Приключения Арсена Люпена - Морис Леблан 2 стр.

На самом деле, в похищенном бумажнике лежало двадцать тысячефранковых купюр.

Разумеется, несчастного обвинили в том, что он сам инсценировал это нападение. Но помимо того обстоятельства, что невозможно связать себя самого подобным образом, было установлено, что почерк на карточке полностью отличается от почерка Розена, но в точности совпадает с почерком Арсена Люпена на фотографии, напечатанной в старой газете, найденной на борту.

Таким образом, Розен перестал быть Арсеном Люпеном. Розен был Розеном, сыном торговца из Бордо! Но присутствие Арсена Люпена на корабле подтвердилось в очередной раз, причем таким вот страшным образом!

Всех охватил ужас. Пассажиры боялись оставаться одни в своих каютах, а уж тем более не осмеливались гулять в одиночестве в отдаленных частях корабля. Из предосторожности люди, доверявшие друг другу, объединялись в группы. Но даже самые близкие скорее подсознательно вели себя как-то настороженно. Ведь человек, от которого исходила угроза, не был изолирован от остальных, не был заключен под стражу и поэтому не переставал быть опасным. Отныне Арсеном Люпеном мог оказаться любой. Наше воспаленное воображение приписывало ему сверхъестественную, безграничную силу. Мы считали, что он способен принять любое, самое неожиданное обличье, представать то респектабельным майором Расеном, то благородным маркизом де Раверданом, или же, если не принимать во внимание обличительный инициал «Р», он мог быть то тем, то другим хорошо знакомым всем нам господином, даже имеющим супругу, детей и слуг.

Первые депеши, доставленные по беспроволочному телеграфу, не принесли никаких новостей. Во всяком случае, капитан не счел нужным поделиться с нами их содержанием, и подобное молчание отнюдь не добавляло нам спокойствия.

Последние сутки тянулись бесконечно. Все жили в тревожном ожидании какого-то несчастья. И на сей раз произойдет не просто ограбление или банальное нападение, это будет настоящее преступление, убийство. Мы не могли поверить, что Арсен Люпен ограничится двумя пустячными кражами. Он превратился в подлинного хозяина корабля, где ему было позволено все, а команда потеряла всякую власть: теперь ему оставалось лишь захотеть, ибо он распоряжался и нашим имуществом, и нашими жизнями.

Должен признаться, что я провел сладостные часы, поскольку они помогли мне завоевать доверие мисс Нелли. Любознательная по натуре, она была под таким впечатлением от случившегося, что инстинктивно искала защиту и безопасность в моем обществе, которое я с радостью ей предоставил.

В глубине души я благословлял Арсена Люпена. Ведь именно он сблизил нас. Разве не ему я был обязан тем, что мог предаться самым дивным грезам? Грезам романтическим и грезам не столь возвышенным, к чему скрывать? Поколения Андрези ведут свой род из Пуату, но их семейный герб слегка поблек, и я не усматриваю ничего зазорного в помыслах джентльмена вернуть ему былое великолепие.

К тому же я чувствовал, что мои грезы отнюдь не смущают мисс Нелли. Ее веселые глаза словно поощряли меня, а нежный голосок давал надежду.

И вот, вплоть до последней минуты, мы льнули друг к другу, облокотившись на фальшборт, а расплывчатая линия американского берега становилась все ближе.

Обыски были прекращены. Все ждали. Пассажиры и первого класса, и нижней палубы, где теснились эмигранты, ждали той торжественной минуты, когда будет решена неразрешимая загадка. Кто из нас знаменитый Арсен Люпен? Под чьим именем, под каким обличьем он скрывается?

И вот настала эта великая минута. До конца своей жизни я буду помнить ее во всех мельчайших подробностях.

 Как вы бледны, мисс Нелли,  обратился я к спутнице, опиравшейся на мою руку и, казалось, готовой вот-вот упасть в обморок.

 Но и вы переменились в лице!  ответила мне она.

 Подумать только! Нас ждут такие захватывающие мгновенья, и я счастлив, что испытаю эти эмоции подле вас, мисс Нелли. Мне кажется, что эти воспоминания тоже не изгладятся у вас из памяти

Она слушала меня, взволнованная, с трудом переводя дыхание. Спустили трап. Но прежде чем нам было позволено ступить на него, на борт поднялись таможенники, люди в форме, носильщики.

Мисс Нелли прошептала:

 Я не удивлюсь, если Арсен Люпен сбежал с корабля во время плавания.

 Возможно, он предпочел смерть бесчестью и бросился в Атлантический океан, чтобы избежать ареста.

 Перестаньте шутить,  ответила она с раздражением.

Внезапно я вздрогнул, она спросила, в чем дело, и я ответил:

 Видите того пожилого невысокого господина, который стоит у нижней ступеньки трапа?

 С зонтиком и в сюртуке оливкового цвета?

 Это Ганимар.

 Ганимар?

 Да, тот самый знаменитый полицейский, который поклялся, что самолично арестует Арсена Люпена. Теперь ясно, почему на корабль не поступало никаких сведений с земли. В расследование вмешался Ганимар, а он не любит, когда суют нос в его дела.

 Значит, Арсена Люпена наверняка схватят?

 Как знать? Похоже, Ганимар видел его только в гриме и переодетым. Разве что ему известен его псевдоним

 Да,  сказала она с безжалостным любопытством, присущим женщинам,  как бы я хотела присутствовать при его аресте!

 Подождем. Арсен Люпен уже наверняка заметил своего противника. Он постарается выйти в числе последних, когда старик устанет и его взгляд потеряет проницательность.

Пассажиры начали сходить на берег. Ганимар стоял с равнодушным видом, опершись на зонт, и, казалось, не обращал никакого внимания на толпу, хлынувшую по трапу, огражденному перилами. Я заметил, что один из членов команды стоит у него за спиной и время от времени что-то ему сообщает.

Мимо него прошли маркиз де Равердан, майор Расен, итальянец Риволта и многие-многие другие Я увидел, как к нему приближается Розен.

Бедняга Розен! Казалось, он так и не оправился от своих злоключений!

 Все-таки это, наверное, он,  сказала мне мисс Нелли.  Как вы думаете?

 Я думаю, было бы забавно сфотографировать Ганимара и Розена вместе. Возьмите мой фотоаппарат, у меня заняты руки.

Я передал ей фотоаппарат, но было поздно. Офицер нагнулся, шепча что-то на ухо Ганимару, тот слегка пожал плечами, и Розен прошел мимо него.

Господи, но кто же тогда Арсен Люпен?

 Да,  произнесла она вслух,  кто же он?

На борту оставалось лишь два десятка пассажиров. Она по очереди оглядела их, смутно опасаясь, что он не входит в число этих двадцати.

Я сказал:

 Мы не можем ждать дольше.

Она двинулась вперед. Я следом. Но не прошли мы и нескольких шагов, как Ганимар преградил нам путь.

 В чем дело?  воскликнул я.

 Минутку, месье. Вы очень спешите?

 Я сопровождаю даму.

 Минутку,  повторил он более настойчиво.

Он пристально вглядывался в меня, потом сказал, глядя мне прямо в глаза:

 Арсен Люпен, не так ли?

Я рассмеялся:

 Нет, всего-навсего Бернар Андрези.

 Бернар Андрези умер три года назад в Македонии.

 Если бы Бернар Андрези умер, я отошел бы вместе с ним в мир иной. А я, как видите, жив. Вот мои документы.

 Они принадлежат ему. А вот как они попали к вам, я с удовольствием от вас узнаю.

 Вы просто с ума сошли! Арсен Люпен плыл на пароходе под именем Р.

 Очередной трюк с вашей стороны, ложный след, по которому вы всех пустили. Да, милейший, вы крепкий орешек, но на сей раз удача вам изменила. Послушайте, Люпен, покажите, что умеете достойно проигрывать.

Я мгновенье колебался. Он сильно ударил меня по правой руке. Я закричал от боли. Он задел еще не зажившую рану, о которой говорилось в телеграмме.

Ну что ж, приходилось смириться. Я повернулся к мисс Нелли. Она слушала наш разговор мертвенно-бледная, казалось, она вот-вот лишится чувств.

Наши взгляды встретились. Потом она взглянула на фотоаппарат, который я передал ей, сделала резкий жест, и мне показалось, нет, я совершенно уверен, что внезапно она все поняла. Да, они лежали там, в узком отделении футляра из черной шагреневой кожи, который я предусмотрительно отдал ей до того, как Ганимар арестует меня,  именно там были спрятаны двадцать тысяч Розена и жемчуг и бриллианты мисс Джерланд.

Клянусь, что в тот момент, когда Ганимар и двое его подручных меня окружали, меня совершенно не волновал ни мой арест, ни враждебность остального миранет, я с нетерпением ждал, какое решение примет мисс Нелли, как поступит с вверенным ей предметом.

Я ничуть не сомневался, что это материальное и решающее доказательство будет обращено против меня, но неужели оно попадет к ним из рук мисс Нелли?

Предаст ли она меня? Погубит ли? Поступит ли как враг, неспособный к прощению? Или как женщина, которая ради воспоминаний позволит, чтобы в ее душе боролись презрение, сострадание и невольная симпатия?

Она прошла мимо, я поклонился, не произнеся ни слова. Она смешалась с оставшимися пассажирами и двинулась по трапу, держа в руке мой фотоаппарат.

Разумеется, подумал я, она не решается действовать прилюдно. Но через час, а может быть, через минуту она передаст его им.

Но, дойдя до середины трапа, она сделала вид, что оступилась, и выронила фотоаппарат в водумежду стеной причала и бортом корабля.

Потом я увидел, что она уходит.

Ее изящный силуэт исчез в толпе, снова мелькнул и пропал. Все было кончено, навсегда.

Какое-то мгновенье я стоял неподвижно, испытывая одновременно нежность и грусть, потом вздохнул и произнес, к огромному удивлению Ганимара:

 Как, однако, жаль, что нельзя быть честным человеком.

Вот так одним зимним вечером Арсен Люпен поведал мне историю своего ареста. Благодаря случайным обстоятельствам, о которых я расскажу позднее, между нами установилась некая связь, а возможно, я даже позволю себе сказатьдружба? Да, я осмеливаюсь верить в то, что Арсен Люпен удостоил меня своим дружеским расположением и что именно из дружеских чувств он иногда заглядывает ко мне без предупреждения, привнося в тишину моего кабинета свой молодой задор, отзвуки полной приключений жизни, тонкий юмор, присущий тем, кому судьба дарует лишь милости и улыбки.

Как он выглядит? Но как я могу описать его? Я видел его не меньше двух десятков раз, но всякий раз предо мной представал совершенно иной человек или тот же самый, но отраженный в двух десятках разных зеркал, каждое из которых воспроизводит искаженный образ: совсем другие глаза, другая осанка, другие жесты, другой силуэт, другой характер.

 Да я и сам,  как-то сказал он мне,  уже не знаю, каков я на самом деле. Я больше не узнаю себя в зеркале.

Это звучит нелепо и парадоксально, но справедливо по отношению к тем, кто встречал его и не принимал во внимание тот огромный арсенал, которым он располагает, его терпение, умение гримироваться, невероятную способность к полному перевоплощению, вплоть до изменения черт лица и его симметрии.

 Почему же,  добавлял он,  я должен иметь какую-то неизменную внешность? К чему подвергаться опасности и выглядеть всегда одинаково? Меня определяют мои поступки.

А затем не без гордости уточнял:

 Тем лучше, если никто никогда не может с уверенностью утверждать: вот Арсен Люпен. Главное, чтобы могли безошибочно заявить: это совершил Арсен Люпен.

Я попытался воскресить здесь некоторые его поступки и приключения, которыми он любезно и чистосердечно делился со мной зимними вечерами в тиши моего кабинета

Арсен Люпен в тюрьме

Нет туриста, достойного этого звания, кому не знакомы берега Сены, а когда он путешествует по нимот развалин Жюмьежа к развалинам Сен-Вандрий,  то не может обойти вниманием странный маленький средневековый замок Малаки́, гордо высящийся на утесе посреди реки. Арка моста соединяет его с дорогой. Основание темных башен сливается с гранитной опоройогромной глыбой, отделившейся от неведомо какой горы и брошенной сюда чудовищным содроганием земли. Тихие воды великой реки, окружающей замок, плещутся среди камышей, а на мокрых, острых камнях трепещут трясогузки.

История замка Малаки столь же зловеща, как и звучание его имени, столь же причудлива, как его очертания. Ее знаменуют лишь сражения, осады, штурмы, разграбления и побоища. По вечерам местные жители, содрогаясь от ужаса, воскрешают в памяти совершенные здесь чудовищные злодеяния. Пересказывают таинственные легенды. Упоминают знаменитый подземный ход, который вел прямо к аббатству Жюмьеж и к поместью Аньес Сорель, возлюбленной Карла VII.

В этом старинном прибежище героев и разбойников ныне обитает барон Натан Каорн, барон Сатана, как до недавнего времени величали его на бирже, где он подозрительно быстро разбогател. Чтобы не умереть с голоду, разорившиеся сеньоры Малаки были вынуждены продать ему жилище своих предков. Барон разместил в нем свои великолепные коллекции мебели и картин, фарфора и деревянной скульптуры. В замке он жил один с тремя слугами. Никто никогда не бывал там. Никому еще не довелось созерцать среди старинного убранства залов принадлежавшие барону три полотна Рубенса, две картины Ватто, кафедру работы Жана Гужона и множество других сокровищ, отвоеванных у богатейших завсегдатаев аукционов с помощью банковых билетов.

Барон Сатана жил в страхе. Он боялся не за себя, а за свое драгоценное собрание, которое приумножал с такой упорной страстью и проницательностью любителя, что даже самые прожженные торговцы не могли похвастаться, что им удалось провести его. Он любил свои безделушки. Неистово, как скупец; ревностно, как любовник.

Каждый день на закате солнца все четверо обитых железом ворот, закрывающих с обоих концов въездной мост и вход в главный двор, запирались на засовы. От малейшего сотрясения в тишине начинали звенеть электрические звонки. Со стороны Сены опасаться было нечегоскала здесь совершенно отвесная.

Однако в сентябре, в пятницу, у ворот, как обычно, появился почтальон. И, как было заведено, сам барон приоткрыл тяжелую створку.

Он оглядел почтальона с ног до головы, словно ни разу за долгие годы не видел это добродушное, веселое лицо и лукавые крестьянские глаза, а тот сказал с усмешкой:

 Так это ж снова я, господин барон, неужто вы думаете, что кто-то другой нацепил мою рубашку и кепку?

 Как знать  пробормотал Каорн.

Почтальон вручил ему стопку газет. Потом добавил:

 А теперь, господин барон, для вас сюрприз.

 Сюрприз?

 Письмо к тому же заказное.

Живя в полном одиночестве, не имея ни друзей, ни связей с внешним миром, барон никогда не получал писем, поэтому тут же решил, что это дурное и достаточно тревожное предзнаменование. Кто этот таинственный корреспондент, нарушивший его уединение?

 Нужно расписаться, господин барон.

Он расписался, недовольно бурча. Потом взял письмо, подождал, пока почтальон скроется за поворотом дороги, потоптался, оперся о перила моста и вскрыл конверт. В нем лежал листок бумаги в клеточку, наверху, на месте шапки, было приписано от руки: тюрьма Санте, Париж. Он взглянул на подпись: Арсен Люпен. Совершенно потрясенный, он прочел: