Отец Афанасий, пронесся гул голосов над двором.
Я говорил с вашим королем после того, как Всеслав вышел от него, не спеша заговорил монах в звенящей тишине. Болеслав был здоров. Они со Всеславом ничего не пили и не ели. Отравить короля он так же никак не мог. Я свидетельствую, что Всеслав невиновен.
О чем ты говорил с королем? спросил пан Герхард, прищурившись, как если бы целился из лука. И как ты вообще вышел на свободу после вашего разговора, если король был жив и здоров?
Я сказал ему, что чаша терпения Господня переполнена. Или он покается в своих грехах, особенно в убийстве моих единоверцев, или немедленно погибнет лютой смертью. И не во власти вашего короля было задержать меня в тот момент.
Ах вот как, сквозь зубы процедил пан Герхард.
И его самого и большинство его соратников уже отлучил от церкви архиепископ Гаудентий за эти самые убийства чужестранцев монахов. Терять рыцарям уже было нечего. Старику епископу объяснить ничего было нельзя. Его могло удовлетворить только публичное покаяние в содеянном и выполнение наложенной, довольно-таки позорной епитимьи. Какие они, спрашивается, ревностные христиане, если им в церкви можно находиться только в притворе, босиком, в одной рубашке кающегося грешника?! Да уж лучше вообще в эту церковь не ходить.
От жгучей ненависти королевских рыцарей во дворе стало жарко, несмотря на вечернюю прохладу. Между Всеславом и ненавистным монахом они выбирали несколько мгновений.
Так значит это тынастоящий изменник, с ненавистью проговорил пан мечник, обращаясь к ушедшему в молитву, облаченному в простой серый подрясник, старому человеку. Налетевший ветерок распушил отливающую серебром бороду монаха.
Вы позорите короля, вмешался стоящий рядом Всеслав, признавая, что слабый старый человек, не воин, сумел его убить.
Уберите его, отдал приказ пан Герхард, не желая слушать никаких доводов разума. В глазах пана мечника горело пламя ненависти и острое желание отомстить.
По знаку руки пана Герхарда Всеслава выволокли за пределы кольца вооруженных рыцарей, сомкнувшихся вокруг одинокого священника. И недавний осужденный внезапно ощутил неподконтрольное разуму острое блаженство, оттого что остался жить. Он чуть не засмеялся от неуместной радости.
Над площадью поднялся гул недовольства. Отца Афанасия многие, оказывается, знали. Отряд рыцарей мгновенно перестроился так, чтобы в любой момент отразить атаку совне. Но кто мог противостоять вооруженным королевским рыцарям и шагнувшим им на помощь воинам Вроцлавского гарнизона? Простые необученные люди да считанное число вооруженных людей, не поддерживавших пана Герхарда, но и не видевших необходимости устраивать резню в этом дворе. Резню, в которой сплоченные рыцари все равно победят.
Он посмел проклясть нашего короля. Вы все слышали его признание.
Отца Афанасия подтащили к дубу и привязали. Его расстреливали с близкого расстояния, не торопясь убивать. К несчастью, Любава не потеряла сознания во время казни. Она вздрагивала после каждой попавшей в неповинного священника стрелы, выпущенной людьми в плащах с вытканными крестами, отчаянно цеплялась за мертвенно бледного Сольмира, но сознания не теряла до самого конца. В ее душе мучительно ломался какой-то жизненно важный стержень. Когда к ней сквозь толпу людей протолкался Всеслав, которого больше никто не держал, девушка подняла на него мутный взгляд.
Ты еще жив? легкое удивление в синих глазах.
Да. Ваш отец Афанасий умер вместо меня.
Так это ненадолго. Ты тоже скоро умрешь.
Удивление в глазах сменилось неживой пустотой.
Любава, с ужасом прошептал Всеслав, понимая, что она сходит сейчас с ума, и попытался ее обнять.
Не трогай, еле слышно остановил его Сольмир, поддерживающий ее сзади, глядя в глаза Всеславу поверх медноволосой головы подруги. Может быть еще хуже. Я однажды нечто подобное уже видел. Отведем лучше ее к больным друзьям.
Всеслав тоже один раз видел это самое «еще хуже». Видел, когда наехал с товарищами на деревню, только что опустошенную германским набегом. Он был тогда еще совсем мальчиком. Им навстречу вышла женщина, которая собирала ягоды в лесу во время набега, потому и выжила, единственная из всей деревни. Она странно смеялась и разговаривала с отсутствующими детьми, но взгляд у нее в те минуты, когда она не смеялась, был таким же мертвенно пустым, как сейчас у его синеглазой милой.
* * *
Всю ночь Всеслав и те из его людей, кто решился отправиться с ним, спешно и тайно готовились к отъезду. Его даже удивила преданность воинов, решивших разделить с ним его неизвестную ему самому участь. Все остальные в замке, напившись, ничего вокруг не замечали. Отъезжавшие воины столкнулись только с теми, кто под покровом темноты отвязал убитого отца Афанасия от дуба, чтобы достойно его похоронить.
С рассветом Всеслав со спутниками начал свой сложный поход сначала к верховьям Одры. Спускаться по Одре вниз он обоснованно опасался. После смерти короля беглецы могли столкнуться с вооруженными отрядами, неизвестно кого поддерживающими. А под присмотром его самого и пятерых преданных ему воинов, и ещё новгородца Добровита и муромца Сольмира в путь отправились два раненых воина новгородца, только-только начавших приходить в себя; непраздная Ростила и не перенесшая последних потрясений, повредившаяся в уме Любава. Насколько это было возможно, раненые Творимир и Негорад, а также Ростила плыли в лодке, а те, кто не гребли, сопровождали их на конях по берегу, ведя на поводу свободных коней. Там, где течение Одры становилось слишком быстрым среди скалистых берегов, приходилось переносить раненых воинов на руках, а ладью перевозили с помощью катков и лошадей.
Один раз вечером путешественникам, утомленным таким сложным переходом, пришлось остановиться на ночлег раньше чем обычно, на берегу небольшого озерца в холмистой местности. Ростила сплела венок из известных только ей цветов и веток, надела его на Любаву, целуя ее и что-то тихо напевая. Новгородка не возражала. В ее глазах по-прежнему стояла рассеянная пустота. Иногда пустота сменялась тревогой, девушка поднимала руки к голове, пытаясь что-то вспомнить, но затем снова опускала руки и впадала в отрешенное состояние. При этом ничего не ела, да и пила очень мало.
Спел бы ты ей что-нибудь, с болью сказал Всеслав Сольмиру, наблюдая, как Ростила обнимает рыжеволосую девушку и пытается ее накормить. Ей так нравилось, кода ты поешь и играешь.
Вот поэтому и не стоит, ответил сказитель. Пока Любава еще нас, слава Богу, узнает. Но я опасаюсь сделать что-нибудь неосторожное, после чего она вздрогнет и скажет: «кто вы, хлопчики? Ой, боюсь, боюсь». И побежит в лес, прятаться от нас. Нам придется ее вылавливать, насильно связывать, а она будет вырываться Ей сейчас совсем немного надо, чтобы откачнуться туда, откуда возврата не будет. А мои песни далеко не всегда безопасны.
Всеслав тяжело вздохнул. Этот вечер напомнила ему ночевку на похожем озерце, когда он расспрашивал Любаву о ней самой, а Сольмир тихо спал рядом. Так же шуршали камыши, кто-то плескался в воде. Да вот только Любава была совсем другой.
Что с ней теперь будет? Я не смогу быть все время с ней, даже если стану служить князю Ярославу. А я не уверен, что стану. Станет ли заботиться княгиня о своей бывшей дружиннице? Я понял из рассказов самой Любавы, что она была им нужна в основном из-за своего отца Рагнара.
Да, княгини они такие, горько подтвердил Сольмир, им не до горестей простых людей.
Не знаю, как княгиня Инга, вмешался в их разговор пришедший в себя Негорад. Он сутки назад очнулся, был по-прежнему слаб, но быстро шел на поправку, но Марьяна Творимирычева Любку точно не бросит. Так что не изволь беспокоиться, Всеслав. Справимся, и он слегка улыбнулся своей обычной холодноватой улыбкой.
Может она еще придет в себя к возвращению в Новгород, с сомнением протянул Сольмир, но знаешь, что нужно попробовать сделать?
Что?
Отвести ее в храм. Не в какую-нибудь местную базилику, она ее может испугаться, а в Любавин родной, русский храм. С крестом в основании и куполом сверху.
Понял. Ближе всего Червенские земли. Придется немного изменить путь.
Глава двенадцатая
Наконец, впереди, на холме среди березок показались маковки русской церквушки. Всеслав с Сольмиром повели к храму Любаву. Хорошо, что та была послушной. Только есть отказывалась, а других трудностей спутникам не создавала. Но церковь оказалась заперта. Всеслав отловил местную бабу, выяснил, где домик священника, и решительно потащил туда растерявшегося Сольмира и Любаву.
Дородный темноволосый батюшка с густой окладистой бородой спокойно наслаждался послеобеденным сном, когда к нему вломились два измотанных, озлобленных воина и однозначно малахольная девица.
Батюшка, мы по очень важному делу, холодно обратился к священнику Всеслав.
Бросив всего один взгляд в ледяные глаза заговорившего с ним воина, батюшка понял, что если он попробует его выставить, то, как бы его мирный послеобеденный сон не перешел в сон вечный. Делать было нечего. Он сел на скамье, зевнул и задумчиво почесал бороду. Любава по укорененной еще в детстве привычке подошла под благословение. Всеслав с явным недоверием в холодных серых глазах изучал очень приземленного русского попа. Рубаха, в которой тот почивал, перед тем, как к нему ворвались нуждающиеся, не скрывала дородности его телес.
Мою невесту нужно приобщить Святым Тайнам, вполне грамотно сказал воин, решившись. Мы пережили тяжелый бой, она потеряла дорогих людей, и с тех пор вот в таком виде.
Мне бы исповедаться, тихо проговорила Любава. В ее взгляде промелькнула болезненная тревога. Я убила воина
Да куда тебе, с досадой вмешался Всеслав. Это я его убил. И ничуть не жалею. Хотел бы житьсидел бы дома. Не ходил бы грабить чужие земли.
В Любавиных глазах тревога снова сменилась пустотой и рассеянностью.
Так-так, неопределенно сказал батюшка, окидывая девушку быстрым взглядом.
Батюшка, меня крестили перед тем боем, но мой наставник погиб, нерешительно проговорил Сольмир, складывая руки так, как только что сделала Любава, и благоговейно подходя под священническое благословение. Может быть, вы преподадите мне наставление. И нам бы отслужить заупокойную службу по убитым монахам
Да, дела-а-а, неторопливо протянул священник, нашаривая поршни под лавкой, обуваясь и вставая. Идите, подождите меня возле храма. Я сейчас подойду.
Я не пойду в храм в таком виде, внезапно уперлась Любава. У меня голова не покрыта.
Накинь край плаща на голову, с необычайной для него мягкостью ответил Всеслав, потянувшись к девушке, чтобы расстегнуть ей фибулу на плаще.
Я принесу платок, вмешался батюшка. Идите.
В храм вместе со священником вошли Сольмир и Любава. Всеслав остался ждать снаружи. Под кровлей сонно ворковали голуби, вдали куковала кукушка, где-то кукарекали петухи. Над цветами клевера сонно жужжал шмель. Всеслав ждал, не особенно на что-то надеясь, но все же ждал чего-то, толком сам не зная чего.
Потом двери храма медленно раскрылись, первым наружу вышел батюшка и сделал шаг в сторону. Следом вышла Любава с покрытой платком из небеленого льна, головой. И Всеслав, не помня себя, медленно поднялся с пенька, на котором сидел. Да, Любава была в слезах, слезы до сих пор висели на кончиках ресниц и медленно катились по щекам. Но но девушка молча смотрела на него сквозь пелену слез вполне осмысленным взглядом.
Ничего особенного, Всеслав, но подсказал ей сзади Сольмир.
Ничего особенного, Всеслав, повторила за ним Любава и грустно улыбнулась, но мы попросили батюшку, сходить к нам в лагерь, преподать Тайны Творимиру.
Еще и пособоруем раненого, известил Всеслава батюшка басом, радуясь чуду, в котором он сейчас был участником и наслаждаясь потрясением недоверчивого воина.
Всеслав сделал несколько шагов вперед, схватил Любаву за руки, и так и застыл, глядя ей в глаза с непередаваемо изумленным выражением лица, всей душой благодаря этого Христа, который так по-хозяйски вернул на место душу его любимой.
Можешь ее поцеловать, разрешил батюшка, глядя, как суровый воин счастливо прижимает руки своей рыжеволосой невесты к своему лицу, в щечку. И пошли уж.
Но ошеломленный Всеслав не стал целовать невесту при всех. Молча развернулся и пошел вперед, показывая дорогу.
