Кладбище.
Его, мать его, кладбище. И сердце стучит быстрее от понимания, насколько они все ошиблись. Чучельник не исчез, он просто скрылся.
На всех телах когда речь идет о телах, мне сложно сказать что-то по фрагментам черепа, кроме того, что на фрагментах этих присутствуют следы зубов мелких животных и отсутствуют следы обработки.
От дыма кружится голова.
А кофе горек.
Миссис Ульбрехт пьет именно такой, дегтярно-черный, тягучий и горький. Сахар она не признает, и редким гостям не предлагает. Впрочем, именно эта горечь и позволяет сосредоточиться.
Полагаю, что кости разбросало бурей. Это в значительной мере затруднит идентификацию.
А с теми, которые
Я передала реконструкцию в отдел поиска пропавших. Полагаю, к вечеру будут результаты. В остальном жертвам от семнадцати до двадцати пяти. Женщины. Почти все женщины, уточнила миссис Ульбрехт.
То есть
По меньшей мере одно тело из дюжины принадлежит мужчине, миссис Ульбрехт сделала глоток и пошевелила пальцами. Девятый стол. Взглянешь сам.
Взглянет. И на остальных тоже.
В остальном он остается верен типажу. Женщины. Светловолосые. Полагаю, выраженно-европеоидного типа. Астенического телосложения.
Чучельник не трогал мужчин.
Только женщины.
Не слишком высокие. Худощавые. Обязательно светловолосые. Аккуратные. Чем-то неуловимо напоминающие домохозяек на поздравительных открытках.
На лицах присутствуют следы макияжа. Волосы коротко острижены. Парики высокого качества она перечисляла это, загибая тонкие хрупкие пальцы. Образцы кожи я отправила на анализ, но полагаю, что речь может идти о дубильном растворе и искусственном удалении подкожного жира, как и о посмертном соединении костей.
Пустая чашка встала на край стола, а миссис Ульбрехт сцепила руки.
Хочу отметить аккуратность работы. Натянуть выделанную кожу на мертвое тело не так и просто, да и собрать скелет, не упустив ни одной, крошечной кости.
о да, он был аккуратистом.
Он убивал, при том до сих пор не удалось выяснить, как именно. Он очищал кости от плоти, не оставляя ни единого куска мяса. Он выделывал кожу, чтобы вновь натянуть ее на скелет, а недостаток плоти восполнял паклей, пропитанной специальным раствором. Он вставлял стеклянные глаза. И укладывал волосы.
Он делал им прически.
И наносил макияж.
Он подбирал одежду в стиле тридцатых. Он был настолько скрупулезен, что выравнивал швы на чулках.
Я полагаю, что испытываемое тобой чувство вины иррационально, заметила миссис Ульбрехт, вдохнув свой горький дым. Ты не имеешь возможности отвечать за действия другого человека. Других людей.
Мы остановились.
Пятнадцать лет тому.
Мы решили, что если он перестал устраивать свои выставки, то что-то случилось. С ним. С ублюдками тоже приключаются несчастья.
Легкий наклон головы.
Согласие?
Сочувствие в той мере, в которой она вообще способна его выразить? И легче не становится. Пусть тогда Лука и не был старшим агентом. Пусть и решение о закрытии дела принимал не он. И не закрытии даже, а приостановлении в связи с
Какая, нахрен, разница?
Формулировки не имеют значения, а правда в том, что пятнадцать лет тому, они застряли. Две дюжины мертвых девушек и ни одной зацепки.
Первую Чучельник оставил за столиком в кафе.
Бейсберри. Городок тихий, и летние столики на ночь не убирали. А утром официантка обнаружила раннюю гостью. Так ей показалось. Она ведь не сразу поняла, что эта девушка в розовой шляпке мертва. Она сидела, опершись на столик, держала в мертвых пальцах фарфоровую чашку. А второй рукой придерживала сумочку.
Гейл Ганновер, иммигрантка, студентка Виннескийского университета, будущий ветеринар, решивший отправиться в большую поездку.
Вторая нашлась в парке.
На качелях.
Летящее платье, ленты в волосах. Туфельки на низком каблуке. Он прикрутил их к ногам леской, невидимой и прочной.
Элис Дантон. Парикмахер, приехавшая с подругами, с которыми она умудрилась рассориться незадолго до исчезновения.
Тела появлялись раз в несколько месяцев, а то и реже. Но всякий раз Чучельник устраивал настоящее представление, что не могло не остаться незамеченным.
Газеты подняли вой.
Бюро объявило награду. Подняли местных. Обратились к охотникам. Добровольцы прочесывали дороги и пустыню. Появились общественные патрули, а местные штаты были увеличены втрое. Только вот девушки продолжали пропадать.
И появляться.
Не сразу. В некоторых случаях между пропажей и появлением проходило пару лет, как с Мейси Гудрейч, которая исчезла в тридцать первом, чтобы появиться в тридцать шестом.
А главное, он не повторялся.
Места.
Композиция. Представление для всех, которое наверняка доставляло уроду немалое удовольствие. Когда все вдруг прекратилось, никто даже не понял. Месяц. Второй. Третий. Полгода тишины. И год. Заявления о пропавших по-прежнему поступали, но светловолосых девушек среди них было не больше обычного. Да и находили многих.
Газеты устали.
Появились другие новости, вроде перестрелки в Тахо или волнений среди черных. Либералы вновь сцепились с консерваторами, требуя каких-то прав, а на юге возродился Ку-клукс-клан. Пошли слухи о скорой войне, которая вот-вот вспыхнет в Европе, и о том, что Федерация тоже в нее ввяжется. Конгресс вот-вот объявит о мобилизации, и стало быть, пора готовиться к лотереям[1].
Я даже не помню, кто первым сказал, что эта тварь сдохла. Но ведь всем понравилось. Пусть мы не нашли, однако она сдохла. И выходит, свершилось божественное правосудие.
Миссис Ульбрехт хмыкнула. В бога она верила куда меньше, чем в науку.
И Вашингтон велел прикрыть дело. Думаю, если бы подвернулся кто мертвый, его объявили бы Чучельником, для надежности, но те, кто был, явно не годились на роль. И мы ушли. А выходит, что он не умер, что просто залег и продолжал убивать.
Возможно, трубка легла рядом с чашкой. Потом, позже, миссис Ульбрехт вычистит ее, избавив от остатков табака. Пройдется по люльке мягкой ветошью, особо остановится на янтаре, который без должного ухода имеет обыкновение тускнеть.
О трубке она заботилась с куда больше, чем о людях.
В то же время тебе не следует всецело сосредотачиваться на единственном варианте развития событий, априори считая его правильным.
Подражатель?
Пожатие плечами.
Невозможно.
О девушках писали, это верно, но кое-какие подробности удалось скрыть. О снятой коже. О костях, которые скрепляли проволокой. О выкрашенных волосах и духах, которыми едва ли не пропитали одежду.
«Венецианский закат».
Дорогая марка.
Впрочем, все на них было недешевым, вот только где покупали одежду, выяснить так и не удалось. Кто-то даже предположил, что Чучельник сам ее шьет, но это было, право, чересчур.
Или последователь, миссис Ульбрехт поднялась, показывая, что перерыв закончен. Идем, я покажу тебе его.
[1] До 1973 г. армия США не была контрактной и формировалась за счет призывников. Сперва проводилась регистрация всех военнобязанных лиц, после чеголотерейный отбор. В нашем мире США провели подобную мобилизацию в 1940 г., еще до вступления во Вторую Мировую войну.
Глава 4
Девятый стол.
От прочих отличается лишь табличкой, прикрепленной на углу. А такхолодный блеск металла. Стойка с инструментом, разложенным так, как привычно миссис Ульбрехт. Здесь жезащитная одежда. Не потому, что останки представляют опасность, но из-за опасения привнести в них лишнее.
Лука без спора накидывает халат. Не застегиваетдаже самые большие халаты для него тесны.
И шапочку надевает, хотя тончайшая ткань на его лысине смотрится глупо. Он берет перчатки, которые вновь же тесноваты и жмут руки. Они лишь дань порядку: миссис Ульбрехт и в перчатках не позволит ему прикоснуться к останкам.
Она ревнива.
Она совершенна в этом своем обличье. И маска скрывает ее лицо, а глаза удивительное дело, становятся огромными, выразительными.
Что до останков, то высвеченные яркими лампами, они кажутся жалкими. Темные, буроватые, покрытые не то грязью, не то жировоском, они лишь напоминают фигуру человека.
Это определенно мужчина, в возрасте до тридцати пяти лет.
Миссис Ульбрехт берет в руки череп и поднимает к лицу. Луке кажется, что сейчас она вопьется губами в желтый рот, вытягивая душу.
Но нет.
И он не является в полной мере человеком. Обратите внимание на выраженные надбровные дуги. И положение скуловых костей. Челюсти в частности верхние клыки.
Думаете
Полукровка. Или даже квартерон. Вряд ли меньше, иначе признаки были бы не столь ярко выражены. У чистокровных айоха верхние клыки куда длиннее, а у людей разница нивелируется. То же касается зубов мудрости. Они прорезались, тогда как
Мужчина.
Айоха.
Полукровка. Весьма интересно
Миссис Ульбрехт вернула череп.
Я проведу дополнительные исследования, но уже сейчас могу сказать, что он чем-то сильно разозлил вашего Чучельника.
Это слово она произнесла с явным неодобрением.
Миссис Ульбрехт полагала, что убийцам не стоит давать имена.
Она указала на левую кисть.
Обрати внимание, фаланги пальцев отсутствуют. Срезаны. Чем именно, скажу позже.
Лука склонился над кистью. От останков пахло. Землей. Плотью. Гнилью. Можно ставить на кон годовую премию, что на сей раз Чучельник не стал возиться с выделкой шкуры.
Локтевая кость сломана. Лучеваяпочти раздроблена, но при этом наблюдаются следы сращения. На второй руке переломы в нескольких местах, причем она бережно подняла остаток руки, который не соединялся с телом. Взгляни, видишь? На плечевой кости головка сильно деформирована. Она не соответствует суставной выемке. А соединение с лучевой и локтевой костью
Миссис Ульбрехт легонько тронула остатки тех самых локтевых и лучевых, соединенные лишь полосами высохшего мяса.
Весьма условно. Есть ощущение, что кости растягивали. Я видела такое прежде.
Где? Лука подобрался.
Он мало понимал в костях, но пожалуй, согласился, что парень, кем бы он ни был, крепко разозлил Чучельника. Чем?
Увидел что-то не то?
Слабовато верится. Свидетелей убирают, и Чучельник не стал бы церемониться. Но вот ломать кости, оставляя при этом парня в живых настолько, чтобы переломы начали заживать?
Африка, миссис Ульбрехт бережно уложила кости на стол. Лагеря Китченера, если вам это о чем-то говорит. Нет? Созданы во время англо-бурской войны так, сказать, для защиты мирного бурского населения. Меня наняли, чтобы изучить захоронения. Так вот, в целях, так сказать, обеспечения порядка, там практиковали ряд наказаний. В том числе и подвешивание за руки.
А череп не тронут.
Нет, Лука не мог утверждать со всей определенностью, но выглядел тот вполне целым. Свидетеля проще пристрелить или перерезать горло. Да и мало ли найдется способов убрать ненужного человека?
Плечевые суставы под весом тела выворачиваются, связки растягиваются. И даже после прекращения воздействия человек длительное время ощущает его последствия.
А здесь
Я полагаю, что тело осталось в подобном положении и после смерти, когда мягкие ткани стали разлагаться. И да, животные до него не добрались, разве что крысы, но и то следы единичны. У вашего убийцы довольно чисто.
И сейчас Луке послышалось одобрение. Миссис Ульбрехт умела ценить чистоту.
То есть, его подвесили за руки и потом их
Сломали. Возможно, сняли, позволив частично зажить, но после вновь подвесили. Я пока не могу сказать, были ли иные переломы, кроме явных. Рентгенографию я заказала. Результаты
будут в отчете.
Правая ступня отсутствует. Удалена искусственно. Спил аккуратный, я бы сказала, хирургический. На левой нет пальцев. Сухожилия повреждены. Кости малая берцовая сломана на обеих ногах. Большаяна правой. Ребра явные переломы на третьем, четвертом и пятом но, подозреваю, это не все. Опять же, подробнее только по результатам рентгенографии.
Опознать
Я не думаю, что среди пропавших так много полукровок.
Айоха вряд ли обращались бы.
На нем одежда белых. Так что, полагаю, он жил среди них.
Я слушала бурю.
Ветер кружил над домом голодным зверем. Когти его царапали крышу, и та похрустывала, словно упрекая, что ж ты так, Уна?
Разве не понимаешь, что хорошая крыша куда важнее любви?
