Садись. Пить хочешь? Или, может, попросить, чтобы чаю принесли? Ты выглядишь усталой.
И грязной.
Не знаю, зачем я это сказала. Наверное, затем, чтобы сказать хоть что-то.
Есть немного, его фарфоровые зубы было не отличить от настоящих. В горах была?
Была.
Кто-то
Изумруд. Помнишь?
Он покачал головой. Ну да, откуда ему. Местные драконов видели, но издали. И имен знать не могли. А костюм ему идет. И прическа эта. И сам он матушка сказала бы, что вышел в люди. Вышел. Вижу.
Мне к горам ходить запрещали.
А ты слушал?
В тот раз, когда ослушался, папаша вытащил ремень он его частенько вытаскивал, порой просто, чтоб мы не забывали, кто в доме хозяин. Но в тот раз я неделю пластом лежал.
Мне жаль.
Пустое, Томас отмахнулся.
И подвинул бутылку с водой. А я поняла, что дико хочу пить. У меня имелась своя флягаглупо ходить в горы, не взяв с собой воды, но теперь захотелось именно этой, чистой, из стекла. Она вкусная, наверное. Вкуснее любой другой.
Пей
Чтобы ты не думала всякого тогда я на тебя злился. Ты и зубы выбила, и по лицу прошлась, он повернулся боком, и я разглядела тонкую паутину шрамов. Со временем они стали почти незаметны, но не исчезли. А отец еще добавил. За то, что позорю его с девчонкой не справился. Не справились. Потом, как узнал, что у меня нож был, так снова добавил. И к дядьке сослал. А дядька у меня из полиции. Он в общем, выяснил подробности и сказал, что нам повезло, что если бы мы сделали то, что собирались, то сели бы. Он попросил своего приятеля, который в тюремной охране работал, устроить экскурсию. Знаешь помогло.
Он открыл эту треклятую бутылку.
И подал.
Холодную. С капельками влаги. Такую, что я взяла.
Лицо мне подзашили. С зубами, конечно, сложнее. Оказалось, их нельзя делать, пока челюсть не вырастет. Так что злился я долго. Я решил стать копом, чтобы тебя посадить.
И как?
Вода к огорчению моему оказалась обыкновенной, разве что чуть пахла лимоном, но запах этот скорее раздражал.
Как видишь, он развел руками. Сперва и вправду в копы пошел. Пару лет патрулировал, потом взяли в отдел по борьбе с мелкими правонарушениями. Там не повезло наткнуться на один груз.
Я едва не подавилась водой.
сказать?
Нет, я не настолько наивна, чтобы давать повод.
И так уж вышло, что перевели, стал заниматься наркотиками, а потом уже и в Бюро предложили.
И отказываться ты не стал?
Совпадение?
Почему именно он? Из всех треклятых федералов, которые есть в Тампеске, почему именно он?
Сама видишь. И да, теперь я понимаю, что обязан тебе всем. Не будь того случая, кем бы я стал?
Не знаю.
И я не знаю. И знать не хочу. Я просто рад, что у тебя тоже все хорошо. Хорошо ведь?
Я рассеянно пожала плечами. Наверное, неплохо.
разве что деньги.
и дурь, от которой я не избавилась.
Вихо.
Билли? Молчу. Пью воду.
Какие они, драконы?
Странный вопрос. И разве уместный? А с матушкой он о чем говорил? Матушка драконов ненавидит, полагая, что именно они меня испортили.
Разные как люди.
А покажешь?
Драконов?
Хотя бы издали. У меня бинокль есть.
Покажу.
Почему бы и нет? И бинокль ему не пригодится. А драконы они, конечно, чужаков не любят, но если попросить, потерпят.
Ты за этим приехал? я допила воду и бутылку отставила. А он покачал головой.
Тебе ведь сказали? Он никогда не умел молчать.
Вихо нашли?
Нашли тело. Полукровка. Рост и возраст совпадают, но это еще ведь ничего не значит?
Конечно, не значит, кроме того, что Вихо года три как мертв и даже похоронен. Но вместо ответа я вновь пожала плечами. Он ведь и сам все знает, поэтому и молчит, и смотрит, ожидая чего?
Слез?
Уверений, что они ошиблись?
Или гнева? Не знаю. Я стиснула кулаки.
И вы хотите, чтобы я опознала?
Боюсь, опознавать там нечего. Но есть возможность сличить по крови. Если ты дашь согласие, то мы будем знать точно.
А матушка?
