бутылка хорошей темно-медового цвета текилы Casa Herradura с подковой на этикетке и коробка с марочным шампанским Dom Perignon 2008 года. Далее из пакета были извлечены жестяная банка с красной икрой, пара вакуумных упаковок с испанским хамоном, коробочка с голубым плесневелым сыром, шоколадные конфеты в красивой золотого цвета коробке и пара жёлтых лимонов-толстяков.
Катя подумала, что всё это заграничное богатство, неведомо откуда добытое Марком в наше санкционное время, она не видела в магазинах уже больше года. Но восхищаться не стала, а довольно сухо спросила:
По какому поводу банкет? Ты, часом, не ошибся адресом?
Не ошибся, не ошибся!
Марк улыбнулся и продолжил:
Я понимаю, конечно, что ты удивлена моим приходом, но позволь мне рассказать тебе о его причинах. А там уж сама решишь, указать мне сразу на дверь или продолжить наше старое-новое знакомство.
Голос его был добрым и немного ироничным. Но Катя как-то поняла на подсознательном уровне, что такой тон не совсем обычен для его обладателя. Чувствовалась в этом голосе сталь, к которой он привык в своей жизни.
Она неуверенно пожала плечами, но, в душе уже согласившись выслушать Марка, стала расставлять столовые приборы. Открыла содержимое упаковок и коробок, разложив их по тарелкам.
Пока Марк ходил в ванную мыть руки, Катя заварила кофе в двух кружках, поставила два пустых бокала, порезала лимоны круглыми ломтиками и села наконец-то за стол напротив вернувшегося Марка в ожидании его рассказа.
Глава 2
Пасмурным, но таким долгожданным, октябрьским утром 2008 года за спиной отбывшего наказание Марка Виленовича Багрицкого захлопнулась стальная входная дверь в кирпичной стене, окрашенной грязно-голубым цветом, контрольно-пропускного пункта исправительной колонии строгого режима 2 в посёлке Белый Яр Томской области. Бывший зэк, по кличке Марик, оттрубивший в колонии двенадцать лет от звонка до звонка по 105-й статье Уголовного кодекса, вышел на долгожданную свободу.
Его никто не встречал, и он на попутках добрался до Томска, где купил билет на поезд до Петербурга с пересадкой в Новосибирске.
За четыре дня, проведённых в пути, он пытался привыкнуть к свободе, обилию людей и адаптироваться к новой реальности за окном стремящегося в его когда-то родной Питер поезда. Реальности, которая значительно изменилась со времени его посадки в 1996 году.
Даже под равномерный стук колёс поезда ему почему-то не спалось в первые дни свободы. Меняющиеся в вагоне шумные, иногда громко храпящие или громко чавкающие люди не сильно мешали ему. После двенадцати лет строгого режима всё это казалось ему воплощением комфорта и свободы.
Дорожных денег, полученных при освобождении, было в обрез, и он не ходил в вагон-ресторан, довольствовался недорогим съестным, изредка купленным на перронах во время остановок поезда. Пару раз его угощали пассажиры, которые сами имели опыт «похода к хозяину» и безошибочно угадывающие друг друга в людской массе.
Почти всё время пути он провёл лёжа на верхней боковой полке плацкартного вагона, глядя в окно, где мелькали осенние пейзажи, дороги, переезды, станции и мосты. Он смотрел на всё это, по чему так соскучился в колонии, и вспоминал свою короткую допосадочную жизнь.
Марк, родившийся в 75-м, вырос в ленинградской, интеллигентной семье. Учась в школе с усиленным преподаванием английского языка, он, как многие советские дети в то время, активно занимался спортом. Бокс был его страстью, занимающей практически всё свободное, и не только, время. К концу школы он успел выиграть несколько крупных турниров города и области по боксу и получил звание кандидата в мастера спорта.
Учёба давалась ему легко, и, если бы не бокс, он смог бы легко сдать школьные экзамены на золотую медаль, к чему Марк вовсе не стремился.
Не стал он поступать и в университет, куда настойчиво направляли его родителиучёные-физики.
Наступали новые времена и в начале 90-х превратиться в вечно недосыпающего студента, грызущего гранит науки, было по меньшей мере не престижно и глупо, имея боксёрскую подготовку и такой, как у него, прямой справа.
Тогда, в пронизанном насквозь криминалом Ленинграде происходило становление организованных преступных группировок. Воровские бригады сходились в непримиримой схватке со спортсменами, деловыми и этническими бандами.
Марк со многими другими молодыми боксёрами из «Трудовых резервов» примкнул к одной из бригад спортсменов. Деньги доставались легко, а тяга к бандитскому риску была у него в крови, пьяня и возбуждая. Криминальная романтика в то время захватывала таких, как он, пацанов целиком, засасывая в трясину, откуда возврата не было.
Когда во время очередной стычки с «тамбовскими» ему пришлось в первый раз голыми руками забить насмерть «синего» расписанного наколками вора, он понял, что месть будет неизбежна. «Тамбовские» его достанут везде, где бы он ни прятался и как бы его ни прикрывала своя преступная группировка.
