Да кто он такой-то, этот Валерий Алексеевич?
Объясняю. Была в Москве шарашка гэбэшная, и делали они всякую психотропную лабуду. Ближе к нашим временам их закрыли. Но какой-то там гений, вроде того, что осмий тут у нас на даче делал, получил такой препарат, что просто туши свет. Корочелекарство от безумия. Полное изменение личности. Из подонкамать Терезу, и наоборот. Представляешь? А наш с тобой Валерий Алексеевичего бывший начальник. Этот гений его зовет и показывает, что скомстролил. Тот опупел, послал каплю в Европу, там вообще на уши встали. «Езжайте, говорят, комрад, к нам. У нас тут ружья кирпичом не чистют». А тот, который изобрел, хочет нашу научную общественность осчастливить. Ну, тут, как я понимаю, Валерий Алексеевич его грохнул, а лабораторию спалил. И остались у него на руках бумаги, в которых он ни уха ни рыла, да два компонента. Одинерунда, а во втором вся суть. И вот этим вторым компонентом он футболки и пропитал, чтобы вывезти. Но все дело в том, что количества для получения препарата нужно ровно столько, сколько содержится во всех футболках. Иначе компоненты неправильно соединятся, и ничего не выйдет.
Совсем ничего?
Ну, что-то выйдет, наверное. Например, пирамидон.
А чем им плох пирамидон?
Ну, тут, понимаешь, чистая наука, третье тысячелетие, движение человечества вперед, так сказать, в общепланетарном смысле
И мы должны поспособствовать? Невзирая на узкособственнические великодержавные амбиции и приоритеты?
Типа того. Чистая наука не знает границ.
Ну За науку?
А давай
И что сулил?
Да, говорит, не сомневайтесь, достаточно будет.
А сумму конкретную?
Нет. Он те деньги, что Леве обещал, нам отдаст.
А. если это мало?
Так они жегрязные. Это же государственная тайна. Мы же Родину продаем.
Ну и что. Я, может быть, и не возьму. Но все равно обидно, когда тебе предлагают Родину продать за «фу-фу».
А мы за «фу-фу» и не отдадим. Мы сначала посмотрим. И вообще не отвлекайся. У тебя она, Сашка, здесь где-то. Ты напрягись. Поищи.
Да я ее с детства ищу. И напрягаюсь всем своим существом.
Кого?
Да Родину. Чувствую, что здесь где-то, а руку протянешьи весь в дерьме
Ладно, Феофилактий, давай еще на посошок, да я поехал. Завтра, кстати, уже человек от него будет. Не найдешьпридется воевать.
Вот так?
Вот так.
Волков выпил водки и встал из-за стола.
Ну, пока. Запирайся покрепче. Звонки телефона в квартире Петр услышал еще на лестнице.
Телефон звонил и звонил, пока он вставлял ключ в замок, отпирал дверь, запирал ее за собой, пока прошел в гостиную, пока включал свет и снял, наконец, трубку.
Слушаю.
Петя?
Нет, с вами говорит Маргарет Тэтчер мужским голосом по-русски.
Чего делаешь-то?
Да вошел только. А что?
Да так. Я тут сижу, выпиваю-закусываю. Дай, думаю, тебе позвоню. Узнаю, как дела, что делаешь, а то тут у меня подружка наша объявилась, ей тоже интересно.
Это которая? Беленькая такая?
Ага.
Так, может, я подъеду? А то она тебя, пьяного, динамит вечно, опять слиняет, а такхоть у меня шанс будет.
Не-ет, Петь. Мы с ней уже спать укладываемся.
А где пропадала-то, не говорит?
Завтра расскажу. Ой!.. Она холодная. Все, Петя, спокойной ночи. Роджер.
Собственно говоря, описывать пробуждение Александра Васильевича Адашева-Гурского не имеет никакого смысла.
Люди, которым доводилось выпить накануне практически без закуски где-то около полутора литров водки, живо представят себе весь букет психофизиологических ощущений, включая панические и судорожно-паралитические потуги рассудка определитькому он, собственно, принадлежит?
Людям же, которым не доводилось проводить таким образом свое свободное время, рассказывать что-либо об этом первом толчке нарождающегося дня, который нежной, но крепенькой ножкой, еще пребывая в утробе, бьет маменьку в под дых, и вовсе глупо.
