Холера мысленно ощерилась. История, может, и будет херовой, но в одном она была уверена точно. Слушать ее она будет обоими ушами.
Ланцетта улыбнулась. Эта улыбка была продолжением загнутого лезвия, прячущегося у нее в пальцах, такая же серая и матовая. Холодная и спокойная улыбка акулы.
Я жду, спокойно напомнила она, А чем дольше я жду, тем меньше терпения у меня остается. Поверь, крайне неблагоразумно проверять терпение человека, который будет прикасаться к тебе ножом.
Холера едва не оскалилась в ответ, продемонстрировав мелкие, совсем не волчьи, зубы.
Хищники, которые полагаются лишь на силу зубов, обречены, какие бы дьявольские силы ни выступали их союзниками и покровителями. И Брокк неизменно доказывал это многим поколениям излишне самоуверенных и хитрых ведьм.
Можно? она протянула руку ладонью вверх, несмело и покорно, позволяя пальцам дрожать самым естественным образом, Дай мне нож. Так Так будет проще.
Ланцетту непросто было застать врасплох. Жизнь в волчьей стае должна была давно приучить ее к неожиданностям, а добрые многовековые традиции Брокка сказаться на восприятии. Попытайся Холера спастись бегством или сделай неосторожное движение, которое могло бы быть расценено как таковая попытка, расправа была бы мгновенной и страшной. Но к этому Ланцетта готова не была.
Что? нож в ее руке едва заметно дрогнул, впервые сбившись с привычной траектории.
Не хочу, чтоб кто-то отрезал от меня кусочки Холера закусила губу, надеясь, что на ее обильно разукрашенном косметикой лице смесь из смущения и страха не выглядит неестественной, Ты можешь причинить мне куда больше боли, чем необходимо. Уж лучше я сама.
Хочешь сама отчикать себе ухо?
Ланцетта уставилась на нее с неприкрытым изумлением, на миг прогнавшим даже показную сонливость. Должно быть, пыталась представить, как человек в здравом уме может кромсать сам себя ножом. Это не укладывалось в ограниченное представление хищника.
На какой-то миг, все еще изображая смущенную полуулыбку, Холера испытала даже подобие жалости к этой никчемной дылде в плаще, отороченном волчьим мехом. Она могла выглядеть жутко, могла внушить уважение своей звериной силой, но если она считала, что этого достаточно, чтобы стать ведьмой, ее ждало разочарование. Таких самоуверенных Брокк переваривает десятками каждый год. Чтобы стать ведьмой, нужно нечто большее.
Сделав полшага назад, Холера перенесла вес тела на левую ногу и коротко, почти без замаха, всадила тяжелый ботинок ей в промежность.
Вздумай Холера трезво взвесить свои шансы, она неминуемо пришла бы к мысли, что вся затея тщетна, плохо продумана и обречена на провал. Но поручителем ее души был демон-губернатор Марбас, покровитель самонадеянных глупцов и отчаянных авантюристов. Спасая свою жизнь и уши, она руководствовалась не холодным расчетом, а тем спонтанным порывом, который, наделяя тело огненными крыльями, подчас выручает его из безвыходных ситуаций.
У Ланцетты не нашлось сил вскрикнуть. Она тяжело всхлипнула, выронив нож и едва не сложившись пополам, прижимая руки к своей отшибленной утробе. Холера хотела задержаться на полсекунды, чтобы вторым ударом ботинка вышибить ей челюсть вперемешку с зубами, но вынуждена была отказаться от этого. Это определенно доставило бы ей удовольствие, но скорость сейчас была важнее. Только от скорости сейчас зависело, вернется ли она вечером в свой ковен или сердобольные горожане вечером притащат ее к порогу Малого Замка, точно окровавленный сверток, к вящей радости Гасты.
Великий Марбас, яви свою щедрость, спаси юную и глупую ведьму от расправы!..
Кутра застыла от удивления, широко раскрывшимися глазами пялясь на сворачивающуюся клубком посреди улицы подругу. А вот младшая волчица оказалась не промах, толкова не по летам. Ланцетта еще не успела рухнуть, а та уже бросилась наперерез Холере, сноровисто извлекая из-под плаща небольшую массивную дубинку и скручиваясь для сокрушительного встречного удара. Должно быть, думала, что Холера попытается прорваться обратно к университету, рассчитывая найти спасение под его сводами.