По совету старших Марк явился в районный военкомат и добровольно попросился в армию, к большому удивлению военкома. Тот, «подогретый» пачкой купюр, которую передали ему бригадиры, отправил Марка служить в элитную 336-ю бригаду морской пехоты Балтийского флота, где, участвуя в боевом дежурстве у берегов Анголы, он стал недосягаем никаким бандитским мстителям.
После дембеля, вернувшись домой, он узнал, что за время его службы уже успело произойти слияние воров и спортсменов. Его, как опытного сержанта-морпеха и бывшего боксёра, ожидал достойный ранг в преступной иерархии города, теперь уже переименованного в Петербург.
Он стал руководить разведкой одного из крыла «тамбовских». Два года пролетели в непрерывных разборках с пришлыми: то с этническими преступными группировками, то с московскими «солнцевскими», «коптевскими», «измайловскими» и многими другими заполонившими криминальный российский мир преступными сообществами, стремящимися прибрать к рукам лакомый кусок пирога от стремительно растущего бизнеса его родного города.
Он уже привычно нажимал на курок пистолета, когда этого требовала необходимость. Участвовал в разборках, ломал кости конкурентам, допрашивал с пристрастием, крышевал бизнес разными способами. В общем, делал всё то, что было положено среднему чину преступной организации. Обрастал криминальными связями и двигался наверх по скользкой карьерной лестнице. Единственное табу, которого он придерживался неукоснительно, это не трогать женщин и детей, ни в каком случае.
О том, что эта преступная, карьерная лестница очень скользкая, он понял в начале 96-го. «Тамбовцы», уже начавшие легализовывать свой капитал, стали бороться за монополизацию всего топливно-энергетического рынка Петербурга.
Марк, который по указанию боссов, передал солидный чемодан с наличными из общака двум кураторам от Законодательного собрания, был арестован милицией сразу после передачи денег. Подстава была разыграна как по нотам. Кураторы заявили, что никаких денег не получали.
Эти бешеные деньги в твёрдой валюте предназначались для покупки петербургских филиалов компании «Сургутнефтегаз», и над головой Марка, помещённого в «Кресты», завис невидимый и неумолимый топор.
Полгода он тщетно пытался доказать свою правоту верхушке «тамбовских» через многочисленных курьеров и с помощью записок«маляв», отправленных на волю. В итоге у него сложилось устойчивое мнение, что боссы, поверившие в его честность, решили всё-таки его слить в угоду интересам большого бизнеса. Подробностей ему никто не докладывал, но «тамбовские», начавшие сворачивать свою деятельность на криминальном поприще, стали перекрашиваться в легальных бизнесменов и решили пожертвовать им в надежде получить индульгенции от органов правопорядка.
Его никто не прессовал в «Крестах», но, правда, и не «грел» с воли. Марк был рад и этому положению вещей, поскольку знал, какие длинные руки у бывших собратьев по бандитскому ремеслу.
Никто не заплатил за хорошего адвоката и не дал взятку судье. Его как бы вычеркнули из списка «тамбовских». Отказали от положенных ему раньше соответствующих бандитскому рангу льгот, но и не топили специально, оставив возможность бороться за себя самостоятельно, без чьей-либо помощи.
Как итог, и то благодаря адвокату, нанятому родителями, он по суду не получил по верхней планке за доказанные эпизоды его преступной деятельности. Дали ему двенадцать лет строгого режима за два убийства, совершённых по предварительному сговору, организованных группой лиц.
Оказавшись в исправительной колонии строгого режима в Томской области, он сам выстраивал свой авторитет, не подкреплённый с воли. Вспоминать эти долгие двенадцать лет, отсиженных от звонка до звонка, Марк не хотел. Ничего он там для себя не приобрёл, кроме нескольких шрамов, переломов и двух наколотых перстней на пальцах левой руки.
Чтобы выжить, заработал авторитет, законов зоны не нарушал, сам не конфликтовал, не прогибался ни под кого и не сотрудничал с администрацией. В основном по этой, последней причине он не вышел раньше срока по амнистии или по условно-досрочному освобождению.
За это к перстню на пальце с изображением черепа в рамке, обозначающего «отрицал», живущих по принципу «житьзначит бороться», добавился сплошной чёрный перстень, говорящий об отбытом полностью сроке, без досрочного освобождения.
И вот теперь, после выхода на свободу, поезд НовосибирскСанкт-Петербург привёз его совсем в другой город, где он в первое время не смог себя найти.
Он, в общем-то, ничего и не умел, кроме как махать кулаками, участвовать в разборках, прорабатывать криминальные операции, вышибать долги и запугивать. После отсидки к дерзости и смелости в его характере добавились терпение, проницательность и способность к глубокому анализу ситуации. Но даже со всем этим букетом он не нашёл в Питере достойного для себя занятия. Бывшие подельники, казалось бы, тепло и по-дружески принявшие его после возвращения, всё же держались от него на некой дистанции. Эти бывшие якобы друзья, превратившиеся в законопослушных бизнесменов, давали понять, что они теперь из другой касты. Марк, со своим менталитетом, сложившимся и оставшимся там, в лихих 90-х, стал не чета им. Эти люди уже были совсем с другой планеты, с круглыми суммами в банках, легальным бизнесом и детьми, учащимися за границей.