Отметим лишь, что голова у него не болела.
Примечательным в данной ситуации было лишь то, что лежал он, свернувшись калачиком, не решаясь раскрыть глаз, и двумя руками прижимал к груди мокрую футболку.
Наконец что-то высшее подсказало ему, что звуки, разбудившие его, не были пульсацией горячей крови внутри головы, а являлись телефонными звонками.
Александр медленно переместил свое тело к телефонному аппарату, осторожно снял трубку и робко прислушался.
Алло! Сашка! Алло! Ты меня слышишь? Не отрывая трубки от уха, Адашев кивнул.
Алло! Сашка! Ты там чего, помер, что ли? Держа в одной руке влажную футболку, а другой все так же прижимая трубку к уху, он отрицательно помотал головой.
Да что ты там, в самом-то деле!
О-ох наконец выдохнул Гурский и спросил горячим, низким и хриплым шепотом:Ты кто?
Ну, слава Богу. Яэто Петр.
ЗдравствуйГурский судорожно сглотнул и добавил:Петя.
Ну, что ты там? Как?
Трудно сказать
Слушай, бери тачку и езжай немедленно ко мне. Реанимировать буду. Я к тебе сейчас никак не могу, колесо пробил, а запаски нет. Должны подвезти. Стою, жду. Прямо возле дома.
Петя, давай через пару часов, а? Сколько у нас сейчас?
Да десять почти.
Часам к двенадцати, ладно? Ты не волнуйся, все нормально.
Ну давай
Гурский повесил трубку, посмотрел на футболку, взял двумя руками за плечи и встряхнул.. Снизу, по самому ее краю, был оторван лоскуток. Скомкал и вытер ею лицо. Потом приложил ко лбу и пошел в ванную. Там открыл кран с холодной водой, намочил футболку, отжал и обвязал вокруг головы. Потом долго смотрел на себя в зеркало. Попытался дышать носом. Нос был заложен.
Ничего, Петя. Успеем. Есть время.
Пошел на кухню.
На столе лежали две расплывшиеся от жары пачки пельменей. Взял их и засунул в морозильник. Потом долго смотрел на оставшуюся в литровой бутылке водку. Несколько раз вдохнул и выдохнул. Взял водку, выплеснул в стакан, выдохнул и быстро выпил тремя большими глотками. Запрокинул голову и, глубоко вдохнув, застыл с зажмуренными глазами. Потом шумно выдохнул. Поставил стакан.
Достал из холодильника визин и закапал в глаза.
Пошел в комнату, сел в кресло и закурил сигарету.
Все успеем.
Такси остановилось возле дома Волкова где-то около часу пополудни. Из него вышел Ада-шев-Гурский с полиэтиленовым пакетом в руке и медленно вошел в парадную.
Ну наконец-то, сказал Петр, открывая дверь.
Извини.
Ты хоть ел что-нибудь?
Адашев отрицательно мотнул головой.
Иди на кухню.
ВотАлександр подал пакет. Волков вынул футболку, расправил и принюхался:
А чем воняет?
Я дичего де чувствую. У бедя дасморк.
А где была-то?
Гурский неопределенно взмахнул рукой и пошел на кухню.
Волков засунул футболку в пакет и положил на тумбочку.
Ладно, Петя открыл холодильник. Давай я тебя чинить буду.
Он поставил на стол запотевший графинчик, банку с маленькими-маленькими маринованными огурчиками и, отойдя к плите, стал что-то жарить. Спустя короткое время на столе стояли две большие плоские тарелки с жареными купатами, горчица и миска с салатом. Отдельно пучками лежала зелень.
Адашев выпил вторую рюмку, обильно намазал купаты горчицей и стал есть, прихватывая маринованные огурчики и веточки кинзы с укропом, которые он складывал вдвое, а то и вчетверо, макал в солонку и отправлял в рот.
Потом он выпил третью рюмку, слизнул горчицу с ножа, улыбнулся и сказал:
А салатные листья резать нельзя. Только ломать. И заправка, я тебе потом покажу, тамуксус, масло постное, немножко горчички, сачь, сахар и вот так все перемешать.
Ну? Где была-то?
В морозилке.
Где?
Петя, я бардака не переношу. И свинства.
Поэтому трусы должны лежать в холодильнике.
Sure []. Это же естественно. Что я сделал, когда мы с тобой вчера ко мне пришли? Ты не помнишь, а я тебе скажупоставил водку на стол и, поскольку было невыносимо жарко, снял футболку и тоже бросил на стол.
Потом мы прибрались, ты ушел, а я в кондицию входить начал. Ну и постепенно вошел.
Потом, уже позже гораздо, когда ты от меня ушел, а я уже вполне соответствовал, еще добавил и чувствуювсе. Но ведь не оставлять же бардак. Прибраться же надо. Со стола убрать и по местам все расставить. Я на поднос все поставил, а сам сплю уже, чисто механически заношу все на кухню, расставляю, расставляю и вдруг ловлю себя на том, что вместе с оставшейся водкой футболку со стола в холодильник сую. А? Тут я все и понял.
В тот-то раз, мне Берзин говорил, я все пельменей хотел и на том настаивал. Он мне и купил пачку в круглосуточном, я сам был уже не в состоянии. С этой пачкой он меня домой и доставил. Понимаешь?
Я вошел на кухню, положил пельмени на стол, снял потную футболку, бросил туда же, потом пошел дверь запирать за Серегой, но не мог же я пельмени на столе оставить Вот я все туда и запихнул. А поскольку действовал я на автопилоте, утромноль информации.
Я еще удивлялсяоткуда у меня вторая пачка?
Но онав глубине, примерзла, вся в инее, отдирать-то ее лень. А футболказа ней, в самом углу, тоже вся в инее, белым комком. И за пачкой ее и не видно совсем. Так бы она там и лежала. Я очень не люблю холодильник размораживать. До последнего жду. Пару месяцев точно бы пролежала. Если не до Нового года.
Как же ты ее выколупал? И не порвал.
Ну так и выколупал. Только вот на этот раз все наоборот получилось. Ни футболки в морозилке на ночь, ни пельменей. Петь, я вздремну, а? А то ведь это не спанье было, а беспамятство.
Ложись.
Ятам, на диванчике, часок буквально.
Давай.
А ты говоришь, что поступки пьяного лишены логики, бормотал Гурский, засыпая. Есть логика. Только иная. Кто не знаетне поймет.
И ничего я не говорю.
Адашев проснулся, взглянул на часы и сел на диване.
Ничего себе! Десять
Нормально. Как раз с полчаса назад звонил некто Ольгерт.
Ольгерт. Просто Пер Гюнт какой-то.
Так он и говорил с акцентом. С небольшим таким.
И что говорил, с акцентом?
Что ждет в Москве.
Ни фига себе
Да нет, поправился Волков, в гостинице «Москва».
А я уж думал Ну что, поехали?
А надо тебе со мной ехать?
Ну, знаешь! Во всех боевиках как раз в тот момент, когда товар против денег, самая стрельба и начинается. Куда ж ты без меня? Пропадешь.
Ну, поехали, Петр надел пиджак, взял пакет с футболкой и ключи.
А парабеллум? Александр заправлял рубашку в брюки.
Нет резона. Если ждут нас, так все равно упредят. А не ждутглупо волыну таскать. Мы же не к шпане едем.
Слушай, а она у тебя здесь, дома?
Имею право.
Дашь пострелять как-нибудь? Очень люблю. Я же и многоборьем ради этого, в частности, занимался.
Постреляем. Готов? Поехали. Они спустились вниз, вышли из парадной, сели в машину и не спеша поехали в сторону Каменноостровского проспекта. На часах было около одиннадцати вечера, но ощущалось это только по тому, как опустели улицы.
Оставив машину на стоянке у фасада, Волков и Гурский пошли к главному входу. Петр шел спокойно, а Гурский поглядывал по сторонам, будто бы высматривая знакомых.
Бессмысленно, Саша. Если здесь засада, все равно не успеем ничего. Да и пока кто-нибудь из них не дернется, ты ничего и не заметишь. А дернутсяуже поздно будет. Так что дыши ровнее.
Дай-ка мне пакет. Ко мне пришла, пусть от меня и уйдет. Хоть так, хоть эдак. Тебе-то чего подставляться.
Держи.
Они вошли в просторный холл, подошли к лифтам и поднялись на четвертый этаж. Вышли из кабины лифта и, пройдя по пустому коридору полтора десятка шагов, подошли к нужному номеру.
Гурский собрался.