Глупый щенок. Может, у Холеры и не было четкого плана спасения, но голова все еще была на плечах. Только безмозглые сучки с соплями в голове верят в то, что университетские стены могут стать защитой, уповая на старые традиции, запрещавшие ковенам пускать кровь друг другу на его территории. Она-то знала, что его стены сулят не защиту, а гибель в каменном мешке.
Если что-то сейчас и могло ее спасти, за исключением явно запаздывающей милости мессира Марбаса, то только Брокк.
Броккенбург. Единовластный властитель горы Броккен, взгромоздивший на нее свою колоссальную тушу много веков назад и въевшийся в каменную твердь, словно огромный минеральный бубон на ее верхушке. Только он, сожравший на своем веку бесчисленное множество ведьм, сопливых, с по-девичьи безволосым лобком, и опытных, считавших себя самыми хитрыми, теперь мог спасти крошку Холли от неминуемой расправы.
Ей оставалось только вверить ему свою душу. Точнее, те ее объедки, что остались после Марбаса.
Холера бросилась бежать.
Сложнее всего было вывернуться из толпы. Всполошенная, испуганная, эта толпа еще недавно пузырилась вокруг нее, образовав пустое пространство внутри и сладостно постанывая в ожидании славной сцены. Сейчас же она угрожающе заклокотала, пытаясь загородить Холере путь к спасению, протягивая к ней сразу дюжину рук, цепких, как когти гарпии.
Толпа не бывает добра или разумна, она или труслива или кровожадна. Толпа, состоящая из почуявших кровь ведьм, склонна к милосердию не более, чем стая голодных акул. Еще недавно бывшая нейтральной средой, на фоне которой Холера могла хотя бы рассчитывать затеряться, она мгновенно превратилась в единый враждебный ей организм, желающий смять ее и разорвать в клочья.
Бесправные ведьмы из младших ковенов, вчерашние забитые и бесправные существа, пережеванные Шабашем, они готовились насладиться ее, кроки Холли, болью, впитывая ее трещинами израненных душ, точно целебный декокт. Может, на какой-нибудь крошечный миг ее боль помогла бы им забыть побои Шабаша, издевательства старших сестер и презрение магистров. Но Холера не собиралась оказывать им такую милость.
Плюнув в лицо младшей волчице и заставив ее споткнуться, Холера стремительно отскочила и ввинтилась в толпу подобно штопору.
Благодарение всем силам ада, ее обтягивающий костюм из лосиной кожи не имел никаких украшений, вдобавок, мягкая замша снаружи была сколькой, как рыбья чешуя. Будь на ней тяжелая, стянутая ремнями, хламида «Железной Унии» или, того страшнее, бархатная блуза с пышным воротником из тех, что ввели в моду бартианки, дело кончилось бы скверно. Но мягкая вощеная кожа, скользкая, как мокрый шелк, стала для нее лучшей защитой, чем стальная кираса. Резкий рывок, поворот, скользящий, на ходу, удар плечом
Какая-то ведьма, остервенело вереща, впилась ей в волосы и вырвала хороший клок, прежде чем Холера, зашипев от боли, наотмашь полоснула ее растопыренными ногтями по глазам. Кажется, угодила точно в цель, потому что хватка мгновенно ослабла, а визг сделался надрывным и всхлипывающим. Другая сука, оказавшаяся излишне проворной, вцепилась ей в ошейник, да так удачно, что опасно хрустнула гортань. Ни мгновения не колеблясь, Холера нащупала пальцами ее скалящиеся губы, на ощупь схожие с только что распахнувшейся устрицей, впилась в них ногтями и рванула на себя, ощущая неизъяснимое удовлетворение от тонкого и покорного треска чужой плоти.
Кто-то обхватил ее сзади, пытаясь прижать к мостовой, кто-то отвесил гулкий тумак по затылку, от которого голова зазвенела медным тазом. Кто-то попытался накинуть ей на шею короткую кожаную удавку.
Холера не умела драться. Однако обладала рядом других несомненных умений, которые нередко пригождались ей в Брокке. Оказавшись в удушливом водовороте человеческих тел, она кусалась, рыча от ярости, безжалостно крушила чужие ребра тяжелыми ботинками, рвала ногтями ноздри и щеки, всаживала локти в чьи-то животы.
И она вырвалась. Задыхающаяся, взъерошенная, лишившаяся серьги в носу и половины пуговиц на колете, рыдающая и одновременно рычащая от злости, разъяренная, всхлипывающая и сквернословящая, точно бродячая кошка, побывавшая в свирепой уличной драке. Вырвалась, несмотря на болтающийся ворот, распоротый рукав, хлюпающую во рту кровь и звенящие от недостатка воздуха легкие.
Холера подавила безотчетное желание издать торжествующий клич. Толпа, едва ее не погубившая, сейчас служила естественной преградой волчицам, но глупо думать, будто эта преграда послужит ей более нескольких секунд. Пока не поздно, фору во времени следовало обращать в расстояние. Не пытаясь насладиться сладким мгновением триумфа, Холера бросилась бежать.
Безымянный переулок, в котором ей устроили засаду волчицы, тянулся самое малое на километр, но Холера пролетела его почти не заметив, огненные крылья, выросшие у нее на спине и гнавшие вперед наперегонки с ветром, были крыльями демона, стремительными и обжигающими спину до самых костей. Впрочем, спину, скорее всего, жег под колетом раскаленный пот.
Она мчалась, не ощущая под собой брусчатки, слыша лишь лязг камня под ногами и судорожно хватая воздух перекошенным ртом. Подкованные ботинки, казалось, вышибали из мостовой искру, но Холера не ощущала их тяжести, страх и злость оказались чертовски богатым топливом, в обжигающем выхлопе которого терялись многие ощущения. Кроме боли, подумала она отстраненно. Если ее догонят, она наверняка в полной мере ощутит вонзающийся ей в спину нож
Это была не элегантная ретирада из тех, что показывают в телеспектаклях по окулусу, это было бегство, беспорядочное и безоглядное бегство животного, ощущающего опасность и руководствующегося одними лишь инстинктами. Сейчас эти же инстинкты гнали Холеру вперед, клокоча крутым кипятком в желудке и выжигая все прочие мысли.
Оглянувшись на бегу, она вновь увидела Ланцетту, оседающую на подкосившихся ногах с выпученными глазами. С таким выражением на лице, будто сам Вельзевул сунул ей между ног раскаленную кочергу. Нет, глупо надеяться, что платой за такую выходку станет какое-нибудь ухо. За подобное «Вольфсангель» взыщет с нее полную плату. Такую, что весь Брокк еще пару дней будет гудеть, смакуя отвратительные подробности и кровавые детали. Несмотря на грохочущее в ушах сердце, Холере показалось, что она ощутила мстительный смешок Марбаса, царапнувший изнутри печень. Может, этому переулку недолго осталось быть безымянным. Может, отныне ему суждено называться Холерной кишкой, ведь говорят, его километровой длины как раз хватило волчицам, чтобы растянуть на всю длину нутрянку их обидчицы
Никто из прохожих не пытался ей помешать. Напротив, услышав завывание преследовательниц и звон подкованных подошв по брусчатке, случайные люди прижимались к стенам, безропотно пропуская ее, иные еще прилично бледнели при этом. Горожане из Брокка, быть может, не были самыми умными людьми на свете, но одну вещь уразумели давно, впитав с молоком матерей.
Очень опасно вмешиваться в дела ведьм, в чем бы они ни заключались. И уж тем более, храни все демоны ада, надо держаться подальше от их ссор.
Здесь, в Брокке, защитой в этом деле не мог служить даже судейский парик. Говорят, один судья, взявшийся разбирать тяжбу двух ведьм и руководствовавшийся при этом самыми лучшими побуждениями, на следующий день после вынесения решения проснулся одноглазым, одноруким прокаженным горбуном, а судейский писарь не проснулся вовсе. Его, превращенного в огромного паука, с перепугу раздавила служанка. Неудивительно, что бургомистр Тотерфиш строго-настрого запретил городскому магистрату отныне и впредь вмешиваться в жизнь университета и его подопечных. Даже если они разрывают друг друга в клочья на его улицах, точно свора бешенных крыс.
Холера ликовала недолго. Силы адских крыльев, швырнувших ее прочь от опасности, хватило лишь на несколько минут. Ей не удалось даже как следует оторваться от погони, а они уже сжигали ее собственные запасы, заставляя раскаленный воздух клокотать в легких, а ноги в тяжелых ботинках спотыкаться и скользить на брусчатке. Перед глазами, сливаясь, поплыли зеленые пятна, и Холера с ужасом поняла, что теряет дыхание, как загнанная лошадь.
Сучья матерь, когда ей в последний раз приходилось так бегать? Ох, давно Полгода назад, если быть точной, когда она улепетывала от чьей-то разъяренной жены нагишом, с собственными панталонами и ботинками под мышкой. Черт, тогда бег явно давался ей легче
Да, она старалась держать себя в форме, но в Брокке всегда было слишком много пороков, не все из которых благоволили крепкому здоровью. Пьянящее зелье с беленой и молочаем в «Котле», особенно сладкое, когда достается на дармовщину. Афродизиаки из всякой дряни, купленной под Собачьим мостом, здорово продляющие оргазм, но отравляющие нутро. Обжигающие порции «праха», украдкой втянутые через ноздрю в туалете между лекциями. Прочие вещи, которыми она пичкала себя, иногда просто из любопытства.
Волчицы гнали ее молча, не испуская боевых кличей, не улюлюкая, как ведьмы из прочих ковенов. Кажется, они чертовски серьезно относились к своей задаче и не считали нужным отвлекаться. Отдаленный звон чужих подошв по мостовой лучше всяких криков демонстрировал, что дело вышло из разряда обычных в Брокке потасовок, которые заканчиваются разукрашенным лицом да вырванными лохмами. Эти настигнут и разорвут. Пожалуй, она еще успеет позавидовать Экземе
Оконный переплет, мимо которого она пробегала, вдруг ссыпался на мостовую каскадом мелкой хрустальной крошки вперемешку с деревянными щепками. Камень. Еще один, брошенный на ходу, едва не угодил ей в бедро. Следующий, пожалуй, имеет все шансы проломить ей затылок.
Холера метнулась вбок, едва не сшибив плечом ржавую водопроводную трубу. Где-то испуганно закричал ребенок, которому мать бесцеремонно заткнула рот. Где-то с лязгом захлопнулись ставни. Шедший навстречу горожанин, судя по фартуку в подпалинах, кузнец или скобарь, испуганно прижался к стене, бормоча абракадабру, которую, видно, считал охранным заклинанием
Когда-то Холеру порадовало бы такое внимание. Но не сейчас.
Как ни смятены были мысли, огненными комками прыгающие внутри черепа, она понимала, что бегство не будет длиться вечно. Мало того, уже близится к своему предсказуемому завершению. Будь на ногах у волчиц тяжелые ботфорты или, напротив, изящные туфельки, она еще могла бы рассчитывать оторваться. Но, к ее несчастью, «Вольфсангель» предпочитал в своем облачении практичность, а на ногах у ее преследовательниц были крепкие ладные ботинки, лучший вид обуви для долгого бега, в отличие от ее собственных, тяжелых и подкованных.
Дьявол. Кажется, погоня, столь удачно начавшаяся, имеет шансы закончиться в самом скором времени. И с самыми печальными для крошки Холли последствиями.
Брокк не собирался приходить ей на помощь. Напротив, он с любопытством наблюдал за ее отчаянными попытками оборвать тянущийся хвост, словно нарочно подкладывая под ноги самые неудобные и кривые улочки.
За тем, как она, сдавленно ругаясь, перепрыгивает глубокие смоляные лужи в Корявом переулке, как всхлипывает, обдирая руки об утыканный гвоздями забор, как мечется обложенным зверем среди безлюдных дворов и пустырей, похожих на вросшие с землю фурункулы.
Кажется, он нарочно подсовывал ей скрипящие петли в воротах, испуганно гомонящие курятники и глубокие помойные лужи, хранящие отпечатки ее следов. Чертов сучий Броккенбург, мерзкий пакостный Брокк, погубивший столько душ
Распахнутые дворовые ворота поспешили захлопнуться перед ее лицом, дребезжа тяжелым засовом. Какая-то хозяйка, сама завизжав от испуга, попыталась со второго этажа окатить ее кипятком из котла, но, хвала трясущимся рукам, промахнулась. Заговоренное пугало на крошечном, разбитом посреди пустыря, огороде, разразилось ей навстречу серией оглушительных воплей, потрясая ржавыми доспехами.
Блядская жизнь. Блядская судьба. Кажется, сам Брокк вознамерился убить крошку Холли, удавив в каменном мешке. Иначе откуда бы на ее голову вылилось столько неприятностей одним махом?..
Услышав сквозь звон в ушах приглушенное хлопанье крыльев, Холера задрала голову. И не выругалась во весь голос только лишь потому, что берегла дыхание.
Сквозь паутину натянутых над улицей проводов она разглядела плывущие в ядовитом смоге острые птичьи силуэты. Пять, шесть, десять Не ястребы, вздумавшие поохотиться в небе над Броккеном среди бела дня, поняла она, и не неясыти, как могло показаться на первый взгляд. Слишком большие, к тому же, ни одна птица не станет так резко и сильно бить крыльями, пытаясь удержать в воздухе несуразно тяжелое тело.