Может, был где-то бог, решивший, что жизнь - штука стоящая, и сделавший ее реальной. Дул на искры, пока не остались одни угольки, сел и подумал: "Стоящая штука, верно? Сделаем - ка еще, побольше!" Но ведь искра мужчины или женщины не должна быть лишь искоркой в темноте.
Он шагал, шлюпка за спиной рывок за рывком покидала волны.
Мышцы помнят лучшие, молодые дни, а если кости жалуются - пусть, и если поутру его охватит ломота... ну, он проклянет наступивший день.
Трудясь спиной к морю, Вуффайн не увидел показавшегося на южном горизонте алого как кровь паруса.
- Управление бросает вызовы, - произнес Бочелен, поднося к свечам вино в хрустальном бокале, - и налагает на нас великие труды, кои мало кто из простецов способен уразуметь. Вы согласны, сир?
- Сам так говорил множество раз, - ответил Клыгрызуб, оглядываясь на Грошвода. - Как ты отметил в "Томе Тирании", писец. Видели, Бочелен, как он записывает каждое мое слово? Я составляю книгу, понимаете ли, сочинение из множества частей, и нынче, этой ночью, вы самолично вошли в историю моего возвышения.
- Как остроумно, сир. - Бочелен поднял кубок в тосте.
- Если ваш компаньон соблаговолит заговорить, тоже достигнет бессмертия на пергаменте моих подвигов... Грошвод, отметь! "Пергамент подвигов!" Мой дар - броские фразы, видите ли, и я неуклонно предоставляю их потомкам. "Предоставляю их потомкам!" Запиши, писец!
- Увы, - вздохнул Бочелен, - таланты Корбала Броча из иной области, за столом он славится лишь скромностью и явным расположением к изысканным блюдам. Не так ли, друг мой?
Корбал Броч поднял взгляд над тарелкой. Облизал сальные губы. - Тела, что я оставил снаружи, должны уже были замерзнуть. Как думаешь, Бочелен?
- Думаю, должны.
Корбал хмыкнул и вернулся к еде.
Клыгрызуб махнул рукой и слуга наполнил его бокал. - Всегда удивлялся, - заявил он, - почему простой народ смотрит на труп с ужасом и отвращением. Признаюсь, лично я нахожу в безжизненной позе некую выразительность.
- Необычайное воззрение, да.
- Точно. Плоть в самых своих безыскусных выражениях.
- Превосходя мирское, она сама становится искусством. Стоит лишь верно оценить потенциал...
- Потенциал, верно. - Клыгрызуб нахмурился. - О каком это вы потенциале, Бочелен?
- Ну, возьмем тела, что вы повесили на крепостной стене. Разве они не символичны? Иначе зачем их выставлять? Трупы - лучший символ авторитета, уверяю вас. Доказательство власти над жизнью и смертью, когда любой вызов лишен смысла, а сопротивление становится бесполезным прыжком в яму для сожжения неудачников.
Пока длилась речь, Клыгрызуб махал руками перед лицом писца, так что Грошводу приходилось отстраняться изо всех сил.
- Труп, друг мой, - вещал Бочелен, - есть откровенная истина власти. Никакой маскировки, все покровы сорваны. Да, труп существует при всех формах правления. Он может лежать под мягким бархатом или сидеть в золотой оправе, или висеть на усыпанных алмазами мечах - оставаясь весьма острым, хотя молчаливым, ответом на все нелепые крики о равенстве, столь свойственные нарушителям спокойствия. - Бочелен прервался, чтобы отпить вина. - Труп может быть другом лишь для властителя. Словно сожитель, холодный любовник, костяное знамя, престол из плотской глины. - Он воздел бокал. - Тост за трупы, друзья?
С дальнего конца стола донеслось рыганье Эмансипора. - Да, хозяин, за это стоит выпить. Отлично.
Клыгрызуб замер, едва поднеся бокал к устам, и воззрился на Эмансипора. - Благой Бочелен, вы дозволяете лакею столь грубо прерывать господ?
- Я его разбаловал, сознаюсь. Но должен сказать, что мастер Риз своего рода эксперт. В среде моряков известен как Манси Неудачник за беды, постигавшие его в морских приключениях. Не так ли, мастер Риз?
- Точно так, хозяин. Я и море, мы плохие любовники. Хотелось бы еще этого винца, если позволите.
- Но, - продолжал Бочелен, - вы кажетесь вышедшим за рамки, мастер Риз. Продрогли на холоде?
- Продрог? Да, хозяин, до белых корней грубой моей души, но чего не исцелит добрый глоток? Лорд Клыгрызуб, благодарю вас за эскорт. Сомневаюсь, что иначе сумел бы выжить.
- Проблемы в селении? - заинтересовался Бочелен.
- Кое-какие, хозяин, но я уже не там и все дела.
- Дорогой мастер Риз, - сказал Клыгрызуб, - извиняюсь, если вас некоторым образом негостеприимно встретили в Спендругле.
- Милорд, иных вещей мужчине видеть не следует, а если увидел... ну, словно потерял целые десятилетия будущей жизни. От такого дрожь прохватывает до костей, как в тени самого Худа, и человек бредет как придавленный. Итак, благодарю вас за горячее пламя и полное брюхо, и за это вино.
- Отлично сказано, - кивнул Бочелен.
Клыгрызуб, явно ублаженный, улыбнулся.
Эмансипор расслабился, ибо разговор за той стороной стола снова свернул к тирании и так далее. Против воли вспомнил - содрогнувшись - о виденном в спальне Феловили. Эти рты и губы... они, должно быть, от других людей. Срезаны и пришиты. Но ведь он видел зубы и языки. Нет, что-то тут не так.
Он вытащил трубку и набил ржавым листом. И принялся сквозь клубы дыма изучать писца Грошвода. Скребет и пишет, одна восковая табличка за другой - содержание, должно быть, превращается в пергамент подвигов хозяина. Жизнь, запертая в письменах... это пугает, а жизнь во власти маньяка, наверное, вовсе лишена великих свершений. Ну, Эмансипор рад, что не оказался на месте Грошвода.
Нет, его жизнь явно лучше. Служит маньяку и его столь же безумному компаньону. Хмурый Эмансипор ухватился за ближайший графин. "Вот отчего все не так. Безумцы правят. Кто решил, что это отличная идея? Боги, думаю, но тогда они безумнее всех. Мы живем под жилистой пятой сумасшествия, вот так. Удивляться ли, что пьем и еще хуже?"
За тем концом стола улыбались безумцы. Даже Корбал Броч.
"Думаю, мне хочется убить хоть кого".
- ... необыкновеннейший принцип, - разглагольствовал его хозяин. - Вы непременно вешаете любого странника, сир, посетившего ваши владения?
- По большей части, - отвечал Клыгрызуб. - Но, разумеется, делаю исключения. Вот вы присутствуете у меня как гости.
- Ну, сир, - чуть склонил голову Бочелен, - вы лукавите.
- Извините, что?
Не прекращая улыбаться, Корбал Броч сказал: - Ты отравил пищу.
- Желтый паральт, - кивнул Бочелен. - К счастью, мы с Корбалом давно привыкли именно к этому яду.
Эмансипор поперхнулся вином. Вскочил, хватаясь за голову. - Я отравлен?
- Спокойнее, - сказал Бочелен. - Уже несколько месяцев я добавляю в ваш лист разнообразные яды, мастер Риз. Вы вполне здоровы, насколько свойственно человеку, ежедневно выкуривающему всякую отраву.
Эмансипор плюхнулся на стул. - Ох. Ладно, все хорошо. - Он налег на трубку, сверкая глазами на Клыгрызуба.
Лорд сидел совершенно прямо. Он осторожно опустил бокал. - Уверяю вас, я ничего не ведал. Нужно поговорить с поварами...
- Совершенно верно, - поднялся Бочелен. - Но, надеюсь, прежде мне будет позволено посетить вашу чудесную кухню. Все еще желаю заняться выпечкой, как вы обещали. Уверяю, сыпать яд в дело рук своих не стану и готов буду доказать это при первой возможности, отведав любой кусочек изысканных печений по вашему выбору. - Он потер руки, широко улыбаясь. - Ах, хочу снова стать ребенком!
- Увы. - На лице Клыгрызуба повисли капли пота. - Сожалею, что между нами пролегла трещина недоверия.
- Да ладно, сир. Все забыто, уверяю. Верно, Корбал?
- Что?
- Яд.
- Что яд? Хочу посмотреть на тела. - Он помедлил и понюхал воздух. - Здесь жила ведьма.
Клыгрызуб моргнул. - Да, верно, некое время назад. Звали ее Ведьма Хурл. Как удивительно, Корбал: вы способны унюхать некую эссенцию давних аур.
- Чего?
- Ну, вы ее чуете.
- Кого? Бочелен, на печеньях будет глазурь?
- Конечно, друг мой.
- Хорошо. Люблю глазурь.
Вскоре неуверенный в себе лорд Клыгрызуб уже вел Бочелена на кухню, а Корбал Броч натянул толстый плащ и двинулся к воротам, так же улыбаясь.
Эмансипор налил еще вина и поглядел на писца. - Грошвод, верно?
Бедняга потирал уставшую от писания руку. Взгляд был настороженным. - Ваши господа - кто они, во имя Худа?
- Искатели приключений, полагаю, можно так назвать. Конечно, зовут их и по-иному, но это не мое дело. Мне платят, я жив, а жизнь могла бы быть гораздо хуже.
Писец вдруг ударил рукой по столу. - В точности мои мысли! Мы делаем что приходится, верно?
- Да уж. Нелегко бывает, но мы ведь не жалуемся?
- Да, друг, да!
- Садись ко мне, а? Вот еще вино. Надеюсь, оно не отравлено.
- Нет, что ты! Это было бы лишней тратой яда. Да, я сяду к тебе, друг. Почему нет? Пусть пекут, чего хотят.
- Да, пекут. Хозяин действительно любит выпечку.
Грошвод шмыгнул и покачал головой. - А мне это кажется странным.
"О, друг, мы с тобой похожи". - Он полон сюрпризов, мой Бочелен.
- Клыгрызуб четвертует повара, ты понимаешь?
- За отравление или за то, что не сумел отравить?
Грошвод лишь ухмыльнулся.
Эмансипор нашел еще бокал и налил писцу. Поднял свой: - За скромных слуг.
- Отлично! Да! За скромных слуг!
- Беспомощных и бестолковых.
Они выпили.
Смутное шевеление за ледяным окном привлекло Шпилгита, он придвинулся ближе.
- Еще гости? - спросил Якль Восставший, переваливая вес с одной ноги на другую. Живот его был теплым на ощупь, однако обращенный к кривой двери тыл обдавал холодом. Шпилгит не отвечал. - Мы в одной лодке, друг. Короче говоря, оба желаем убраться из Спендругля. Да, уверяю тебя, зима в этих краях суровая. Но один из фургонов Возчика, пара хороших волов, куча еды, рома и мехов, и мы за неделю доберемся до прибрежного города, или поедем на север, хотя дороги там будут ужасные и погода...
- Для объявившего себя мертвым, Якль, ты слишком много болтаешь.
- Что тебя так там восхищает?
- Три чужака.
- Вернулись? Из крепости? Ну...
- Не они, дурак. Три других чужака. У одного вся голова замотана, он хромает. Еще женщина, полуголая. От ее голой половины я глаз отвести не могу.
Якль развернулся и отворил дверь. Выглянул. - Чайка ей титьку пометила.
- Родимое пятно, идиот.
- Слишком белое.
- Чаек нет, Якль. Слишком холодно. Нет, это недостаток пигмента. Видел такое прежде, но не тут... то есть не на титьке.
Чужаки остановились у дверей "Королевской Пяты". О чем-то поспорили на неведомом языке и вошли внутрь.
- Интересно, Хордило их арестует?
Шпилгит сел в кресло и протер глаза, вздыхая. - Может, голем понадобится. Они с оружием.
Якль затворил дверь, насколько это возможно, и снова повернулся к сборщику. - Можем купить фургон и вола, и припасы на троих, Шпилгит, если хочешь забрать Фемалу. Можем прямо утром уехать.
- О, и чем заплатим? Возчик не дурак и в кредит не поверит.
Якль улыбнулся. - Не найдется ли пары лопат?
- Ох, только не надо чепухи о зарытом кладе.
- Я не готов был ехать один, не при таком холоде. Но теперь... ну, с тобой, Шпилгит, пока Феловиль планирует убить тебя сотней разных способов. Выбрать не может, только потому не действует. А Фемала... слышал бы ты ее разговор с мамашей. Такое говорили... Таких слов назад не берут. Если хочешь ее, друг, самое время.
- Друг? Ты мне не друг.
- Тогда партнер.
- Не партнерствую с тем, кто объявляет себя мертвецом.
- А почему? Понял, тут нарушение налоговых законов!
Шпилгит смотрел на Якля. Наконец покачал головой. - Лопаты. Чудно, их мы найдем. Выроем твое сокровище, схватим Фемалу и обогатим возчика, и удерем отсюда. Каков план! Совершенно гениальный.
- Гений не нужен, - отвечал Якль. - Дело само в руки идет, я ж говорю.
Шпилгит встал и подобрал свой простой плащ. - Ты никогда не казался мне богачом, Якль.
- Не выпало шанса, Шпилгит. Ну, где возьмем лопаты?
- У могильщика. Предложим выкопать могилы для чужаков, и задешево.
Якль заколебался. - Не люблю его.
- А надо бы. Надо бы благословлять пьяного дурня и день и ночь.
- Мы с ним не разговариваем, вот я о чем.
Шпилгит выпучил глаза. - Хорошо, я возьму лопаты.
- Спасибо. От всего сердца. Я буду ждать здесь.
- Если заставишь напрасно потратить время, Якль...
- Нет. Увидишь.
Когда Шпилгит ушел, Якль переместился к столу и сел. На миг вообразил себя сборщиком налогов, гордым своими полномочиями, наводящим страх и трепет на всех негодяев. Позволил сцене задержаться в голове и вздохнул. - Нет, лучше уж быть мертвым.
Хордило хотелось блевать от необходимости водить в крепость всяких дураков. Честно говоря, его тошнило от всего. Обязанности, кровь на руках, бессмысленное повторение дня за днем до последнего дня жизни, который наверняка будет похож на все дни прошедшие.
Почти все мужчины мечтают об одном и том же: теплое тело снизу, ответное животное кряхтение, иногда доверительный разговор, привычное общество и чистые полы. Но немногие понимают, что женщина хочет того же, и что пес может заменить мужчину.
Женщины - наказание, не сомневайтесь. Итак, Хордило выучился обуздывать мечты, как мужчина, вышколенный годами горестей, чье блаженное незнание было ужасающе сокрушено в один роковой день, и мир перевернулся в голове, и послал насмешливый поцелуй. Нужно было избегать ловушек, уготованных достойному мужчине в достойной жизни, но не так-то это легко!
Он сидел, набычившись, за столом, не внимая жалобным стонам слишком пьяных и медлительных завсегдатаев, которых поцарапал котоящер Алый. Изучал троих гостей у бара.
"Ну, такая баба мне подошла бы. Не стесняется голизны, видите, и задницу мне показывает вовсе не случайно, ведь я единственный приличный на вид мужчина и она меня видела. Слишком ловкая, чтобы быть холодной. Да, такая сможет отморозить зайца, попавшего в капкан среди глубокого снега. Он у нее запрыгал бы... хотя недолго".
Впрочем, он должен ее арестовать. Вместе с двумя спутниками. И повесить до смерти. Что за лорд составил закон, что быть иноземцем вне закона? Смертная казнь за незнакомое лицо - это кажется слишком суровым, за что тут карать?
Трое беседовали с Феловилью, но та едва слушала, прижимая мокрую тряпицу к следам когтей на правой щеке. Наконец она раздраженно указала на Хордило, трое чужаков обернулись.
Забинтованный похромал к нему. - Ты! Ты фзял их туды? В крепь? Они тепей там гофти?
Хордило сверкнул глазами на других. - Выбрали вот этого спикером?
Женщина оскалилась: - Бочелен и Корбал Броч, и Манси Неудачник. Они ведь все в крепости?
- Да, и можете присоединиться.
- Офень мило ш твоей штороны, - улыбнулся и закивал забинтованный.
- Просто идите по тропе и стучите в дверь, - махнул рукой Хордило. Потом указал на женщину. - Но не ты.
- Почему не я?
- Тебя буду допрашивать.
- О чем?
- Здесь я задаю вопросы. Ну, иди и садись. А вы двое идите туда, в крепость. Уверен, вам готовят отличное угощение.
- А она? - кивнул на женщину третий пришелец.
- Скоро и ее пошлю.
- Идите, - сказала женщина. - Он тут закон.
- Я храню закон, - поправил Хордило. - Закон лорда Клыгрызуба.
- Лорда как его?
- Клыгрызуба. Думаешь, это смешно? Иди и скажи ему самому.
Когда мужчины допили эль и вышли, женщина села напротив Хордило, прихватив кружку. Посмотрела прямо в глаза, тем взором, который он знал слишком хорошо.
- Вот, значит, что ты думаешь, - прорычал он.
- Почему бы нет? - взвилась она, с силой опуская кружку на бедро выставленной ноги - голой и бледной, со столь изящными линиями плоти у ножки стула, что от одного вида Хордило захотелось встать на четвереньки и забраться под ее бедро, только чтобы ощутить тяжесть на затылке. Он заерзал, пот потек всюду под одеждой.
- Не люблю, когда женщины так думают, - сказал он.
Взлетела бровь. - Не будь у тебя такой вид, женщины думали бы иначе. Верно?
- Я был другим, пока одна женщина меня не затянула, ну, я не женился, конечно, но если бы - а, все равно затянула бы. Потому что думала то, что думала.
- Стыдишь воду за то, что течет в дыру.
- Слишком часто я это видел, - уверенно сказал Хордило. - Женщины думают.
- Если так, зачем я? Мог бы допросить Дыха Губба или Хека, раз на то пошло. Но не меня. Ты выбрал меня, потому что я женщина. Погляди правде в лицо: ты делаешь одни и те же ошибки всю жизнь и не меня за то винить, верно?
- Говоря о вине, - взвился Хордило, - так это ты сидела и думала о том, о чем думала. Я не слепой и не тупой и мне не нравится, когда меня считает слепым и тупым первая встречная.
- Как твое имя?
- Хордило. Капитан Хордило.
- Ладно, капитан Хордило. Если ты знаешь, о чем я думаю - почему мы время теряем?
- Женщины всегда считают, что я повадлив, верно?
- Вот, значит, о чем я думала?
- Я знаю, о чем ты думала, так что не пытайся втереться в доверие намеками, что нам нужно продолжить разговор в комнате наверху. На мне закон. Ответственность. А ты чужачка.