Он говорит это, зная, сколько я зарабатываю.
Первым номером в ее списке неотложных дел стоит еще один ребенок. По ее словам, Доналд ждет не дождется братика. Вообще-то, я от него об этом ничего не слышал. Она желает знать, чего желаю я. Спрашивает и поджимает губы, как будто уже подсчитала шансы того, что я ее разочарую. И это обращает меня в человека, как она выражается, замкнутого.
Донимает она меня этим вот уже год. И два месяца назад, после того, как мы три дня кряду изображали благовоспитанную чету«С добрым утромКак тебе спалось?»и даже плечами старались не соприкасаться, одновременно проходя через дверь, я записался на прием к доктору Кэлвину из Региональной больницы Бартлетта, чтобы договориться с ним о стерилизации.
Обычно супруги приходят вместе, сказал он на первой консультации.
Жена очень сильно переживает из-за этого, ответил я.
Выяснилось, что дело это амбулаторное, и если я выберу операцию попроще, то смогу отправиться из его кабинета домой через сорок пять минут. Он запросил тысячу долларов, но не из моего карманабóльшую часть расходов покроет наша медицинская страховка. Он велел мне все обдумать и связаться с ними, когда буду готов назначить день. Я позвонил через два дня и назначил операцию на канун Дня поминовения.
Это позволит вам немного отдохнуть после операции, заметила записавшая меня девушка.
Все-таки он пережил в детстве серьезную травму, пару недель назад напомнила своей мамочке жена. Они не знали, что я стою под окном кухни. На самом деле, даже две. Судя по ее тону, она понимала, что для исполнения ее списка неотложных дел эти травмы так и останутся вечной помехой.
В общем, последние два месяца я ходил по нашему дому, как специалист по сносу зданийвсе заминировано, надо только проверить заряды и провода.
На самом-то деле, в заливе Литуя я оказался прежде всего потому, что летал по тем местам с двумя геологами из «ЭксонМобил», от которых узнал намного больше, чем хотелось бы, о горных породах третичного периода и о причинах, по которым то, что они называли «разведка нефти», неизменно вызывает у людей обильное слюноотделение. Впрочем, один из геологов рассказал мне и о том, что здесь случилось в 1958-м. Ночевать у залива в палатке он не желал ни в какую. Второй геолог от души потешался над этим. К следующему нашему полету я успел кое-что почитать, и мы поговорили о том, какое сумасшедшее место этот залив. Я провел с ними ночь перед полетомим это было по карману, а вылетать следовалои потому, что вылететь они хотели, на самом рассвете.
По любым оценкам залив этотодна из опаснейших акваторий на планете. Он и на первый взгляд какой-то ненормальный. Это приливный фьорд огромной глубиныпомнится, в середине там семьсот футов, однако войти в него даже маленькой посудине удается с трудом. Поэтому в прилив и отлив вода бьет сквозь узкий вход залива, словно из пожарного рукава. В те сумерки мы видели, как она проносит сквозь вход какие-то деревяшкивровень с несомым ветром листком папоротника. Залив огромен, но вход в него имеет в ширину всего восемьдесят ярдов, а по сторонам его торчат из воды огромные валуны. Сор, который забрасывает в залив приливная волна, словно слетает с самой большой в мире водяной горки, а когда отливная волна ударяет в океанские валы, рождаются волны, какие можно видеть у северных гавайских берегов, но движутся они в двух направлениях сразу. Нас отделяло от входа двести ярдов, и все равно приходилось кричать, такой стоял шум. Француз, открывший залив, лишился при попытке проникнуть в него двадцати одного матроса и трех лодок. Народ тлингитов потерял, пока жил здесь, стольких людей, что дал этому входу имя «Проток мокроглазых»: «мокроглазыми» тлингиты называли утопленников.
Тот из геологов, которого я обозначил для се бя, словом «боязливый», попросил меня залететь к самому концу залива и указал еще одну проблему, о которой я уже читал: офигенно, как он выразился, большие и сильно растрескавшиеся скалы, под головокружительными углами нависшие над водой в зоне активного сброса. Помимо прочего, их хлещут сильные дожди, студят морозы и размывает тающий снег. Землю где только в мире не трясет, но здесь трясет и без того неустойчивые утесы, возвышающиеся над глубоким и почти замкнутым фьордом.
Да-да-да, сказал его напарник, передавая нам с заднего сидения по ломтику вяленой говядины. Я гонял гидроплан, точно морское такси, взад-вперед над Т-образным концом залива. Вокруг нас поднимались на пять-шесть тысяч футов крутые, поросшие лесом утесы. Я и не знал, что такие высокие деревья могут расти в подобных местах.
У вас дети есть? ни с того ни с сего спросил боязливый. Я ответил, есть. Он сказал, что у него тоже, и зарылся в бумажник, ища фотографии.
Что происходит с заливом, когда в него рушится обвал в миллионы тонн весом? спросил с заднего сиденья его напарник.
Боязливый никак не мог найти снимок. И смотрел, скривясь, на бумажник, как будто видел его впервые.
Волны по нему гуляют, ответил он. Аграменные волны.