Электричество так и не вернулось. А керосина в бутыли осталось едва ли на треть. С водой дело обстояло куда как лучше. Все-таки некоторые вещи Дерри вбил в меня намертво.
Водаэто жизнь.
А жизнь
Я закрыла глаза, позволив себе слушать бурю.
Ветер ветер порой приносил вещи, оставляя их на побережье надоедливыми игрушками. Иногда я находила доски или вот еще почтовые ящики, правда, последниеискореженными до невозможности. Однажды наткнулась на крыло автомобиля.
Или вот ботинок.
Зачем буре ботинок?
Море море было куда как избирательней. Мне было пятнадцать, когда я нашла мертвеца. Мужчину. Его слегка обглодали койоты, да и прочая хищная мелочь своего не упустило. Солнце изжарило кожу, и тело раздулось.
Воняло, помнится.
Так воняло, что меня долго выворачивало, но почему-то потом. В тот день я подошла к мертвецу. Я присела рядом, я вперилась в эту кучу грязной плоти, которая вдруг показалась чем-то удивительным, сродни тем детским сокровищам, которые прятались в разноцветных коробках.
У меня коробки не было.
И сокровища свои я скрывала под выломанной доской сарая. Пока мать не нашла.
Во время бури в голову лезет всякое. Тогда я все же позвала Маккорнака, потому как в случае обнаружения трупов стоит позвать шерифа. А он потребовал вернуть то, что я стянула. И долго не верил, что я ничего не трогала.
И обыскал.
И пригрозил посадить.
И запер. Я полдня провела в камере, в чистой пахнущей хлоркой камере, думая, что теперь-то меня точно не выпустят. А за мной пришли. Старик Дерри, мистер Эшби и мисс Уильямс.
Я закрыла глаза.
Точно, лезет. Вспомнился вдруг не только берег, но и школа, под которую отдали старый дом. Его починили и покрасили в яркий розовый цвет, который был каким-то слишком уж ярким и слишком уж розовым. У стены высадили кусты, само собой, роз, потому что иные цветы сажать было как-то неподобающе, мать его. А розы розы плохо у нас приживались.
Они требовали подкормки.
Обрезки.
И хрен знает, чего еще. Главное, что мисс Уильямс приходилось следить за ними, и клянусь, счастлива она не была.
ну что, детка, теперь тебя никто не спасет?
Том и Джерри.
Всегда вдвоем. Не братья, нет, но их отцы живут по соседству и даже приятельствуют. Они ходят в кабак, где периодически надираются до поросячьего визга, а порой и силой меняются на потеху другим. Их мамаши обмениваются тыквенными пирогами и обсуждают прочих соседей.
А эти двое
Они будут охотниками. Как их папаши. И они уже умеют стрелять. У них и ножи есть, только ножи запрещено брать в школу. Мисс Уильямс не готова проявить понимание в данном вопросе.
Но ведь нож можно оставить возле школы.
Том хватает за косу. К лицу прижимается клинок, и мой крик замолкает в глотке.
Тогда я и вправду попалась. Расслабилась. Решила, что день хороший, что накануне мне удалось пробраться в пещеры и встретить дракона. И ощущение свершившегося чуда, первого в моей жизни волшебства, стало ловушкой.
Буря плачет.
Она говорит дюжиной голосов. Кто-то упрекает, кто-то выговаривает. Кто-то холодно объясняет шерифу, что девчонка сама виновата. Держалась бы попроще, как подобает, и не было бы проблем.
я не знаю, как тогда сумела вывернуться.
От обиды.
От понимания, что если не смогу, то больше не будет ни пещер, ни драконов. Что просто так меня не отпустят. Они давно рассказывали, что сделают, если поймают. И ведь сделают. У Тома после смерти его ненаглядного братца вообще крыша поехала.
У него и прежде мозгов не особо было, а тут
Том тянул меня к сараю, в котором хранились мешки с землей, дрова и брикеты жирного угля. А Джерри хлопал себя по штанам. У сарая меня толкнули, решив, что я в достаточной мере напугана.
Баба должна бояться.
Я и боялась.
Я упала. И вцепилась в камень, который швырнула в лицо Джерри.
Или Тома. А перекатившись, схватилась за другой кто-то заорал и матом и пнул по ребрам. Я вывернулась, чтобы вцепиться в лицо, понимая, что только так и могу выжить. А потом потом мне сказали, что я выбила зубы.