Отказала.
Я нахмурилась. Это совсем на нее не похоже.
Сказала, что не желает беспокоить дух сына. И что кровь священна по вере ее предков.
Надо же, она про веру предков вспомнила.
С какой стати?
Возможно, она просто не желает лишиться надежды
Какой надежды? Ее давно уже не осталось. Кажется, на третий день поисков. Или на четвертый? Потому что чудеса, если и случались, то не на нашей пустыне.
Так ты дашь согласие?
Дам. И согласие. И кровь. Тебе?
Томас слегка наклонил голову.
Здесь?
Если не возражаешь. Я сегодня отошлю образцы. Ответ дадут через пару дней.
Я не возражала.
Он же, нагнувшись, вытащил из-под стола плоскую коробку, перевязанную широкой лентой. На ленте переливалась печать.
Томас развернул коробку ко мне.
Убедись, что печать цела.
Я кивнула.
Силы во мне не было, ни той, которая позволяет айоха слышать мир, ни другой, присущей белым людям. Правда, как теперь я знала, далеко не всем. Одаренные встречались куда реже, чем гласили легенды.
Шприц стерилен, Томас надел тонкие латексные перчатки, которые на громадные его ладони налезли не без труда. Как и игла. Мне сказали, что этого достаточно, но если ты не доверяешь, мы можем перейти к здесь же еще остался какой-никакой врач?
Ник. Эшби.
Эшби протянул он с непонятным выражением. Пошел, стало быть, по стопам отца?
Пошел.
В детстве я ненавидел его. И его черную сумку со шприцами. Знаешь, такие старые, огромные с толстенными иглами
Я стянула куртку и расстегнула манжету рубашки.
Мятой.
И бурой. В горах разноцветье ни к чему, да и на буром пятна не так уж заметны, но теперь я вдруг поняла, что он заметит каждое. И то, от соуса, на рукаве. И темное, кровяное на груди. Кровь из носу, но ведь объясняться глупо.
Помочь?
Я сама, мелкая пуговица упрямо не желала проскальзывать в петлю, а манжета оказалась до отвращения плотной. Справлюсь.
Томас кивнул. И отвернулся. Надо же, какой тактичный. И все равно странно, что матушка отказала. Она слишком практична, чтобы цепляться за фантазии.
Мои предки обычно лечили нас самогоном, а уж к мистеру Эшби обращались, когда самогон не помогал. Как правило мне тогда было совсем погано. А он приходил. Расставлял свои склянки. И делал уколы.
Я молча протянула руку.
Я пережму сосуды выше локтя. Кровь лучше брать венозную и с запасом, тонкий жгут перехватил руку и сдавил.
Я отвернулась.
Не то, чтобы я крови боюсь, просто не хочу больше видеть ее. И прав он. Мистер Эшби появлялся, когда все прочие средства не помогали.
Он приносил в дом едкий запах лекарств.
И черный кофр.
Он садился на край постели и клал холодную руку на лоб. Улыбался. И спрашивал:
Что ж ты, девочка, так неосторожно?
А потом ощупывал горло.
Заставлял открывать рот. Заглядывал в уши. Он был ласков. И внимателен. А еще с ним приходил Ник, который садился рядом и брал меня за руку. Когда тебя держат за руку, укол вынести легче.
вы должны понимать, бас мистера Эшби легко проникал сквозь дощатые стены, что с вашей стороны было совершенно безответственно настолько запускать болезнь.
Ему отвечала матушка, но ее голос, тонкий и надрывный, не проникал сквозь пелену окружавшего меня жара. Я знала, что станет легче.
Мистер Эшби всегда приносил облегчение.
Речь идет о прямой угрозе жизни. Это мракобесие, которое
жар отступал, а вместо него наваливалась усталость. И с нейсон.
Следовало признать, что уколы Томас умел делать. Хрустнула печать, крышка коробки откинулась, позволяя разглядеть содержимое: небольшой шприц с тончайшей иглой. Она пробила кожу.
Снимаю. Поработаешь кулаком?
Кровь темная.
Пурпурная.
Нарядная даже и все-таки, почему она отказалась?
Кровь медленно наполняла шприц, и в этой неторопливости мне виделось желание Томаса затянуть нашу с ним встречу.
а про деньги?
Нет, про деньги она точно не знала, иначе в жизни не оставила бы их в моей хижине. Матушка любила деньги той болезненной любовью, которая не оставляла места для иных привязанностей. Во всяком случае, для меня.