Пока мы мотались от берега к берегу, они показали несколько поросших лесом линий сноса, о которых я тоже уже читал. Эти зеленые полосы появились еще в середине 1800-х. Возраст их устанавливается легкодостаточно спилить дерево и подсчитать годичные кольца. Полосы смахивали на защитные насаждения в полях, с той только разницей, что деревья высотой в 8090 футов росли на откосах с наклоном в пятьдесят градусов. Полос было пять, и каждая пролегала на той высоте, до какой добиралась та или иная волна. Одна, в 1854 году, на высоте в 395 футов. Другая, двадцать лет спустя, на 80 футах. Третья, еще через двадцать пять лет, 200 футов. Четвертая, 1936-й400. Последняя, 1958-й, 1720.
Получалосьпять катаклизмов за последние сто лет, или по одному на каждые двадцать. Нетрудно было подсчитать, запаздывает с ними залив или нет.
Собственно, когда стемнело, подсчетами мы в нашей трехместной палатке и занялись. Напарник боязливого был настроен скептически. Он все еще жевалнечто, именовавшееся, по-моему, «Лосиной жвачкой». Мы слышали во мраке, как он роется в рюкзаке и с хрустом что-то грызет. Он заявил: поскольку такие волны рождаются каждые двадцать лет, шансы того, что это может произойти в любой день, примерно, восемь тысяч к одному. Неподалеку послышался сильный ударна берегу что-то прыгнуло. Мы помолчали с минуту, затем он пошутил:
А вот и первый звоночек.
Шансы намного меньше, ответил ему в конце концов боязливый. И попросил напарника вспомнить, сколько неустойчивых склонов мы видели с воздуха. Все эти породы обнажила последняя большая волна. А с тех пор прошло почти пятьдесят лет, сказал он. Там уже и открытые трещины хорошо различаются.
Так что же думает по поводу шансов он? поинтересовался напарник.
Двузначные, ответил боязливый. Небольшие двузначные.
Если б я считал их двузначными, духу моего здесь бы не было, сказал напарник.
Ну ладно, сказал боязливый. А вы? Поскольку лежали мы в темноте, я лишь через минуту понял, к кому обращен вопрос.
А что я?
Вы раньше ничего здесь не замечали? спросил он. Следы недавних обвалов, оползней? Изменения в россыпях камней у подножия ледников?
Я бываю здесь всего раз в год, если не реже, ответил я. Сюда мало кто рвется. Я порылся в памяти, поискал что-нибудь запомнившеесяи ничего не нашел.
Значит, ума людям хватает, сказал боязливый.
Значит, нет здесь ничего, ответил его напарник.
Ну, причины на то имеются, отозвался боязливый. И рассказал, что наткнулся на результаты двух переписей численности жившего у залива племени тлингит, проведенных, когда эти места принадлежали русским. 1852-й241 человек, год спустя0.
Спокойной ночи, сказал напарник.
Спокойной ночи, отозвался боязливый.
А это еще что? Ты ничего не почувствовал? спросил напарник.
Да угомонись ты, ответил боязливый.
Что это такое значит: использовать человека? О чем тут речь? Просто любить и быть с кем-то рядомэтого уже мало? Как-то раз я попросил Доналда оторвать задницу от стула и заставил его покидать со мной бейсбольный мяч, громко так попросил об этом. И сам понял, что зря это сделал, только когда он ответил:
Ну, я не знаю. И тут же поинтересовался, нельзя ли нам бросить это дело.
Ты когда-нибудь думал, что на свете есть люди, к которым можно относиться без всякого цинизма? спросила жена в ту ночь, когда мы решили, что любим друг друга. Я тогда работал пилотом по найму, и мы с ней лежали под крылом «Пайпера», который я выкатил на пляж. Я прожил бобылем бог знает сколькодвенадцать лет в приюте, четыре года в старшей школе, четыре в колледже и еще сто после, а она была женщиной, в которую мне хотелось излиться. Вряд ли я смог бы описать всю необычность этого желания.
В то утро она наблюдала, как я устраиваю несимпатичное семейство в двухмоторном самолете: я подергивал плечом, как обычно перед каким-нибудь неприятным делом. Она заметила это, и лицо ее окрылило меня на целый день. А вечером у меня дома она составила список других моих дел и мыслей, и даже по одному пункту было ясно, что она уделяет мне внимания больше, чем кто-нибудь и когда-нибудь. Она держала мои причиндалы в руках так, точно никогда ничего прекраснее не видела. В три, не то четыре утра она, опершись на ладони, нависла надо мной и спросила:
А что, спать нам не нужно? и тут же сама ответила на этот вопрос.
Около полудня мы проснулись, ложечкой друг подле друга, она попыталась удрать в ванную комнату, я не отпустил, и мы соскользнули по простыне на пол. В конце концов, она вырвалась и на четвереньках заковыляла к двери ванной.
Ну что же, настолько счастливой я дочь никогда еще не видел, сказал мне ее отец на ре петиции свадебного банкета. Двадцать три приглашенных, из них двадцать одинее родные и друзья.
Очень приятно видеть дочку такой, уже на банкете сказала мне ее мать.
Когда я поднял за нее тост, она чуть не расплакалась. А поднимая тост за меня, сказала только: