Моряк воздел брови и усмехнулся: - Значит, проклятый мытарь? Удивляюсь, что вас еще не вздернули.
Вуффайн заметил, что Шпилгит побелел, и не дал ему заговорить первым. - Резиденция лорда в крепости, добрые сиры. - Затем он перевел внимание на долговязого. - И он будет рад свести знакомство, ведь вы благородных кровей и все такое.
- Гостиница тут есть? - спросил моряк. Вуффайн заметил, что старик дрожит в своих шерстяных одеждах.
- Позвольте проводить вас туда, - предложил Шпилгит. - Эта юная женщина рядом - дочь содержательницы.
- Вы весьма вежливы, фактор, - сказал высокородный. - Видите, как мой лакей страдает от дурной погоды.
- Теплый очаг и славный обед сделают с ним чудеса, я уверен, - отозвался Шпилгит. - Но вот вы, сир, выглядите просохшим и неуязвимым для холодного ветра.
- Весьма наблюдательно, - пробормотал долговязый в ответ, рассеянно озираясь. Через мгновение он пожал плечами и указал на тропу. - Ведите, фактор. - Помедлил, глядя на слугу: - Мастер Риз, если вы не против, обнажите меч и берегите наши спины. Вдруг наш малазанский кавалерист изменит привычной мудрости... И помните о ноже, что он прячет в правом рукаве, хорошо?
Вуффайн скривился и отошел, вкладывая нож в ножны. - Клинок для вздувшихся пальцев, только-то. Собственно, я пойду по делам, предоставив вас заботам Шпилгита и Фемалы. - Тут он поспешил на пляж. Не понравился ему взгляд высокородного и то, как слуга обращается с коротким мечом - с неприятной ловкостью. Вуффайн был рад избавиться от них.
Сойдя на берег, осмотрев трупы, он замер, осознав, какие рваные клочья от них остались. Он видывал работу акул, но тут совсем другое. Вуффайн содрогнулся даже в овчинах и лисьих мехах. Оглянулся назад: Шпилгит и Фемала уводили чужаков по тропе. "Похоже, к нам принесло трудности, э? Ну, вряд ли Клыгрызубу и его големам стоит беспокоиться... и все же..." - Он поглядел на ближайший изгрызенный труп. Иные раны выглядели следами от человечьих зубов.
Крабы маршировали из моря неровными рядами; сквозь стоны ветра он слышал их довольное, радостное щелканье.
"Расставлю ловушки, пусть только сначала потолстеют".
Выходя на улицу рядом с "Королевской Пятой" с ведром китового жира в руке, Хордило Стеньга ощутил на себе мертвый взгляд Якля Восставшего. Все чужаки были настолько любезны, что умирали после повешения. Но не Якль. Будь Хордило склонен к суеверию, решил бы, что с этим типом что-то не так.
Однако сейчас перед ним были заботы более насущные. Поправляя рукой оружейный пояс и крепко сжимая железную ручку деревянного ведра, по возможности игнорируя крадущий силу из пальцев ледяной ветер, он зашагал по улице. Почва совершенно промерзла, сделав колеи скользкими и опасными; заполнявшие ямы лужицы застыли. Но маршрут продвижения голема Грюмля был отмечен трещинами от железных башмаков - выплеснувшая снизу вода тоже успела замерзнуть. Пират проследил отпечатки до конца улицы, где они поворачивали вправо, исчезая за лавкой Блекера.
Хордило пошел туда. Чертовы големы его нервировали. Якль, Худ его побери, в этом прав. Поклон и по временам вежливое бормотание, когда другой шагает мимо - честно говоря, это не назовешь дружбой. Но они создания лорда Клыгрызуба, топ-топ-топающие во утверждение его власти над Спендруглем и всеми обитателями, и если какой-то акт вежливости со стороны Хордило, пусть самый скромный, способен зажечь искру симпатии в одном из мерзких существ... что ж, нужно попробовать, не так ли? К тому же в редких случаях, когда чужеземцы приносили проблемы, один из големов являлся и быстро улаживал дела. Это не раз спасало Хордило шкуру. Итак, он в чем-то им задолжал, верно? И пусть ходячий шмат железа ничего ни к кому не чувствует, но Хордило - плоть и кровь, у него нежные чувства и даже готовое разорваться сердце...
Хордило обогнул лавку и замер. В двадцати шагах Грюмль неподвижно лежал на спине. Здоровенный человек в черном плаще стоял рядом на коленях, руки были глубоко в големовой грудной клетке. Над запястьями брызгали непонятные жидкости. Неподалеку валялись еще два раздувшихся тела.
- Эй! - заорал Хордило.
Однако выдиравший куски из груди Грюмля даже не поднял головы.
Хордило опустил ведро и вытащил меч. - Эй! - воззвал он снова, приближаясь. - Что ты сотворил с Грюмлем? Так нельзя! Отойди от него! По приказу Лорда - прочь!
Чужак наконец поднял голову, моргая на Хордило словно филин.
Нечто в поросячьих глазках незнакомца заставило Хордило замедлить шаги, а потом и встать на месте. Он угрожающе поднял меч, но клинок заколебался в онемелой руке. - Владыка Гаддовой крепости вздернет тебя за это! Ты под арестом!
Чужак вынул руки из груди Грюмля. С них капало что-то черное. - Я пытался починить, - сказал он высоким трубным голосом.
- Ты его сломал!
- Я не хотел.
- Объяснишь лорду Клыгрызубу! А ну, встал. Пойдешь со мной.
Зловещие глаза чужака скользнули за спину Хордило, коснувшись далекой крепости. - Туда?
- Туда.
- Ладно, - ответил человек, не спеша вставая. Оглянулся на два трупа. - Но я заберу друзей.
- Друзей? Они померли!
- Нет, не этих.
Человек ткнул пальцем, Хордило обернулся, увидев выходящую с пляжа группу. "Так вот куда ушел Шпилгит и Фемала с ним! Наверное, она заметила корабль на рифе и донесла фактору, и они решили глянуть первыми. Боги подлые, неужели предательству не будет конца?"
- Но и этих я тоже хочу, - продолжал незнакомец. - Я их спасал.
Облизывая губы - в голове сплошной туман - Хордило сказал: - Их уже не спасти, дурак.
Незнакомец нахмурился. - Не люблю, когда меня называют дураком.
Тон его был ровным, но невыразимо жутким.
- Прости что говорю, но эти двое мертвы. Может, ты в шоке или еще что. Бывает. Кораблекрушение, верно? Ты прибыл незваным - уже плохо; а погляди, что ты сделал с Грюмлем. Лорд Клыгрызуб будет недоволен, но это теперь твое дело. Я же, ну... закон говорит, что я должен тебя арестовать, вот и всё. Закон говорит: каждый отвечает за себя.
- Каждый? Но я не каждый, я особенный.
- Думаешь, ты такой шутник? Не смешно. - Отступив и постаравшись при этом не попасть ногой во внутренности Грюмля (хотя они, увы, уже стали наружностями), Хордило перевел внимание на новоприбывших.
Высокий мужчина с острой бородой заговорил: - Ах, Корбал, вот и ты. Что ты нашел?
- Голема, Бочелен, - отвечал первый. - Он замахнулся на меня топором. Мне не понравилось, но я не хотел его ломать.
Названный Бочеленом подошел, изучая Грюмля. - Редкое отсутствие воображения, как думаешь, Корбал? Подобающее лицо было бы эффектнее, чтобы наводить ужас и тому подобное. А какой страх вызовешь перевернутым мусорным ведром? Разве что хочешь, чтобы люди хохотали до смерти.
- Не говорите так, хозяин, - вставил третий чужак и принялся набивать трубку ржавым листом. Зубы его лязгали от холода. - Вот я до сих пор как ведром ударенный.
- Уверен, - ответил Бочелен, - ваше чувство юмора слишком изысканно, чтобы снисходить до столь неуклюжих попыток, мастер Риз.
- Ох, это вполне смешно... кажется. Но вы правы, я не в духе.
Шпилгит чуть не прыгал с ноги на ногу, стоя позади пришельцев. - Хордило, как думаешь, не лучше ли тебе сопроводить двоих господ на аудиенцию к лорду Клыгрызубу? А слугу мы возьмем в "Пяту", чтобы погрелся и поел теплого. Гостеприимство Спендругля и так далее.
Хордило прокашлялся. Но первым заговорил Корбал. - Бочелен, этот человек назвал меня дураком.
- Да что ты, - отозвался Бочелен. - И он до сих пор не забрал назад поспешное суждение?
- Нет.
- Простое недопонимание, - сказал Хордило, внезапно ощутив под одеждами пот. - Он, разумеется, не дурак. Прошу прощения.
- Вот, - вздохнул Бочелен.
- Я о том, - продолжал Хордило, - что он убил одного из господских големов. Ох, и он хочет унести два трупа в крепость, потому что они его друзья. Итак, я не знаю, кто он такой, но видно что не дурак. Лорд Клыгрызуб, разумеется, может подумать иначе, но не мне говорить от его имени. Ну, теперь идем?
- Хордило... - начал Шпилгит.
- Да, - ответил Хордило, - можешь забирать лакея, пока не замерз.
Бочелен обратился к слуге: - Идите же с ними, мастер Риз. Мы вызовем вас позже, сегодня же вечером.
Хордило хохотнул.
- Хорошо, хозяин. - Мастер Риз глянул на Грюмля, потом поднял глаза на Хордило. - Кстати, сколько этих штук у вашего лорда?
- Еще два. Этого звали Грюмль. Другие - Гробль и Грохль.
Мастер Риз подавился, кашляя дымом. - Боги благие, имена сам лорд давал?!
- Лорд Клыгрызуб Когт Терзатель есть великий колдун, - заявил Хордило.
- Простите, лорд как его?
- Идите, мастер Риз, - велел Бочелен. - Здешние имена можно обсудить и позже, не так ли?
- Обсудить, хозяин? О, разумеется, почему нет? Ладно, Шмыглит...
- Шпилгит.
- Извините. Шпилгит, ведите же меня в благословенную гостиницу.
Хордило смотрел, как они спешат вдаль, с особо искренним восхищением отмечая качающуюся задницу Фемалы. Потом вернул внимание двоим чужакам, поднял меч: - Мне придется им пользоваться, господа? Или пойдете мирно?
- Мы великие поклонники мира, - сказал Бочелен. - Ради всего благого вложите меч, сир. Мы с нетерпением ждем встречи с лордом-волшебником, уверяю вас.
Хордило помедлил но, не уже чувствуя пальцев, вложил меч в ножны. - Так-то. За мной, и побыстрее.
Писец Грошвод смотрел, как извивается в оковах Вармет Скромняга. Комната смердела человеческими испражнениями, отчего писец принужден был держать у носа надушенный платок. Но, по крайней мере, тут тепло - три огромные треноги трещат, шипят, выплевывая искры каждый раз, как лорд решает, что пришла пора подогреть клеймо.
Плачущий, содрогающийся всем тощим, беспомощно обвисшим в цепях телом, Вармет Скромняга представлял жалкое зрелище. Вот что бывает, если братья не умеют закончить спор. Недопонимания нарастают, позиции укрепляются; за обеденным столом аргументы уступают место угрожающей тишине, и довольно скоро одному подливают зелья и, надев цепи, волокут в пыточную. Грошвод радовался, что он единственный сын и что редко ощущал на себе оковы - лишь когда отец гневался за поздний приход домой или подглядывание в письма и счета. Имей он брата, никогда не пользовался бы железным клеймом для бхедринов, коим можно пятилетнего ребенка заклеймить от пяток до головы. Зараз. Неужели не хватило бы овечьего прокалывателя ушей, которым пользуются пастухи?