Вот и все, Томас вытащил иглу и ловко прижал к ране кусок ваты. Зажми и держи.
Он вернул шприц в ящик и закрыл крышку. Нажал что-то по обе стороны, и ящик окутала белесая пелена, впрочем, почти сразу растворившаяся.
Стазис. Встроенный артефакт. Обеспечит сохранность материала. Отправлю нарочным.
А сам?
Ты же обещала мне показать драконов.
И эта фарфоровая улыбка, за которой мне чудился намек, что ему далеко не только драконы интересны. Но почему бы и нет?
Глава 8
Мы успели до заката.
Закат в горахэто, конечно, охренительно красиво, но потом наступает такая темень, что налобный фонарь кажется бесполезной игрушкой.
Но мы успели.
Свой «студебеккер» я бросила на тропе, которую изрядно попортило бурей, а стало быть, выше третьего уровня найдется пара грязевых ям.
Дальше пешком, предупредила я Томаса. И еще мстительно подумала, что шерстяной его костюмчикне самое подходящее для гор одеяние. А уж ботинки с длинными носами и вовсе никуда не годятся. Если не передумал.
Он хмыкнул.
И вытащил из рюкзака сверток, который превратился в весьма приличного вида шерстяное пончо.
Но ботинки все равно дерьмовые.
Идешь за мной, никуда не сворачиваешь. В лужи не лезь, вытаскивать не стану.
Я подняла воротник куртки.
Ветер третий день держался с севера. Несильный, но пронизывающий, он имел дурную привычку выдувать и те крохи тепла, которые кое-как удавалось сохранить.
Томас поежился.
Но решительно зашагал вверх по тропе. Он не промолвил ни звука, даже когда мы выбрались на гребень, и ветер, разыгравшись, лягнул его в грудь. Я привычно пригнулось, а вот его развернуло, почти опрокинуло. Но ничего, только пончо поправил.
Выше.
И быстрее.
Солнце уже тянулось к морю, отражаясь в нем лужей расправленного золота. От краев ее расползалась белизна, прикрывая и уродливые скалы, и мертвый остов корабля, стоявшего здесь только, сколько себя помню. Эта белизна прятала волны, и море казалось спокойным.
Мирным даже.
А вот ветер швырнул в лицо горсть колючего снега.
А здесь бодрит, Томас остановился, чтобы оглядеться. И вид у него был да как у любого новичка. Я когда впервые забралась на тропу, тоже стояла, рот разинув, не способная справиться с окружавшим меня великолепием.
Скалы гляделись черными.
А моребелым.
И золотым.
Солнце в небекрошечным и низким, руку подыми и сорвешь, сунешь диковинный этот плод в корзину.
Мне казалось, что драконы не любят холода.
Это смотря какие, ветер трогал мои волосы, и щекотал шею хвостами косынки. Флоридский болотный, тот да, холод переносит плохо, а наши, наоборот, в той жаре не выживут. Здесь им самое раздолье. Смотри
Я видела темную искру на белизне моря. Она скользила, приближаясь, становясь все больше и больше, превращаясь из искры в змеиную тень. А та, поднявшись выше, распахнула крылья. И вот уже по-над морем прокатился рев.
Лютый, я двинулась по тропе, придерживаясь за ветки кустарника. Тот рос плотно, почти наползая на эту самую треклятую тропу. А она вилась по краю обрыва. И камни привычно скользили вниз, растворяясь в темноте. Ты тут осторожно. И под ноги посматривай. Ветер северный, значит, где-нибудь да наледь будет
Он шел, стараясь не показывать страх.
А я знала, что ему страшно. И удивительное дело, это понимание доставляло мне радость. Мстительную такую, гаденькую по сути своей, но все же радость.
Билли однажды сунулся.
И не смог.
Остановился где-то там, еще в начале, где тропа не подбиралась к самому обрыву. Сказал, что-то вроде, что ему на хрен не упали мои драконы. И ушел.
А этот
Лютый заревел вновь, поднимая стаю. И тени закружили, заплясали, выстраиваясь в хоровод. А я остановилась, позволяя Томасу перевести дух.
Вот там, видишь, с широкими крыльями? Матушка Фло, старейшая самка в прайде. А рядом две поуже. Динь и Дон, сестрички, молодые совсем, пять лет только, но ранние думаю, зимой поднимутся на крыло.
