Наступила тишина. Анатоль впал в ступор.
Вадим, вспомни, мы: ты, я, Серж, разве мы могли вот так, ничего не сказав родителям?
Если Ваше сиятельство желают, мы с Варькой можем на колени бухнуться, вашего благословения попросить.
Шут гороховый!
Первой опомнилась Надин. Она подошла к совершенно красной Варе и поцеловала ее. На Борьку она просто махнула рукой. Анатоль тоже поцеловал Варю, потом повернулся к Борьке: «Если б не такая замечательная невеста, честное слово, проклял бы, а так благословляю Женитесь и будьте счастливы! Запомни, если обидишь Варю, прокляну. Все-таки тысукин сын, Борька!»
А я и не отказываюсь, такой и есть. Борька с Анатолем обнялись.
Может, шампанского? Борька куда-то мигнул, и появились официанты с шампанским. Варькеминералку!
У Надин на глазах даже слезы появились от радости: «Неужели? Какой срок?». Варя совсем засмущалась.
Мама, уже полтора месяца. Борька выпятил грудь вперед. Кто будет, спиногрыз или спиногрызка, пока не знаем.
Кто посмел назвать моих внуков спиногрызами? заревел Анатоль. ОниБатищевы! Дурак, должен понимать, какой род продолжаешь.
Дальше понеслось обычное: какое платье, когда приезжают Варины родители, что заказал на праздничный стол, приготовлен ли коттедж, и т. д., и т.п.
Борька постарался, свадьба была замечательная, Борька с Варькой выглядели совершенно счастливыми. Вечером, по уже сложившейся традиции, поехали к Вовке в лесничество. Там рядом с костром под звездным небом когда-то началась и наша с Вадимом семейная жизнь.
Все было очень хорошо, но несколько раз я заметила, что Мишка погружен в свои мысли, послезавтраоткрытие лаборатории. Мне стало Мишку немного жалко. Не слишком ли тяжелую шапку Мономаха мы на него надели?
Мишка
Последний месяц мы с ребятами практически не вылезали из лаборатории. Вроде все нормально настроили, но то там, то тут начались отказы. Появилась течь в главной вакуумной камере. Это вообще конец света! Сто раз проливали все спиртом. Если спирт попадает в дырку, сначала в камере давление резко ухудшается, а потом спирт замерзает, дырка закрывается, и давление становится лучше. Все возможные места пролиливсе нормально, никакой течи, а давление плохое. Вчера Саня в сто первый раз начал все проверять и таки нашел, что в одном месте прокладка некачественная. Заменили, можно пот со лба вытереть, наконец-то нормально качает, нужный вакуум есть. Елизавета Андреевна смеется, мол, оборудование должно к новому месту привыкнуть. Потом лето, хотя и конец августа, кому работать хочется. Оборудованию работать не хочется, а мыдураки, если бы могли, из лабы бы не вылезали. Мы с ребятами ладно, а Танька туда же, с пузом, а всюду лезет. Я и так, и сяк, сиди дома, а она ни в какую. В душе я ее очень даже хорошо понимаю. Я даже когда только смотрю на новенькие приборы, у меня душа поет, а уж как руки чешутся что-нибудь померить, и не передать. Вчера, как только вакуум нашли, зажгли разряд. Вот эта красота! Елизавета Андреевна говорит, что всю жизнь на него смотрит, а насмотреться не может. Как я ее понимаю!
Сегодня официальное открытие лабы. Приедет губернатор, речи, поздравления, шампанское. Конечно, придут все наши. Танька пошла встречать гостей, а я побежал в лабу еще раз проверить, все ли в порядке. Пулей взлетел на третий этаж, подошел к двери и вдруг остановился. Вдруг до меня дошло. Черт, я теперь отвечаю за ВСЕ. Если честно, мне вдруг стало очень страшно. Столько денег вгрохано, столько надежд, вдруг я не смогу, вдруг у меня не получится Дядя, тетя Валя, мелкие расстроятся, но простят, кишка тонка оказалась, бывает Борька, тот точно убьет. Я немного постоял, повздыхал, может быть, еще не поздно сдать назад? А потом представил, что смотрю в глаза ребятам, Таньке, Дюшке. Неужели мой сын и моя дочь, которая еще у Таньки в животе, будут считать меня трусом и лузером? Разве смогли бы гордиться трусом отец и дед? Я вспомнил Леонида Львовича, верившего в нас, его потомков, вспомнил деда, часто повторявшего: «Делай что должен, и будь что будет!» Я понял: «Я, Михаил Сергеевич Немчинов, не имею права отступить, я должен, я сумею, я смогу!», и я открыл дверь в лабу