За спиной Эмансипора повисло молчание. Он поднял к глазам бутылку черного пузырчатого стекла, чтобы отпрянуть при виде толстой печати с черепом на боку. На горлышке позвякивала связка мелких косточек. Он поспешно ее спрятал и начал искать другую.
- Духи, - заявила капитан Сатер холодным, мертвым тоном, - редко наделены способностью убивать живых.
- Весьма верно, капитан. Но, разумеется, бывают исключения. В особенности на красной дороге, в живом потоке Не До Смеха. Увы, на редкость дурное сочетание событий. Чтобы окончательно убедиться, что же пробудилось внизу, мне нужно побеседовать со спутником, Корбалом Брочем...
- Еще один проклятый колдун.
- Скорее чародей особого типа.
- Так где он? На так давно был на палубе, да пропал - я ожидала найти жуткого евнуха здесь, рядом с вами.
Эмансипор нашел другую бутылку - мутно-зеленое стекло без устрашающих маркировок. Изогнулся, рассматривая содержимое в свете лампы, и ничего неподобающего в темной жидкости не обнаружил. Удовлетворенно взял бокал, вытащил пробку и налил хозяину до краев. Затем помедлил и - с великой осторожностью - понюхал.
"Да, настоящее вино". Слуга облегченно выпрямился и вручил бокал в левую, скрытую железной перчаткой ладонь Бочелена; заклинатель как раз небрежно заметил: - Капитан Сатер, советую вам не вносить столь... грубых определений в описание Корбала Броча. Мастер Риз может подтвердить: чувствительность моего компаньона зачастую жестоко страдает от безапелляционных и...
- Ладно, ладно, проклятье. Он похож на загнанного в угол краба. Но вы так и не ответили. Куда он делся?
- Ну, - Бочелен помедлил, отпивая вино, - учитывая его опыт, я полагаю... - Необъяснимая, внезапная пауза заклинателя растянулась на пять, семь, десять ударов сердца. Затем он медленно повернул голову к Эмансипору. Странный огонь пылал в обычно ледяных глазах, мелкие капли пота смочили не только лоб - нет, они повисли на бороде и подстриженных усах. - Мастер Риз. - Голос Бочелена прозвучал придушенно. - Вы вернули бутылку в сундук.
- Э... да, хозяин. Еще желаете?
Держащая бокал рука уже дрожала. Странный, дерганый шаг к слуге. Бочелен совал ему в руки меч. - Заберите его. Быстро.
- Хозяин?
- Темно-зеленая бутыль, мастер Риз? Простое стекло, продолговатая, шейка булавой.
- Да, именно она...
- В следующий раз, - задохнулся Бочелен, вспыхнув лицом: такого оттенка Эмансипор еще не видывал... нет, никогда на солидном, бледном лице хозяина... - В следующий раз, мастер Риз, любую из бутылок с черепом...
- Но, хозяин...
- Кровяное вино, мастер Риз, весьма опасный напиток - о чем предупреждает форма шейки. - Он стягивал кольчугу; казалось, у него заболел живот. - Предупреждение... о боги! Даже девица Тоблакаев улыбнулась бы! Вон отсюда, мастер Риз - вон отсюда!
Капитан Сатер смотрела в недоумении.
Эмансипор Риз побежал к двери, держа меч, и открыл ее. Едва он перешел порог, капитан Сатер попыталась сделать то же самое, но Бочелен размытым движением метнулся, хватая ее рукой за горло. - Не ты, женщина.
Скрипучий, почти животный голос трудно было узнать.
Сатер шарила в поисках меча - но Эмансипор различил треск оторванных пряжек и кожи, женщина издала слабый вскрик...
И ох, как быстро Эмансипор побежал по коридору, захлопнув за собой дверь.
В каюте стуки, грузные шаги, еще один приглушенный вопль...