Волков расслабился и постучал в дверь.
Да! ответили из-за двери.
Волков открыл дверь номера и вошел первым, Александрза ним.
В небольшом прохладном номере их встретил молодой мужчина среднего роста, худощавый, но жилистый. Светло-русые волосы его были зачесаны назад. Голубые глаза служили не для того, чтобы что-нибудь выражать, а для того, чтобы смотреть и оценивать расстояние до собеседника, взаимное расположение относительно окон и двери и многое другое, что отметил, в свою очередь, про себя и Петр Волков, сразу распознав и оценив по достоинству в посланце Валерия Алексеевича профессионала. Увидев, что в комнату вошли двое, тот чуть переместился в пространстве и встал так, что яркий еще свет из окна стал бить Волкову в глаза, а за спиной Адашева-Гурского оказалось кресло, развернутое к нему спинкой.
Господин Волькофф? глядя на Петра, мужчина стандартно улыбнулся, но руки не подал.
Петр Сергеевич.
Менья зовут Ольгерт, мужчина коротко кивнул, не опуская глаз.
Вотпросто сказал Гурский и протянул пакет.
Ольгерт взял пакет, вынул футболку, не поворачиваясь спиной к присутствующим, что можно было расценить и как вежливость тоже, расстелил ее на столе, достал из кармана прозрачный пластиковый пакетик, вытряхнул из него оторванный лоскуток, приложил его к родному месту и, взяв в руки лупу, быстро и внимательно рассмотрел место отрыва.
Окей, удовлетворенно сказал он наконец, достал сотовый телефон и, набрав длинный номер, стал говорить в микрофон по-немецки.
Окей, еще раз произнес он, закончив говорить по телефону, и обратился к Петру:
Господин Волькофф дольжен знать цифра. Это так?
Так, ответил Петр.
Момент. Мужчина, умудряясь все время быть лицом к собеседникам, открыл большой чемодан, вынул из него и с металлическим стуком положил на стол небольшого размера, обтянутый натуральной желтой кожей кейс. Потом вынул из кармана портмоне, а из негодва маленьких ключика, висящих на брелоке, и протянул Волкову:
Битге.
Петр, повернув ребристые колесики замка, набрал четыре цифры, вставил ключик, повернул его и открыл кейс. В нем ровными рядами, как раз под размер, лежали банковские упаковки долларов. Гурский отметил, что купюрысотенные.
Все так?
Все так, Волков опустил крышку, запер замок, а ключи положил в карман пиджака. Ауф видерзейн.
Чюс.
До свидания, сказал Гурский. Выходя в коридор, Петр заметил, что дверь номера, расположенного напротив, плотно закрылась.
Они спокойно спустились на лифте, пересекли холл и при выходе из гостиницы стали свидетелями того, как упакованый в черные бронежилеты и вооруженный короткими автоматами доблестный ОМОН, помогая процессу прикладами, оперативно загружал в фургон явно свежепобитых «лиц кавказской национальности».
А ведь на их месте должны были быть мы, изрек Гурский.
На чьем конкретно? усмехнулся Петр.
Возле джипа Волков отдал кейс Адашеву, они забрались в машину и отъехали от гостиницы. В полном молчании проехали по набережной Невы, потоммимо Смольного собора, потом опять выехали на набережную, переехали по Троицкому мосту, вблизи Петропавловской крепости, через Неву и покатились по Каменно островскому проспекту.
Поехали на острова? предложил Гурский.
Туда и едем.
Проехав станцию метро «Петроградская», Волков с визгом шин заложил в запрещенном месте левый поворот, пролетел на Чкаловском проспекте под два красных светофора, затормозил у круглосуточного магазина и вышел из машины. Гурский сидел и безучастно смотрел прямо перед собой. Петр вернулся с двумя большими пакетами, бросил их на заднее сиденье и сел за руль. Машина тронулась с места.
А я все ждал, честно говоря, задумчиво сказал Гурский, когда же нас грохнут? Или арестуют. Или уж кинут, в конце концов.
Нас, Саша, просто честно купили. Использовали и расплатились. Как с проституткой.
Ну и как тебе?
Да такВолков пожал одним плечом.
Через Большой Крестовский мост они попали на Крестовский остров, проехали прямо, повернули налево, пересекли трамвайные рельсы и покатили по парку вдоль воды. Потом сквозь какие-то кусты выехали прямо на пляж.
Остановив машину, Петр протянул руку назад, вынул из пакета бутылку водки, с треском отвинтил и вышвырнул пробку, запрокинул голову и, крутанув бутылку, влил в себя больше половины.
На, протянул он Адашеву-Гурскому. Вот оно, настоящее лекарство от всего этого безумия. Истинное.
Гурский сделал несколько глотков и вернул бутылку.
Пойду дровишек насобираю. Насобирав сухих палок, щепок и каких-то бумажек, Александр, демонстрируя определенные навыки, сложил все это определенным образом и щелкнул зажигалкой. Скоро, шарахаясь от ветерка бледно желтым, почти прозрачным в свете белой ночи огнем, разгорелся небольшой костерок.
Что у тебя там? спросил он, заглядывая на заднее сиденье и открывая пакеты. Ух ты! Прутиков бы нарезать
А сейчас. Волков вышел из машины, открыл багажник и выташил из него сверток, завернутый в клеенку, в котором оказались четыре стальные рогульки, две перекладинки и пучок тонких шампуров.
А солька-горчичка?
А эва? Петр показал две пластиковые упаковочки.
И хлебушек черненький?
Обижаешь
Вскоре на шампурах у них, шкворча, жарились охотничьи колбаски, а на расстеленной клеенке лежали порезанный крупными ломтями черный хлеб, огурцы и помидоры.
Водку они налили в пластиковые стаканчики.
Петя, а ведь радости нету.
Так ведь нет счастья на свете. Но есть покой и воля.
Разве что
Петр Волков и Адашев-Гурский вылили, Петр, предварительно разрезав свежий огурчик вдоль на две половинки и посыпав крупной солью, потер их друг о друга и протянул одну Гурскому. Друзья с хрустом закусили.
Хоть бы спер кто-нибудь эти деньги, на самом-то деле, что ли Я специально машину не закрыл.
Ага Нас вон, вон смотри! Нас и менты-то за сто метров обходят. Сопрут, губы раскатал Придется тратить. Не выбрасывать же.
Поспели колбаски.
Адашев, стараясь не заляпаться, аккуратно снял их ножом на картонные тарелки. На тарелки же выдавил и горчицу. Разлил по стаканам водку.
Волков хитро прищурился:
А футболочка-тоты говоришь, и на пляже ты в ней валялся, и в морозилке она у тебя комком. А как новенькая, а?
Так я же, Петя, пока к тебе добирался, ее в химчистку сдавал, в срочную. Потому и опоздал. Уж извини.
А я знаю.
Откуда?
Так от нее же химикатами несло, как А у тебя же насморк после того, как ты с ней, заледеневшей, всю ночь в обнимку проспал, вот ты и не чувствовал.
А этот, Ольгерт?
А я ее, пока ты спал, в машине простирнул. «Омо», Петр поднял палец, с липосистемой. Очень хороший порошок. Все химикаты вместе с запахом к Бениной маме!
Они посмотрели друг на друга, взяли по помидору, чокнулись, выпили и закусили, брызгая соком.
Слушай, Петь, а может, хоть пирамидон-то у них получится, а?
Ай!.. отмахнулся Волков. Они принялись за вареные колбаски, беря их прямо руками, обмакивая в горчицу, и, стараясь уберечься от капающего жирка, подносили ко ртам, держа над крупными ломтями свежего душистого ржаного хлеба, от которых немедленно и откусывали по большому куску.
Наконец, доев очередную колбаску, Адашев-Гурский тщательно вытер бумажной салфеткой руки. Он наполнил пластиковые стаканчики водкой и, подняв один из них как бы для тоста, склонился к Волкову, протянул в его сторону руку полураскрытой ладонью кверху, как на «Сотворении мира», и негромко напел:
Чужой земли мы не хотим ни пяди
Но и своей, в тон ему ответил Петр Волков, вершка не отдадим. Они чокнулись, выпили и закусили.
Потом переглянулись, и над пляжем Крестовского острова, разносясь далеко окрест, ревуще взметнулось:
Гр-ремя огнем, свер-ркая блеском ста-а-ли!..
5 августа 1999 г.,
Санкт-Петербург
1
Кокскокаин.
2
Скроитьутаить в свою пользу.
3
Sure (англ.)конечно.