Есть ужасно хочется, тихо пожаловалась ему в спину Любава.
Конечно же, в тот день они уже никуда с места не сдвинулись. После соборования пришел в себя Творимир. Сольмир с Негорадом принялись пересказывать ему последние события. Даже о смерти своего лучшего друга Рагнара тот еще не знал. Любава не стала слушать горестный пересказ последних событий, ушла в лесок, окружавший их лагерь. Всеслав, подождав немного, отправился за ней.
Новгородка сидела, закатав штанины, опустив босые ноги в воду мелкой речушки, любуясь желтыми кувшинчиками цветущих кубышек, веточкой осины вяло отмахиваясь от насекомых. Маленькие рыбки ласково покусывали ей пальцы ног. Почему-то они резвились там, где ручей впадал в речушку, если, конечно, не отвлекались на покусывание Любавиных пальцев. На берегу тихой речушки девушку и нашел Всеслав. Она обернулась на шорох, он увидел в ее глазах и радость и нежность. И только теперь полное понимание произошедшего затопило его сознание малопереносимой радостью. Он стремительно опустился рядом с Любавой на берег, обнял хрупкую девушку, перекинул ее к себе на колени и принялся жадно целовать ей лицо и шею, шепча в промежутках между поцелуями не слишком связные ласковые слова.
Я согласен креститься в твоей самарянской вере, сказал он, почувствовав спустя какое-то время, что ошеломленная и покорная поначалу Любава уперлась руками ему в грудь, чтобы отстраниться еще и потому, что ее босые ноги принялись кусать слепни сразу, как только девушка выронила веточку осины, увлекшись поцелуями. Но после судьбоносных слов Всеслава она забыла о кровососущих насекомых и внимательно посмотрела в глаза жениху.
Только можно не сейчас? уточнил тот с видом человека, который похвастался и тут же пожалел о сказанном.
Любава улыбнулась, обняла его за плечи и прошептала на ухо с еле заметной усмешкой.
Как ты представляешь себе нашу свадьбу? Под Майским дубом?
Да, действительно. С некрещеным человеком венчаться Любава не будет. А свадьба, организуемая родней, для них невозможна из-за отсутствия этой самой родни. Всеслав теперь изгнанник, у которого нет ни родственников, ни родного дома.
Чувствую, что ты хочешь что-то сказать, он укрыл ей босые ноги полой своего плаща, чтобы девушка не отвлекалась на кусачих насекомых. Ты что-то придумала?
Поедем к моему духовному отцу Игнатию, сказала Любава, испытывающе глядя на жениха серьезными глазами. Возьмем у него благословение.
Согласен, быстро сказал Всеслав, вспомнив, что монастырь, в котором живет Любавин духовный отец, приютивший девочку в детстве, находится в Ладожском приозерье, а значит, туда можно попасть, минуя Новгород. А уж получив благословение на брак от уважаемого игумена, он сумеет выцарапать Любаву из дружинниц княгини. Конечно, от германского чудища в веже, она отбивалась так искусно, как не всякий воин бы сумел. Но все же ни один из воинов не повредился в уме после произошедшего боя и казни отца Афанасия. Любавина душа совершенно не годилась для такой сугубо мужской деятельности, как воинские забавы.
Его зазноба сползла с его колен и устроилась на траве рядом с ним, подняла выпавшую у нее чуть раньше веточку и принялась отмахиваться от слепней.
Скажи мне, Всеслав, произнесла она, подумав, ничего особенного, но как ты сам решил жить дальше?
Ты ведь еще не слышала, купцы рассказали, что умер византийский император Василий? спросил ее жених, все еще пребывая в радостном устроении души, но продолжил говорить уже с легким сарказмом. Думаю, что князь Ярослав сумеет воспользоваться тем, что в Ромейской империи начнутся неурядицы. И в Польском королевстветоже.
Любава, сумевшая почувствовать горечь изгнанника из польских земель, обреченного теперь издали следить за развитием этих неурядиц, обняла его и положила голову ему на плечо.
Я собираюсь проситься к Ярославу на службу, признался Всеслав, в свою очередь обнимая девушку за плечи. Не уверен, что приживусь. Попробую Но ведь для тебя моя неустроенность не препятствие для брака? Правда же? и внезапно испугавшись того, что она может ответить, развернул девушку, чтобы заглянуть ей в глаза.