Эмансипор облизнул сухие губы - да, он все понял, трудно ли? "Кровяное вино, где я это слышал? Тоблакаи, сказал хозяин. Они, великаны - варвары. Смола деревьев, да, смешанная с вином. Вроде невинно?"
Ритмичный скрип и стук. Женские вздохи, мужское пыхтение.
Эмансипор заморгал, глядя на меч. Слишком длинный двуручный эфес. Серебро и шар оникса. Отлично сбалансированный и блестящий, словно мокрый.
Отчаянные стоны донеслись из-за прочной дубовой двери.
Он вспомнил форму бутылочной шейки, поглядел на рукоять и навершие меча. "Ох. Один глоток? Всего один? Боги подлые!"
- Слышала?
Птича Крап оглянулась на Дыха Губба. - Слышала чего?
- Воду. Течет. Похоже, нас пробило!
- Нет, не пробило - пойми, у нас ноги заплетались бы, шагая по колено в воде. Язык Маэла! У нас нет пробоины, Дых, у нас нет ничего такого, так что закрой калитку!
Они говорили шепотом, понимая, что лучше быть тихими, пока Хек Урс ползет все ближе к носу, определяя, кто же так орал. Может, он как раз находит останки бедняги или, того хуже, ничего не находит, кроме пятен липкой жижи, воняющей в темноте железом...
- Слышу воду, Птича, клянусь. Поток, плеск и бульканье - боги, с ума сойду!
- Тихо, проклятый.
- Ты глянь на гвозди - эти, новые - гляди, они сочатся красным...
- Ржавая вода...
- Нет, не...
- Хватит. Смотри, Хек идет.
Это заставило Дыха Губба замолчать, он лишь сопел и часто дышал рядом. Они присели на центральный помост, проходящий вдоль киля. Они напрягали глаза, следя за качающимся в пятнадцати шагах кругом фонарного света. Смотрели за открытую дверь, черную и покоробленную.
Наконец силуэт Хека закрыл собой свет.
- Глянь! - зашипел Дых. - Он, идет!
- Смельчак, - пробормотала Птича, покачивая головой. - Нужно было за него выйти.
- Он не такой уж смелый.
Она не спеша вытянула нож и встала к нему лицом. - Что ты сказал?
Дых Губб не уловил угрозы в тоне и кивнул, показывая вперед. - Идет и оглядывается.
- А, ладно. - Она спрятала нож.
Хек, пятясь задом, закрыл дверь в носовой отсек, повернулся, поднял фонарь и поспешил к ним. - Ничего. Никого и ничего.
Дых Губб взвизгнул и ударил рукой по бинту на голове.
Хек и Птича вытаращились.
- Кто-то меня куснул!
- Куда именно куснул? - спросил Хек. - Это призрак уха, Дых Губб. Его уже нет, помнишь?
- Клянусь...
- Твое воображение, - заявила Птича. Поглядела на Хека Урса. - Так что нам теперь делать?
Кто-то шагал по трапу; они обернулись, увидев подбирающегося ближе Ловкача Друтера.
- Обыскали все, сир, - доложил старпому Хек. - Не нашли никого и никаких улик.
Ловкач присел, собирая их в кружок. - Слушайте, вся треклятая команда проснулась, глаза так и рыскают - никто работать не желает...
- Перекличку делали? - спросил Хек. - Кого не хватает?
- Брив - плетельщицы.
- Уверены?
- Так мне сказали. Коротышка с рыжими волосами и толстыми ногами...
- А Горбо там?
Ловкач кивнул.
Хек и Птича обменялись взглядами. - Уверены? - спросил Хек.
Ловкач скривился. - Да, он и доложил о пропаже Брив.
Птича Крап усмехнулась. - Лично?
- Нет, мне передали.
- Больше никто не пропал?
- Ну, толстый пассажир, тот, что всегда рыбачит.
- Ой! - Дых снова ударил по виску в повязке.
- В чем дело? - удивился Ловкач. - Что с твоей головой?