Лицо бедняги Вармета носило следы одного конца клейма, расплавившего нос и обе скулы. Затем Клыгрызуб повернул его, пометив оба уха. Ужасный красный шрам разделил миловидное некогда лицо Вармета на верх и низ.
"Братья..."
Напевая под нос, лорд Клыгрызуб помешал уголья. - Эффект не тот, - провозгласил он, поднимая клеймо обеими руками и тихо кряхтя, хмурясь на присохшие к краям ошметки плоти. - Рубец на рубец - не годится. Писец! Питай мое воображение, что тебя!
- Может, милорд, вернуться к чему-то более деликатному.
- Клыгрызуб оглянулся. - Деликатному?
- Изысканному, милорд. Крошечному и точному, но необыкновенно мучительному.
- О, это мне по нраву. Давай же!
- Ногти...
- Уже сняты. Что, ослеп?
- Отрастают, милорд. Мягкие, розовенькие.
- Хмм. Еще?
- Полоски кожи?
- На нем едва ли осталась кожа, заслуживающая этого названия. Нет, писец, это бесполезно.
Вармет прекратил рыдать и поднял голову. - Умоляю, брат! Не надо! Мой разум раздавлен, тело погублено. В будущем - одни ужасы боли и пыток. В прошлом - память о том же. Настоящее же - нескончаемый стон агонии. Я не могу спать, не могу упокоить члены... видишь, как трясется голова? Умоляю, Дурмет...
- Это больше не мое имя! - завопил Клыгрызуб. И вогнал клеймо в угли. - За это я тебе сожгу язык!
- Милорд, - вмешался Грошвод, - по вашим же правилам он должен говорить, видеть и даже слышать.
- Ох, это! Что же, я намерен изменить намерения! Я ведь могу, верно? Не я ли владыка крепости? Не я ли повелеваю жизнью и смертью тысяч?
"Хм, сотен, но мне ли возражать?" - Воистину, милорд, мир трепещет у ваших ног. Небо рыдает, ветер воет, моря содрогаются, сама почва стенает под нами.
Клыгрызуб развернулся к Грошводу. - Хорошо, писец. Очень хорошо. Запиши всё!
- Спешу, милорд. - Грошвод схватил табличку и костяное стило. Однако жара растопила воск - слова расплывались на глазах. Но эту деталь, решил он, лучше не сообщать хозяину. Ведь в донжоне есть еще пара цепей, и ужасная фигура среди них ближе к смерти, нежели бедняга Вармет. Быстрый взгляд в том направлении показал, что забытая жертва не шевелится.
Некие чужаки оказались слишком назойливыми для простого повешения. На известное время лорд нашел великое удовольствие, бегая от одного пленника к другому в вонючем облаке дыма горелой плоти, под вопли с обеих сторон камеры, пока бурые брызги застывали на стенах. Но хорошее долго не длится. Нечестивая воля к жизни, укрепившаяся в душе Вармета, превосходила возможности любых других жертв крепости.
- Готово, милорд.
- Дословно?
- Дословно, милорд.
- Замечательно. Теперь запоминай тщательно. Милый братец, твоя жизнь в моих руках. Я могу убить тебя в любое время. Могу заставить тебя вопить и дергаться от боли. Могу жестоко тебя изранить... нет, погоди. Сотри последние слова, писец. Дергаться от боли. Да. В агонии. Судороги агонии. Я могу заставить тебя извиваться в судорогах болезненной агонии. Нет! Не так. Подскажешь, писец? Да что с тобой?
Грошвуд лихорадочно думал. - Вы красноречивы как никогда, милорд...
- Нет! Еще слова! Жечь, терзать, резать, пронзать, бить. Бить? - И Клыгрызуб подошел к брату, начав лупить по лицу. Голова моталась туда и сюда, пот тек с немногих оставшихся клочьев волос на макушке. Затем Клыгрызуб пнул брата по левой лодыжке, по правой. Внезапно запыхавшись, отскочил и повернулся к Грошводу. - Видел?
- Видел, милорд.
- Запиши! В деталях!
Грошвод начал скрести по табличке.
- Не забудешь отметить восхитительную позу? Мою фигуру и как она излучает силу? Ноги шире, словно я готов прыгнуть в любом направлении. Руки воздеты, а кисти повисли как... как... как орудия смерти. Они и есть. Записал, писец? Превосходно. Ну, погляди на меня. Весь в крови. Мне нужна смена одежды... погоди, ты все пишешь? Идиот проклятый. Я отвлекся. Убери насчет одежды. Скажи, ты выстирал и высушил вторую черную мантию?
- Конечно, милорд. Как и другую черную одежду, и черную рубаху, и черные брюки.
- Замечательно. Ну, прибирайся здесь. Встретимся в Большой Палате.
Грошвод поклонился. - Хорошо, милорд.
Когда Клыгрызуб вышел из камеры, Грошвод опустил табличку и горестно ее изучил, примечая лепестки пепла, запятнавшие золото растаявшего воска. - Удивляться ли, что глаза меня подводят? - пробормотал он.
- Ради благих богов милосердия, Грошвод! Освободи меня!
Писец глянул на злосчастную фигуру. - Похоже, удары были не такими уж сильными? Пинки в голень, да, это умнее. Но согласитесь, сир, что сегодняшний сеанс был умеренным.
- Ты зол как мой брат!
- Умоляю, милорд! Я у него на службе, мне платят, как кухаркам, горничным и так далее! Это делает всех нас злыми? Чепуха. Кто тут зол, сир, так это вы, навлекающий на меня беды и трудности. Мне нужно есть, верно? Пища на столе, кров над головой и тому подобное. Вы отказываете мне в правах? Но сколько я протяну, бросив вызов вашему брату? О нет, он меня не просто сожжет. Нет, он будет меня поджаривать! В этих цепях буду визжать и извиваться я. Неужели вы реально желаете мне такого, сир? Ради немногих мгновений благой свободы?
Тусклые глаза Вармета не отрывались от Грошвода все время, пока писец резонно защищал себя. Затем он сказал: - Моя плоть разрушена. Душа вопит от вечных мук. Суставы терзает лихорадка. Мышцы шеи дрожат при малейшей попытке поднять голову. Прежде я был здоровым мужчиной, но взгляни на меня сейчас... нет, погоди до завтра - я стану еще хуже. Итак, ты не пошевелишь рукой. Тогда я проклинаю тебя, Грошвод, со всей властью умирающего.
- Как жестоко! Подло! Меня ли стыдить? Мной командует ваш брат!
Вармет оскалил окровавленные зубы. - Вот, мы поистине разные, ты и я. Взгляни и увидишь: во всех цепях душа моя осталась свободной. Но ты... ты свою продал, и задешево.
Бормотание донеслось со стороны второго скованного пленника; Вармет и Грошвод поглядели туда, увидев, что пленник шевелится, подтягивает ноги и - медленно, мучительно - встает, ослабляя бремя оков. Лицо в ужасных шрамах обратилось к ним. - Зеленые на всяческий размер. Только это я тебе и скажу, Вармет.
Усыпанный каплями пота лоб Вармета наморщился над кольцом горелой плоти. - Ладно, дай минутку. Грошвод еще здесь.
- Зеленые...
- Я беседую, чтоб тебя!
- У тебя четыре вопроса, Вармет! - пропел мужчина.