А разве они
Летать они учатся рано. Но я о том, что в гон пойдут. А там, если повезет, и гнезда поставят. Рядом с ними Графит. И Янтарь. Янтарь уже довольно стар, но до сих пор пары не нашел. У драконов с этим сложно. Никто так и не понял, как они выбирают, но Янтарь явно нацелился на Динь. И ревнивый. Всех от нее отгоняет, даже Лютого.
А тот
Томас старательно не смотрел под ноги. И это правильно. Скала, конечно, крепкая, и тропа достаточно широка, особенно, когда привыкнешь к этому, но все же нервы стоит беречь.
Он старший в прайде. Сын Изумруда. И пару нашел еще до моего рождения. Ну что, подойдешь ближе?
Еще ближе?
Кажется, эта затея больше не казалась Томасу столь уж привлекательной. Но он мотнул головой, словно убеждая себя, и сделал шаг.
Тропа отползла от обрыва.
Сквозь заросли дикого терна, который здесь рос низким, но удивительно цепким, мы пробрались почти без потерь. На ветвях блестел иней, стало быть, к ночи снег выпадет. И надо будет проверить стариков, потому как теплые источники теплыми, но на перемену погоды у них кости болеть начинают, отчего характер становится просто отвратительным.
Я вывела Томаса к малому гнездовью и, сунув два пальца в рот, свистнула. Ответом стал всполошенное хлопанье крыльев.
На, я запоздала протянула служебный амулет. Повесь на грудь, а то мало ли не хватало, чтоб меня за жареного федерала посадили.
Возражать он не стал.
Разумно.
Первой добралась Искра. Она неловко сложила крылья, покачнулась, но удержалась, впившись когтями в неровный край утеса. Мелькнул длинный хвост. А змеиная шея протянулась над землей. Из пасти донеслось шипение.
Тише, девочка, я присела на корточки и протянула раскрытые руки к самой морде, позволяя обнюхать их. Свои
Щелкнули зубы.
У Искры они тонкие и слегка загнутые назад. А язык змеиный, раздвоенный.
Свои, свои
и шершавый. Он скользнул по ладони, сдирая кожу, обвил запястье и исчез. Искра заворчала, заклекотала, жалуясь.
Меня затопил поток эмоций.
огорчение.
под крылом чешется. Тесно в норе. Нельзя летать. Злится. Кто? Лютый. Стережет. Рыбы мало. Принес большую, но лучше самой.
Конечно, лучше я попыталась успокоить ее. Говорить с драконами много проще, чем с людьми.
Они не лукавят.
Они не ищут в словах скрытых смыслов. Они не играют с намеками. Они таковы, как есть.
Искра вздохнула, обдав меня горячим паром. Еще полгода и железы окончательно сформируются. За ней на утес взбирался Лед.
Снежно-белый, чересчур массивный, но это пока, пройдет время, и черты его обретут должное изящество. А пока над горбатой спиной нелепо торчали крылья, казавшиеся слишком маленькими, куцыми какими-то. Он тоже был встревожен.
И печален.
Лед часто грелся под крылом Изумруда.
Да, они уходят, я встала между ним и Томасом, который застыл, явно опасаясь привлечь внимание. А то что, думал, что смотреть станет, как туристы? С Дальнего утеса, окруженного пленкой защитного поля? И в бинокль?
Там и в бинокль особо не разглядишь.
Лед вздохнул.
Он уселся на краю, обернув когтистые лапы хвостом. И лишь кончик того слегка подрагивал, выдавая волнение. Приподнялись шипы на гребне, верхние потемнели, стало быть, до линьки всего ничего.
Это Томас, я взяла старого недруга за руку, и пальцы того слегка дрогнули. Он пришел познакомиться.
Лед склонил голову и приоткрыл пасть.
А Искра, неловко переваливаясь, на земле драконы изрядно теряли грации и красоты, обошла нас. И чувствую, Томасу стоило немалых сил просто стоять.
Вы ему нравитесь. Верно?
Надеюсь.
Наши умники из института уверены, что дело в слабом эмпатическом даре, который свойственен любому из стаи, точнее те, у кого он не развит, просто не выживают. Может, и правы.
Они, небось, мозги Изумруду распилят, пытаясь понять, где этот дар прячется. А я лишь знаю, что драконы чувствуют людей. И точно знают, с кем не стоит связываться.
Искра вытянула шею.
Наклонилась.
Втянула воздух. Ее язык высунулся, чтобы коснуться щеки Томаса. И к чести его, он не отпрянул. Он даже заглянул в желтые глаза дракона.
И сказал: