И почему мне нельзя идти дальше?
Столб черного дыма накроет вас и проглотит, глядя на Патрика ясным, чистым взглядом ответил ребенок. Столб высотой до неба, наполненный атомным ядом.
Если бы ты просто попросил монету, я бы тебе дал, ответил Руа. Мальчишка пожал плечами и отвернулся. В этот момент Патрику снова показалось, что он видел его раньше.
Как тебя зовут? спросил он в спину убегавшему подростку. Тот на секунду обернулся:
Козмо! Пока, месье! Не ходите туда!
Козмо, повторил сам себе Руа. Имя это было ему так же знакомо. Это имя до войны было в модевсе сходили с ума по ракетам и космическим полетам. Первая американо-советская и последовавшее за ней Пробуждение остудили их пыл. Парень был слишком молод для того, чтобы родиться в космическую эпохуего имя звучало так же неуместно как Искра или Тракторина
Руа сжал руками виски. Голова внезапно заболела так, будто приняла на себя шайбу с хорошего щелчка. Обрывок мысли, рикошет из несуществующего прошлогочто это было? Почему воспоминания, даже такие обрывочные причиняют такую боль?
Он повернул на Ру Мерье, узкую улочку, ведущую к небольшому кинотеатру «Бомбер». Атрик не очень любил кино, но иногда заходил сюдав «Бомбере» крутили ленты из Южной Америки и Дальнего Востока, часто без перевода. Иногда попадались старые фильмы из Европы и Советского Союза. Руа иногда вообще не понимал, что происходит на экране. Лишенный смысла визуальный ряд и незнакомая речь вводила его в подобие транса. Так и сейчасон взял билет, даже не посмотрев, что будут показывать.
Зал был практически пустпривязанность Руа к непонятному и бессмысленному разделяли немногие. Молодые пары захаживали сюда, чтобы уединиться на последних рядах, какие-то сумрачные личности шептались о своих сумрачных делах, и только редкие эстеты-авангардисты действительно смотрели кино. В полутемном зале витали духи предков, обитающие в здании. Занавес едва заметно шевелился, словно от сквознякаони готовились к представлению.
Патрик занял место, указанное в билете, хотя мог сесть куда угодносегодня на сеанс пришло меньше десяти человек. Через минуту погасили свет, раскрылся под монотонное жужжание лебедок занавес. Судя по надписи на билете, фильм назывался «Пьяный ангел», но вместо титров на экране были иероглифы.
Скрипнула дверь. В зал, пригибаясь, вошли трое. Их темные силуэты на мутном черно-белом фоне казались размытыми и нечеткими. Духи уже сновали по экрану, повторяя жесты и движения актеров, придавая плоской картинке некое подобие объема, живости. Сегодня, правда, они были явно не в настроениидействовали нечетко, расходясь с изображением, замыливая его.
Двое опоздавших прошли на ряд выше того, в котором сидел Патрик, разместившись прямо за его спиной. Тревожный зуд оберегов заставил его оглянутьсялицом к лицу с Джастифаем.
Тс-с-с, негр приложил палец к мясистым губам. Не будем мешать людям смотреть фильм.
Руа промолчал. Джастифай положил руку ему на плечо, сверкнув в темноте зубастой улыбкой. На экране врач в какой-то замызганной каморке вытаскивал из руки бандита-оборванца пулю.
Где девчонка? шепотом спросил Джастифай. Ты забрал ее из больницы вчера, вы сели на такси и уехали. Где она?
А если я не скажу? поинтересовался Патрик. Пальцы на плече слегка сжались.
Тогда я выбью из тебя ответ. Вместе с большей частью зубов.
Здесь? уточнил Руа. Джастифай ответил еще одной улыбкой.
Не дури со мной, приятель. Это больно. Где девчонка?
Патрик отворачивается к экрану. Обереги под кожей разогрелись так сильно, что обжигают. Сзади слышится какая-то возня. Проходит несколько секунди Руа видит, как Джастифай с напарником покидают зал. Теперь всемеханизм запущен. Если Патрик все правильно рассчитал, Джастифай попытается подстеречь его на пути к Тренировочному Центру. Подстеречь и выбить нужные ему сведения. Патрик же постарается сдать его энфорсерам. Главное, чтобы сработал имплантат.
В конце фильма девушка несет урну с прахом убитого гангстера. Наверное, она испытывала к нему какие-то чувства. Не важно.