- Не слышали? - спросила Птича и пояснила: - Кто-то пришел и отрезал ему ухо - когда он спал. Можете поверить? И теперь это призрак уха.
- Ты можешь слышать призраков? - Трое беглых солдат уставились на старпома. Хек Урс отозвался: - Может, только они иногда кусаются.
- Ужас какой! - Ловкач встал и торопливо пошел назад, с каждым шагом от круга света становясь темнее.
Наверное, потому трое беглых солдат на помосте не смогли понять, что возникло позади старпома и отгрызло ему голову.
Словно клякса в мутном море, палуба "Солнечного Локона" была пятном далеко внизу под Беной Младшей и ее кудахчущей мамашей. Края размыты, лишь чернота показывает, что корабль еще есть, да еще круговороты брызгучей пены накатываются со всех сторон, светящиеся бутоны с багряной каймой расцветают в ночи.
Паруса хлопают, но "Локон" идет, не замечая ветра, плетется по красной дороге. Никого не видно у штурвала. Лишь тени, запутавшиеся в снастях и такелаже. Нет и фонаря на носу, чтобы освещать дорогу.
Около люка в трюм сгрудилась большая часть команды. Целое королевство песка высыпали, создав защитный круг для невезучих моряков - деталь, вырвавшая из раззявленного рта Бены Старшей трепещущий смех.
Сверху рьяный ветер разорвал в длинные клочья пелены серых облаков, но в разрывах показываются не новые миры, а лишь бездушная, беззвездная тьма.
Места, Где Не До Смеха посылают безжизненные знаки изменчивому, чуждому небу ночи, и Бена Младшая села, поджав колени, крепко охватив грудь руками, содрогаясь в волнах слепого, отчаянного ужаса.
А высохшая голова матери качается в ритмическом ободрении, напевая словно ворона. "Похоть и смерть - эта ночь, губительная шарада любви и потерянных сокровищ! О, утопическая обстановка подобна влажным мечтаниям философа - да, все танцоры медлят, будто свободные ноги пригвождены жуткими шипами разума! Экзальтированная музыка порождения! Неудачливый дурак, похоже, отметил нас всех - не благословить ли нам блаженного безумца и шутника, потаенного в запертом сундуке? Но нет, поистине зачаровано дитя - никем иным, как тем, кто лишился всякой связности!
Мы с тобой, любимая, мы переживем ночь. О да. Бена Старшая обещает! Безопасность от любого алчного вреда. Твоя дражайшая, любимая мама разбухнет до достойных пропорций, ибо таковы текучие эманации красной дороги, шепот обещания правой власти над всякой материей. Надежда, надежда, верно.
Не плачь, дочка. Согрейся в неослабных объятиях матери - ты защищена от мира. Защищена все сильнее. Дева по крови, дева по детскому разуму, дева, да, девичество - главная твоя сила. Сладчайший поцелуй, который выдержит, пожалуй, лишь истинно любящий твои нужды.
Ты моя на веки веков, даже нынче ночью, и я позабочусь обо всем, сколь бы жутким, отчаянным и гневным не был зов снизу!
Позволь мне сосать каждый всхлип твоих губ, дочка. Сила моя крепнет!"
Крик. Внезапно раскрытые глаза. Слабый первобытный трепет. Душа напрягается, сжимается, ожидая повторения, ибо лишь при повторении лицо рисуется в темноте неведомого, лицо поистине испуганное и пугающее, искаженное болью или - это как пожелаете - искаженное светом нечаянного восторга. Но увы, последний достигается слишком редко, ведь раскрытые истины мрачны, и появляются они одна за другой, без остановки.
Крик. Дыхание замирает, сердце не бьется. Что будет?
А теперь взрыв криков. Из трех глоток. Да, это совершенно... иное.
Грохот и топот, дикое колыхание недостаточного света где-то внизу. Башмаки на скользкой палубе, вопли нарастают, хриплые, словно нежная ткань порвана вихрем звука. Что ж, вот мгновение, когда все балансирует на острие ножа, бездна зияет, ветер несет хрупкие отзвуки забвения - неужели пришло безумие? Неужели выпущены на свободу Насилие и не выбирающая жертв Беда? Смазанные фигуры налетают одна на другую, рты распахнуты, лица под каблуками, тела валятся за борт, трещат кости, брызжет кровь, грязные пальцы в глаза... ох, сколь многое сдано судьбами заклятию безжалостного безумия.
Зычный, порождающий эхо рык - вот все, что нужно. Глас командира, возвращающий души от края.
Если бы он оказался там, в ставшей стадом команде, силой и железной хваткой задержав миг спасения!
Но ужас плыл в знойных течениях ночи, сочился в плоть и разум - и вот, вслед ужасным воплям снизу, расцвел хаос.
Жизнь, как с полным основанием мог бы сказать Бочелен - родись у него мысль высказать комментарии - всегда склонна к глупости и логическому ее следствию, жестокому самоуничтожению.
Но, разумеется, он был слишком занят в каюте, изливая бесконечный поток семени в почти потерявшую сознание и не способную сопротивляться капитана Сатер. Это, как все прекрасно знают, есть вершина мужской доблести, славы и возвышения.
В свете дико качающегося фонаря безголовое тело Ловкача Друтера продолжало сучить ногами, кровь хлестала из рваного кошмара шеи. Руки метались и сжимались, словно у обезумевшей марионетки. Птича Крап, Дых Губб и Хек Урс, одновременно содрогнувшись, ринулись на нос - не на нос Ловкача, ибо таковой пропал вместе с головой, а в переднюю часть корабля - но в процессе ноги их поскользнулись, и все трое с визгом свалились в заплесневелый трюм, забарахтавшись там (Хек все еще держал фонарь) во внезапно промокших одеждах, воняющих мочой и - в случае Дыха - кое-чем еще более гнусным.
Ищи убийца их души, жатва практически не потребовала бы усилий. Но никто не спустился вслед, и кроме тройных воплей и стука башмаков Ловкача - а затем, следует добавить, панического топота с палубы - не слышно было ни скрипа, ни шелеста, ни лязга клыков, ни шипения оскаленной пасти.
Однако ужас крепко держал бывших солдат за глотки - особенно когда Ловкач Друтер сел, а затем, изогнув руки и ноги, неловко встал. Кровь залила торс сзади и спереди; в уме Хека пронеслась сопровождаемая отвращением мысль, что этому типу лучше было бы воспользоваться полотенцем. Ловкач вытянул руки и сделал шаг к ним.
Шаг заставил его упасть с помоста, и вопящее трио удвоило усилия, когда безголовый старпом плюхнулся сверху.
Пальцы схватили что смогли, Дых взвыл, потеряв второе ухо - казалось бы, благословенная симметрия, но нет, ужасные звуки, чавканье и хруст, вонзились в мозг, споря с нескончаемым плеском воды.
Беспорядочно молотя руками, он отполз от тянущегося трупа и упал лицом в желоб, обнаружив, что рот внезапно заполнился маслянистой шерстью. Завизжал, инстинктивно сжав зубы и задыхаясь. Жалобный писк крысы оборвался на слишком высокой ноте, как будто были пронзены воздушные пузыри - и поток весьма мерзких жидкостей заполнил рот Дыха Губба.
Желудок взбунтовался с поразительным эффектом, отбросив изуродованную крысу на добрую сажень, на помост, где она и упокоилась кверху брюшком, поджав лапки; мокрый от крови язычок свисал из распахнутой пасти.
Тем временем Хека Урса душил безголовый старпом - похоже, он хотел себе голову, и подошла бы любая. В результате Хек забыл, как опасно пользоваться фонарем, превратив его в оружие. Да, инстинкты его подвели: такое оружие было бы эффективно лишь при ударе по затылку врага. Затылка же на месте не было. Жесткая горячая бронза заполненного маслом фонаря врезалась Урсу в лицо, воспламенив бороду и сломав нос. Ослепнув, он отбросил фонарь, разливая полотнища огня.
Длинное полотнище угодило Птиче между ног, потому что она в этот момент сидела. Едва жар опалил нежные части, женщина задергала ногами, продвигаясь назад, и скользнула по мертвой крысе. Голова встретилась с носовой переборкой корабля, издав солидный треск. Глаза закатились, Птича потеряла сознание.
Кровь загасила тлеющую бороду. Хек обеими руками - один за одним - ломал ухватившие горло пальцы. Ловкач Друтер издал серию анальных звуков, означавших, скорее всего, боль. Наконец Хек Урс смог высвободиться и вспрыгнул старпому на спину, молотя руками с напрасной энергией.
Показался Дых Губб - безухая голова ужасна в мерцающем свете пожара, рвота течет по подбородку, мешаясь с кровью изо рта. Выпученные глаза заметили Хека...
- УБЕЙ ЕГО! УБЕЙ! УБЕЙ!
- Я стараюсь, проклятый дурак! - взвыл Хек. - Дай меч! Гвоздь! Дай веревку, чтоб тебя!
Дых Губб побрел прочь. - Ищи сам! Я тут не останусь - ни за что - и никогда больше сюда не приду!
Хек с руганью потянулся за ножом. Не отпуская сопротивляющееся тело Ловкача, изогнулся и полоснул старпома под колени - раз, другой. - Теперь попробуй походи! - прорычал он и захихикал, спрыгивая на помост, сбивая оставшиеся языки пламени. Подался к Птиче Крап.
- Проснись, любимая! Уходим отсюда... проснись!
Третья увесистая оплеуха заставила затрепетать веки, затем глаза ее открылись, смотря без всякого понимания.
Но Хек не мог ждать. Он пытался поставить Птичу на ноги. - Идем, сладкая. Тут демон или еще что... Дых уже сбежал, ублюдок - идем, пора.
Она тупо смотрела на него. - Судно в огне. Нехорошо.
- Пошлем сюда команду, каждого проклятого. Пусть работают.
- Хорошо. Да. Нехорошо, если все загорится.
- Да, дорогая, нехорошо. Вот, шагай...
Когда Хек Урс утащил бормочущую Птичу по крутому трапу на палубу, безголовый труп Ловкача Друтера оказался - более или менее - предоставлен сам себе. Он попытался встать но, увы, ноги отказались работать. Бесполезный старпом сел на помост, опустив руки на бедра; ладони бессильно болтались.
Искра жизни способна пролетать неизмеримые расстояния, вспыхивать в местах самых неожиданных, способна пробираться по мышцам и нервам, словно белка с оборванным хвостом. Иногда, когда сама жизнь убежала, искра остается. На недолгое время.
Сев, Ловкач прекратил всякие шевеления, и легкая дрожь в плечах скоро затихла. Даже кровь переставала течь из ран, последние капли были особенно густыми и вязкими.
И никакого признака злобного убийцы.
Языки пламени, с вполне предсказуемой алчностью пробиравшиеся по смоленому трюму, внезапно замерцали и потухли.
Раздались тихие шаги, вниз со стороны носа. Широкоплечая, почти нелепо массивная фигура в длинной черненой кольчуге скользила в сумраке. Тускло-серая рука с толстыми пальцами протянулась к раздавленному тельцу крысы.
Тихий всхлип вырвался из пухлых губ Корбала Броча.
Последняя крыса "Солнечного Локона". Его излюбленная, хотя и временная служка. Свидетельница чудовища, убившего старпома с весьма эффективным рвением. Да, разумеется, голова жертвы отсутствует. Идеальная осмысленность, все верно.