Как я уже и говорил, есть я не мог, зато страшно хотелось пить. И, под влиянием выпитого вина, мое отчаяние начало переходить в надежду. Я, наконец, осознал слова доктора, что ничего страшного не произошло, что теперь выздоровление Анжелиныдело лишь времени. И когда я почувствовал себя достаточно хорошо, мы с бароном разговорились.
Оказалось, что и сам он в прошлом человек военный. Несколько лет назад судьба занесла его в Турцию, где он и познакомился с господином Алгулом. Старик открыл ему множество тайн и секретов давно мертвых восточных мудрецов. Потом у них вышел некий споро его причине барон умолчал, а я не счел вежливым допытываться, и старик легко выиграл, после чего вдруг неожиданно (при этих словах араб снова ухмыльнулся, и меня поразила вспышка непонятного ужаса) напросился к месье Венсану в услужение. Нет, барон бдителен, и не позволяет хитрому Алгулу увести его в их веру, ислам. Он лишь черпает крохи мудрости в рассказах старика, и еще ни разу не пожалел об этом.
Я все-таки сумел заставить себя проглотить немного вареных овощей, после чего попросил проводить меня в комнату Анжелины, но старик резко затряс головой, а барон пояснил:
Врач сказал, что вашей супруге нужен покой. Не беспокойтесь, мы поселим вас в соседней комнате, и с первыми лучами солнца вы к ней присоединитесь.
Я знаю, что должен был настоять на своем. И нет теперь разницы, что проклинатьусталость, или опьянение, притупившее волю.
Я согласился.
Пожав холодную руку барона и вновь горячо поблагодарив его, я, ведомый Алгулом, направился по темному коридору к приготовленной для меня спальне. Уже на пороге старик остановил меня, и затараторил что-то на своем языке, но быстро осекся и повторил на ломанном французском:
Твоя женщинакрасивый женщина. Ай-ай-ай, какой красивый. Твоя совсем ее не беречь. Был красивыйстал мертвый. Плохой ты муж. Хороший мужхороший жена. Плохой мужмертвый жена!
Вино туманило мне разум, но со дна души мгновенно после этих его слов поднялись улегшиеся было терзания. Я снова почувствовал себя виноватым в ранении Анжелины, снова проклял свою беспечность и отказ от охраны. Но одновременно я пришел в ярость.
Старая обезьяна, прошипел я, глядя прямо в глаза отвратительному старику, заткни свою поганую пасть, иначе, клянусь, я вобью твои слова тебе же в глотку!
Но старик лишь снова показал мне в ухмылке свои длинные острые зубы. Я сделал к нему шаг, но он проворно отступил и бросился бежать. Почти скрывшись в темноте, он снова прокричал:
Плохой мужмертвая жена!
Его не было видно, да я и не мог уже гнаться за безумцем. Заперев за собой дверь, я, едва стянув пропитавшуюся потом и грязью рубашку, бросился на кровать, не снимая штанов и сапог, и моментально заснул.
Мне снились кошмары. Я был один, в карете, мчавшейся по ночному лесу, а на козлах сидел хитрый Алгул, который, выворачивая шею, сверкал на меня глазами и напевно тянул свое «Плохой! Мертвая!», постоянно срываясь на арабскую тарабарщину. Проснулся я с головной болью, не понимая, что послужило причиной пробуждения.
Сердце словно сдавило мельничными жерновами, дышать было трудно. Потом я услышал эти звуки, и волосы мои стали дыбомот противоположной стены доносились приглушенные всхлипы и отвратительное чавканье, как будто крупный зверь пожирал свою добычу. По спине и по груди побежали холодные ручейки пота. Держась рукой за стену, я осторожно встал и тихо прокрался к окну, каждую секунду ожидая нападения, но его не последовало. Резко отодвинув тяжелую штору, я приготовился защищаться от неведомой твари, но комната оказалась пуста! Руки мои затряслись, я сдернул гардину до упора, и бледный луч лунного света немного рассеял мрак, но этого хватило, чтобы понятьв комнате действительно никого не было. Но откуда же тогда доносились леденящие кровь причмокивания, которые, я уже не сомневался в этом, стали причиной моего пробуждения?
И страшная догадка пронзила мой разум. С колотящимся от ужаса сердцем, я прижал ухо к стене и застонал. Странные звуки действительно шли извнеони доносились из соседней комнаты, где, перевязанная и беспомощная, лежала моя Анжелина! В следующую секунду я уже сдирал с двери засов. Тяжелый дубовый брус заело, когда я с силой вогнал его в пазы, но сейчас страх за любимую придавал мне сил. Шпага моя осталась в карете, и я, за неимением иного оружия, прихватил с собой засов.
Зрелище, открывшееся моему взору, когда я вбежал в соседнюю комнату, навсегда останется со мной. Именно его я по сей день вижу в кошмарах каждую ночь. И именно оно однажды может свести меня с ума.
Я увидел Анжелину. Ее тело, которое я сравнивал с прекрасным цветком, было в тот миг подобно лягушке, раздавленной колесом крестьянской телеги. Разодранное, расплющенное, с кровавыми дырами повсюду, бесстыдно обнаженное когтистой лапой дьявольского создания, что счастливо приплясывало рядом! Старый Алгул, совершенно голый, с глазами, горевшими адовым пламенем, выдирал куски окровавленной плоти из тела моей жены, и, словно бросая вызов самому Небу, потрясал ими над головой. Лишь теперь я заметил, какие длинные и острые у него ногти на руках. Лишь сейчас, когда старик был без одежды, узрел я язвы и струпья, покрывавшие все его тело от срамных уд до самой шеи. Лишь теперь я понял, зачем его зубы так остры.
Мерзкая тварь, завывая от безумной радости, прильнула широченными губами к своей добыче, издавая те самые причмокивающие звуки, высасывая теплую кровь из мяса Анжелины, но заметила меня. Не думаю, что в этот момент мы с ним сильно отличались. Меня накрыло черное безумие, и я с криком, ужаснее воплей падших ангелов, низвергнутых Творцом в ад, бросился на него, потрясая деревянным засовом. Я наносил один удар за другим, и дерево с хрустом вламывалось в тело чудовища, но тварь оказалась чертовски живучей. Тяжелый удар сбил меня с ног. Второй сломал мое жалкое оружие. Третий оборвал бы мою жизнь, но в этот момент рука Анжелины, рука моего ангела, крепко схватила черную ногу и сжалась на ней в предсмертной судороге. Сквозь пелену, укрывшую мой разум, я услышал, как разорванные легкие моей супруги выпускают последний крик, и это было имя: «Лэйла!»
Мгновениеи мрак в комнате сплотился в единую тень. Она была чернее самой ночи, и на голове ее блестели, словно ярчайшие звезды ночного неба, огромные глаза. Страшный удар пришелся визжавшей твари прямо в спину, бросая прямо на менявернее, на обломанный конец дверного засова, который я, падая, так и не выпустил из рук. С ужасным воплем чудовище покачнулось, и деревянный кол вошел ему прямо в сердце! Как бабочка на булавке коллекционера, старый Алгул изгибался в отвратительной агонии, изрыгая из гнилых уст потоки густой темной крови, а его когтистые лапы бессильно царапали воздух, лишь волей самого провидения не задев меня. И только когда судороги кошмарного существа окончательно затихли, я смог выпустить брус и подняться на ноги. Я бережно поднял оскверненное тело Анжелины на руки, и воплощенный вихрь ветра пустыни, которому неоткуда было взяться в этих землях, подхватил нас и вынес наружу, в ночь, прочь от нечестивого места.
Я слышал, барона Венсана Кальмэ утром нашли мертвым в его постели. Грудь и голова его превратились в кровавое желе, а ковер был покрыт мокрыми следами лошадиных копыт.
О, Анжелина, мой белокурый ангел со смеющимися глазами! О, Лэйла, мой верный друг! Как получилось, что даже в смерти вы смогли спасти мне жизнь, а я, живой и полный сил, не сделал ничего, чтобы спасти вас?
Помню, безумие покинуло меня далеко за стенами замка Кландестен, и я шел пешком сквозь лес с твоим окровавленным телом на руках. Помнюпомню! как полковник Бутентрэн, чьи люди схватили потерявших осторожность разбойников, нашел нас на дороге и все понял.
Останки твои я похоронил на семейном кладбище ла Видэ. И верь, любовь моя, я никому и никогда не расскажу, что произошло на самом деле. С тех пор, как я вернулся в поместье, моими единственными собеседниками стали книгии в некоторых были ответы на не высказанные вслух вопросы.
Они рассказали мне о мифических арабских гулях, упырях, глодающих кости мертвецов.
Никогда и никто не узнает, какой спор проиграл барон де Кландестен, и что же он поставил на кон, если в результате оказался в полной зависимости от адской твари.
И никогда мне не узнать, для кого я пишу эти строки. Быть может, они помогут мне не сойти с ума, кто знает?
В ящике секретера я держу последнее лекарство. Патрон всего один, но моя рука не дрогнет. Если вдруг я пойму, что схожу с ума, мне придется им воспользоваться. Ибо когда мой час пробьет, и мы снова встретимся, ангел мой, я должен быть в здравом уме.
Должен.
Поместье ла Видэ, 14 марта 17