Глава VIII
Первые дни марта в Монреале непрерывно шел снег. Мириады твердых, разогнанных ветром снежинок заполняли воздух сплошной белесой пеленой, которая нещадно царапала кожу, залепляла мутной изморозь дома, покрывала твердым настом заснеженную землю. Жизнь в городе практически остановиласьснег был радиоактивным, уличные дозиметры тревожно перемигивались едва различимыми под налипшей снежной крошкой лампами. На улицах в эти дни слышен был только свист ветра и шорох льдистой крошки о стекла окон и металлические карнизы крыш. Народ интересовал только один вопросзакончится ли метель к восьмому марта? Восьмого состоится домашний матч между Варлокс и Гуралс. Событие, как ни крути, слишком важное, чтобы испортить его каким-то снегопадом. Бокоры устали от бесконечных просьб сделать что-то с погодой в день игры. Раз за разом они объяснялисо страниц газет, из динамиков радиол и с экранов телевизоровчто метель пришла с Пустошей, и направляют ее куда более могущественные лоа, нежели те, которые подчиняются городской власти. Они призывали хоккейных фанатов молиться и совершать подношения, давали список духов, которые могли помочь, но ничего конкретного не обещали.
Руа провел в больнице почти неделю. Рекрутов лечат не так, как обычных людей. По сути, это скорее ремонт, чем лечение: больше имплантантов, больше чар, больше наговоров. На пару лет меньшесрок службы. По меркам худду-скульптуры работы было не много: два сломанных ребра, несколько внутренних гематом, разрыв селезенки и другое по мелочи. Больше всего времени отвели на восстановление после операциицелых три дня. Они были самыми тоскливымибольшую часть времени Руа просто лежал, глядя в потолок. Амели принесла ему потрепанный том «Моби Дика», а Крис притащил потрепанную радиолудругих развлечений у него не было. Когда эти три дня наконец прошли, возвращаясь к тренировкам Руа чувствовал себя почти счастливым. Во всяком случае, ему казалось, что ощущение счастья должно быть примерно такимглуховато-щемящим, перехватывающим дыхание и странно холодящим внутренности. Как будто неизвестный дух, связанный с одним из имплантантов, вдруг ожил и дал о себе знать.
Тренер Перрон на первой же тренировке поставил его в рамку под получасовой обстрел шестерых форвардов. Патрик был собой недоволен, но Перрона результаты устроили.
Завтра выйдешь на лед. В игре с Бостоном поставить в ворота Соетартаглупость на которую я пойти не могу. Так что, готовься. Надеюсь, внутри тебя ничего не отвалится?
Патрик отрицательно мотнул головой. Тренер удовлетворенно хмыкнул:
Вот и славно. Мне нужна завтра хорошая игра. Нужно порадовать фанатов, а заодно и самим встряхнуться. Сезон скоро закончится.
Руа кивнул. Он не понимал, зачем тренер говорит ему это. Перрон повернулся к нему и положил руку на плечо:
Я был в бешенстве, когда узнал про ту драку, сказал он негромко. Я хотел прийти к тебе в палату и устроить такой разнос, какого в этом клубе еще не видели. Но потом вспомнил, что тырекрут и орать на тебя толку нет. А потом потом я подумал вот еще о чем
Он замолчал, сверля Руа тяжелым взглядом.
Рекруты не ввязываются в уличные драки. Я бы не удивился, если бы это был Нилан или даже Робинсон. Но за всю мою карьеру я ни разу не слышал, чтобы рекрут подрался на улице. Или вывез через границу беспризорного ребенка.
Рекрут не кадавр, ответил Руа. Мы тоже живые люди.
Перрон удивленно приподнял бровь:
Серьезно? Ладно, я учту. Можешь идти, Руа.
В раздевалке шумели громче обычного. Завтра игра с «Гуралс», так что нервничали всеи агенты, и рекрутыхоть и каждые на свой манер. Агенты шутили, подбадривали друг друга, громко смеялись, кидались полотенцами; рекруты негромко переговаривались, с муравьиным прилежанием возились с экипировкой, ритмично постукивали лезвиями коньков и крюками клюшек по полу.
Лаперрьер появился в раздевалке как привидениеникем не замеченный. Он некоторое время стоял рядом с подставкой для клюшек у входа, смотрел на игроков. Те, кто сидел ближе ко входу заметили его, замолчали. Постепенно, молчание, как спокойная, неторопливая волна, накрыло всю раздевалку. Все смотрели на тренера.
Список пятерок на доске у входа, произнес он. В этом не было ничего необычного, этого не требовалось сообщать вслух. Все и так знали, что список к концу тренировки будет вывешен.
Лаперрьер глубоко вздохнул, сложив руки на груди.
«Бостон Гуралс» очень хотят победить. Они хотят отыграться за прошлый разгром. Мы сильнее их. Я это знаю, и вы это знаете. И они знаюти потому изо всех сил будут стараться надрать вам задницы. Помните об этом. Отдыхайте. Завтра мы славно поработаем.
Он вышел, не дожидаясь ответа игроков. Они проводили своего второго тренера одобрительным ворчанием, как стая матерых северных волков, обманчиво расслабленная перед долгим забегом по заснеженным равнинам.
У Лаперрьера всегда лучше получалось чувствовать команду, ее настроение и ожидания. Перрон мнил себя диктатором, сильной рукой, но полагаясь на силу, часто не задумывался, где стоило надавить, а где лишний прессинг шел во вред. Лаперрьер почти никогда не давил. Он чувствовал вместе с командой, ясно представляя пределы ее сил и возможностей, никогда не требуя того, чего команда дать не могла, но и не позволяя себя одурачить, действуя не в полную силу, когда это было нужно.
Агенты шептались, что второй тренер снюхался с худду-операторами и худду-скульпторами, которые постоянно снабжали его информацией об игроках: кто в какой форме, кто в каком настроении. Но Патрик никогда не видел, чтобы Лаперрьер подолгу общался с колдунами. Да и Нилан в ответ на такие заявки только презрительно кривился. Не то, чтобы тафгай понимал в этом лучше других, но Патрику отчего-то Крис казался умнее остальных игроков, что ли. Это вообще-то звучало глупокак может тафгай, с отбитыми в сотне драк мозгами быть умнее тех, для кого спортматематика на льду, мгновенный расчет на основе множества факторов? И все же, именно это и делало лучших форвардов клуба не самыми умными вне льда. А Нилан, наоборот, был куда ближе к обычным, человеческим делам. Во всяком случае, Патрику так казалось. Может потому, что кроме Нилана особо никто не желал иметь дела с вратарем-рекрутом?
Они встретились в крытом переходе ведущем из тренировочного зала. Руа шел в общежитие, Криск своей машине, кроваво-красному «Понтиаку» с хромированными стрелами вдоль бортов. Замерзшие до каменной твердости снежинки часто барабанили по жестяной крыше, холодный ветер пробивался сквозь обледеневшие щели в тонких стенах. Дозиметр на стене устало подмигивал желтой тревожной лампой, на табло тускло мерцали цифры двадцать четыре. Значит, на улице должны быть все тридцать пять. Нилан приобнял Патрика за плечо, подтянул к себе.
Что, сбежал-таки из больнички? спросил он ехидно. Завидую я вам, рекрутам. Меня бы после такой потасовки месяца полтора бы на койке продержали. Или больше.
Не завидуй, честно посоветовал Руа. Нечему завидовать.
Да ладно, оскалился щербатым ртом тафгай. Кто скажет, что нам лучше, а что хуже? Пройдет десять лет и тебя не станет, а я окажусь забулдыгой-пенсионером в неполные сорок, с переломанными костями, без образования и профессии, забытый и никому не нужный. Буду понемногу пропивать заработанные денежки, каждое утро тратя по часу, чтобы собрать свой разбитый каркас и подняться с постели.
Ты можешь стать тренером.
Нилан засмеялсякоротко и громко, словно петарда разорвалась.
Ну ты дал. Какой из меня тренер? Чему я учить буду?
Вырубать с удара парней семи футов ростом и двухсот фунтов весом?
Нилан снова хохотнул, как следует встряхнув Патрика.
Знаешь, сказал он чуть погодя. Ты неплохо соображаешь для рекрута. Получше многих наших агентов.
Спасибо.
За что? Я к твоим мозгам отношения не имею. Знаешь, тафгай вдруг нахмурился. Завтра опять Краудер на льду будет. Ты поосторожнее будь, хорошо? А я пригляжу за тобой.
Спасибо, повторил Патрик. Нилан, отходя, хлопнул его по плечу.
Да не вопрос, он подошел к своей машине, достал из кармана ключи с длинным костяным амулетом на кольце. Давай, береги себя.
* * *
Утром восьмого метель разгулялась не на шутку. Патрик отодвинул тяжелую штору, нажал кнопку открытия жалюзи. Тяжелые, обледеневшие, они не желал раскрываться. Электродвигатели натужно жужжали, но в темном покрове окна не появилось даже тонких щелей. Наконец что-то хрустнуло, глухо и недовольно, и мутный дневной свет проник в аскетичное жилище Руа.
За снежной пеленой нельзя было разглядеть ничеготолько смутные силуэты ближних зданий, едва проступающее в подвижном мареве.
Никто не придет, сам себе сказал Руа. Это было не хорошо и не плохо. Игра состоится, даже если трибуны будут совершенно пусты. А играэто единственное, что важно по-настоящему. И все же, смотреть на эту снежную взвесь, без остатка заполнившую воздух, было странным образом неприятно. Внутри становилось холодно и пусто, и эта пустота словно пыталась засосать в себя все, что ее окружало. Мысли, словно замедлившиеся и уснувшие от внутреннего холода беспокойно ворочались под черепом, неспособные обрести ясность и чистоту.
Утренняя рутина не могла вытеснить из сознания Патрика это тяжелое чувство. Стоя в крошечной ванной, едва вмешавшей в себя душ и умывальник, он рассматривал свое отражение в мутном зеркале, покрытом солевыми пятнами высохших капель. Руа раскрыл бритву, привычным жестом достал из жестяной баночки шепотку красноватого порошкасмеси из красного перца, глины и мелко перетертого табака, посыпал ей лезвие. Сталь на мгновение потемнела, словно вода впитала в себя подношение, затем тьма на полированной поверхности заструилась, сложившись в причудливый узор, а еще через секунду рассеялась. Патрик осторожно повел лезвием по кожаному ремню, затем еще раз, и ещевсего двадцать одно движение: одиннадцать вверх и десять вниз. Отложив бритву, он взбил помазком пену и намазал ей щеки.
И все-таки, почему он так нервничает? Это скрытое, неприятное чувство грызет его изнутри, словно прожорливый червяк. Он взял бритву, поднес ее к лицу. От костяной рукояти ладони передалась теплая, мерная пульсациядух лезвия был доволен подношением и готов к исполнению своей части сделки. Приложив лезвие к скуле, Патрик осторожно повел его вниз. Сталь с едва уловимым шорохом подрезала короткую щетину. Руа обмакнул лезвие в раковине, снова приложил к щеке. Еще один цикл движений, за ним еще. Все они различались в деталях, но были одинаковы в сути. Каждый раз свои трудности, свои нюансы, но каждый цикл идентичен предыдущему. Как дни, проживаемые один за другим, ради некой условности, в итоге лишенной практического смысла.
В комнате глухо зазвонил телефон. Патрик отложил бритву, вышел из ванной, подняв трубку, приложил ее к уху.
Алло, его собственный голос вдруг показался ему неживым, бесцветным.
Алло? Патрик, это ты?
Жаклин. Патрик вдруг почувствовал, как грудь сдавило, словно металлическим обручем. Ему одновременно было приятно слышать голос этой женщины и вместе с темтревожно.
Да, это я. Откуда у тебя этот номер?
Жаклин не могла знать его. Она даже не знала, что Руа играет в «Варлокс».
Дженни мне его сказала. Она позвонила в больницу какой-то Амели, у нее спросила номер Криса или Чарльза, не помню Это твой приятель? Потом позвонила ему, а он уже назвал твой.
Патрик не нашелся с ответом. Дженни умела добиваться своего. А как бы иначе она выжила в трущобах Детройта?
Она хотела пожелать тебе удачи в сегодняшней игре. Она тут, рядом, показывает на трубку и корчит недовольные рожицы. Наверное, если не дам ей поговорить с тобой прямо сейчас, милая Жанетт ночью задушит меня подушкой.
В трубке раздался шорох и отдаленные голоса.
П-привет, Пэт, раздался голос Дженни через пару секунд.
Пэт? переспросил Руа. В трубке хихикнули.
Если бы ты б-был американцем, тебя бы так называли д-друзья. Пэт. Сокращенное от П-п-этрик.
Понятно, легко согласился Руа. Привет. Как твои дела?
Хорошо. Мы с Жаклин уже п-подружились. Она к-классная. И готовит вкусный чай с т-травками. Тебе стоит п-попробовать.
Попробую.
Крис и Амели говорили, что ты б-б-болел. Ты уже выздоровел?
Да.
Это хорошо. Удачи т-тебе на сегодняшнем матче.