Теть Зой, ты как к котам относишься?
Вороватых не люблю, она оторвалась от детектива в мягкой обложке и сдвинула очки на лоб. Не притащил, надеюсь?
Пока нет, он поставил поднос на стол. Но придется, скорей всего. У Васьки остался
Час от часу не легче. Может, Петя заберет?
Звонил емуговорит, не нужен. И дом будет продавать весной.
Ничего себе новости! тетка даже книгу отложила. Уезжать, что ли, собрались?
Нет, просто ни к чему, говорит, расставив посуду на столе, Иван Ильич убрал поднос и уселся. На похороны позвал. Завтра с утра отправляюсь. Надо нам в городе чего-нибудь?
Да вроде нет, хотя хорошей корицы поищи, моя что-то совсем выдохлась. Творог у Мурашовых сейчас копеечный, а до чего замечательно в выпечку идет. Сейчас тебе сладенького к чаю принесу. Не волнуйся, в дорогу еще сделаю
Тетка вышла из комнаты. Племянник только вздохнул.
Зое Ивановне скоро семьдесят. Когда отец Ивана Ильича, владивостокский таксист, уходил на фронт, она заканчивала десятилеткукаждый день моталась в райцентр на попутках, а то и пешком. Вскоре пришла «похоронка», а она уехала в пединститут, после которого сама попросилась в родную деревню.
Думала, что это ненадолго. В городе у нее был жених. Думала, если любит, приедет. Не приехал. Зато появилась невестка с пятилетним племянником и объяснила: у меня новый муж и новая жизнь. Хочешьбери, не хочешьв детдом пойдет. Взяла.
Глава третья
Иван Ильич решил ехать на машине до райцентра, а там пересесть на автобус. Зимой это был самый удобный и безопасный маршрут: петляющие между сопок дороги покрывали снежные заносы, и на перевалах его «старушка» стонала, как с похмелья. К тому же рулить по городу он с восьмидесятых не пытался. Столько лет прожил с владивостокской пропиской, но так и не привык к своеобразной планировке города и хамоватой манере вождения, характерной для местных. Жаль, конечно: на своих колесах за три часа можно добраться до города, а на автобусевсе пять тащиться.
Проснувшись до рассвета, он быстро оделся. Теткиных ватрушек совсем не хотелось, поэтому спешил. Завтракать не стал, чтоб не столкнуться с отцом Геннадием: молодой священник встал спозаранку и пил на кухне какой-то вонючий растительный отвар перед тем как уйти в свою часовню. Иван Ильич мышкой прошмыгнул по коридору, в полумраке натянул боты, запахнул куртку и выскочил на крыльцо.
Сам он в часовне ни разу не был, но слыхал, что стараниями Василия она выглядела вполне прилично. Стены внутри украшены сценами из Библии, а на крыше приладили православный крест. Позолоченный, на закате блеститглазам больно. Почти так же больно, как смотреть на здорового мужика в платье
Машина стояла в большом сарае. Сегодня завелась на удивление быстро. Иван Ильич вырулил на пустую дорогу, запер ворота и некоторое время курил снаружи, прислушиваясь к кашлянию мотора. Сама мысль о возвращении в ледяной салон была мучительной, но до первого автобуса оставалось меньше часа, а как оно придется в дорогенеизвестно. Он выбросил окурок и нырнул в холодные объятия сидения, словно в прорубь.
За окном замелькали серые штакетины заборов. Деревня спала, только редкие старушки копошились во дворах возле дровников. Вот позади остался дом Бондарей, и дорога нырнула в заснеженный лес. Деревья подступали к самой обочине, сосны тянули к машине свои лапы из сумрака
Иван Ильич включил приемник, чтобы ехать веселее. Здесь ловились только центральные станции и Китайсейчас последний явно выигрывал. Лучше уж слушать песни на непонятном языке, чем передачи для московских полуночников. Он не прогадал: музыка оказалась заводная, а бойкая ведущая острила и смеялась над собственными шутками. Время в пути до райцентра пролетело почти незаметно.
Улицы стояли пустые. Сонный ПГТ встретил раннего визитера равнодушно. Визитер оставил машину на стоянке возле мэриитам хоть не разуюти бодро зашагал к автовокзалу.
Доброе утро, сказал Иван Ильич немолодой кассирше в пуховике, едва открывшей свою амбразуру. Мне до города, пожалуйста.
Водитель уже отметился, глухо ответила женщина, протягивая ему билет. Можете сразу садиться. А то задубнете.
Автобус действительно стоял под парами с обратной стороны вокзала. Иван Ильич показал билет нахохлившемуся водителю, в пустом салоне занял лучшее местонад печкойи уставился в окно. Утренний сумрак понемногу рассеивался, снег уже отливал белым вместо серого, а вершины сопок порозовели. Еще четверть часаи встанет над краем желтое солнце. Всех задубевших пригреет.
Сколько раз он пытался уехать отсюда? Служил во флоте, потом в городе решил остаться, из рейсов месяцами не вылазил, полмира повидалвсе не то. Край тебя забудет, ты его
Владивосток всегда напоминал ему тигра: раскинулся по сопкам, да глазеет то на море, то в небовдруг что? Он всегда наготове, сторожит берега, самые дальние подступы к рубежам На людей ему плевать: не выплывутприедут новые. Понаедут.
За мыслями о жизни и малой родине Иван Ильич задремал, и четыре с лишним часа тряски промелькнули незаметно. Он сошел с автобуса в пригороде. Петр жил здесь с конца восьмидесятых, выстроил коттедж одним из первых. Раньше, как многие, возил иномарки, а потом: киоск, магазин, ресторан Один бог ведает, что сейчас у него за душой.
От трассы спускалась дорога, прямая как стрела. Шагая по обледенелому и присыпанному угольной крошкой асфальту, Иван Ильич с удивлением крутил головой: раньше здесь рос лес, лишь несколько коттеджей стояло далеко внизу, у старого аэродрома. Пригород всегда был малолюдным, зеленым. Это земли военных; любое строительствона свой страх и риск. Однако ж сколько рисковых нашлось!
Чем ближе он подходил к раздолбанной взлетно-посадочной полосе, тем плотнее становилась застройка, тем теснее стояли коттеджи, тем выше были заборы из профлиста. Тоже элитаживут у черта на рогах, а огородились, будто кругом черти с вилами. Друг от друга, не иначе. Однако, найти нужный дом будет непросто.
К счастью, Иван Ильич заметил впереди приметную машинупеределанный из микроавтобуса катафалк. Черный, наглухо тонированный, внутри еще и занавески наверняка, чтоб покойнику красивее жилось.
Бондаря хоронят? спросил Иван Ильич водителя катафалка, который уютно пристроился на сиденье с подогревом и решал сканворд.
А хрен знает, буркнул тот, не подымая головы от журнала. Мне накладную не показывали Копытное из пяти букв?
Козел.
Он вошел в приоткрытые ворота и тут же был атакован стаей мелких шавок. Пара болонок, пекинес и, кажется, пудельвсе лохматые, страшные, чумазыеистошно визжали и скакали вокруг, не причиняя, впрочем, посетителю никакого вреда. На шум выскочил хозяин с галстуком в руках.
Здорово, Петь. Рановато я, а?
Нормально Пшли, пшли на хер отсюда! Петр ласковыми пинками разогнал свору и втащил гостя внутрь. Ты извини, жена развелатащит в дом всякую дрянь, наступить некуда Внутрь не пускаю, а во двор хоть не выходи. Гробарям концерт устроилисрам один.
Может, запереть? предложил Иван Ильич, стягивая шапку с головы.
Поймаешь ихразбегаются, суки. Люська на курорт улетела после нового года, я тут с ними с ног сбился. Похороны еще Ты раздевайся, проходи. Ноги вытирай только, тапок не держим.
Он забрал у гостя верхнюю одежду и сунул в шкаф с зеркальными раздвижными дверями. Вроде «купе» называются. В деревне таких нет, а в городе у многих уже стоятмодно и место экономят. Иван Ильич с любопытством огляделся. Красиво, удобно, простенько, но со вкусом. А в тот раз его и за калитку не впустили.
Причина нынешнего гостеприимства Петра стояла посреди просторного холла на трех табуретках. Василий, как и брат, был высоким. Гроб длинный. Прислоненная к стене крышкавыше двери.
Народ к двенадцати соберется. Помянем тут, потом на кладбищеучасток хороший, рядом с дорогойа дальше в ресторан на банкет. В общем, все как положеностарший брат болтал и старался не смотреть в лицо младшему. Выпить хочешь?
Не рано? засомневался Иван Ильич.
Нормально!
Они прошли на кухню. Там была встроенная мебель с резными фасадами, столешница под мрамор, огромная плита с вытяжкой и даже кухонный комбайнтетке бы понравилось. За круглым столом в углу закусывали «гробари». Петр достал из недр ближайшего шкафа бутыль с янтарно-коричневой жидкостью и позвал Ивана Ильича в гостиную.
Виски. Односолодовый. объявил он, разливая напиток по стаканам. Хрен знает, что такое, но вкусный, мягонький. Люська привезла из Америки.
Путешествовать любит? спросил Иван Ильич, принимая стакан. Из вежливости спросилсупругу земляка он в глаза не видел.
А кто не любит, когда время и деньги есть? Она с работы давно уволилась: сперва за отцом ходила, потом за матерью. Теперь вот развлекается как может. Дети разлетелись, а нам куда деваться? Ну, земля пухом хотя рано про это еще.
Судя по всему, Петр начал поминать еще с устра. Приветлив, любезен, разговорчивдивное дело. Он, может, за всю жизнь столько не наболтал, сколько за последние десять минут. Неужели смерть брата так подействовала? Они как будто и не особенно ладили. Василий не любил вспоминать о семейных делах, да и вообще о личном говорил мало. Больше о живописи. О вечном, так сказать.
Народу много будет?
До хрена. Однокурсники его бывшие, преподаватели, поклонники.
Кто? изумился Иван Ильич. Василий же лет тридцать в городе не был!
Мало ли, что не был. Работать-то не прекращал. Даже выставка у него была тут в картинной галерее.
Когда?
Да в семидесятых еще.
Это не укладывалось в голове. Вот так Васька-скромник! Даже не заикался, что среди местной богемы знаменит. Во владивостокской «картинке» подлинник Айвазовского висити там же работы его друга, получается, выставляли. Двадцать лет назад.
Петр шмыгнул носом и снова потянулся к бутылке. Иван Ильич протестующе поднял руку:
Хватит нам пока, не гони.
Чего? Да я в норме, хозяин потер покрасневшие глаза. Это простыл немного, беготни сколько было
Все равно. Силы до вечера побереги. Похороныдело такоеснаружи раздался собачий визг, он бросил взгляд за окно и поднялся. Я, наверно, погляжу, чего можно с ними сделать. Время к двенадцати, не годится это
Оставив Петра на кухне, он направился к входной двери, но у гроба невольно замедлил шаги. Другого случая спокойно проститься с другом не будет. Понаедут.
Василий лежал в незнакомом костюме, с необычно причесанными на пробор волосами. Обычно ходил лохматым и в свитере. Вообще лицо как будто незнакомое. Это были не первые похороны в жизни Ивана Ильича, он уже знал, что мертвецы неуловимо меняютсяпорой настолько, что теряется сходство с прижизненным «оригиналом». Знал, но никак не мог привыкнуть.
Взгляд, будто отказываясь смотреть на застывшие черты друга, переместился ниже, к скрещенным на груди рукам. Пальцы сжимают не зажженную пока свечу Но Иван Ильич и без огня разглядел, как они изранены.
Он изумленно наклонился к телу: руки Василий берег особо, грубой работой занимался исключительно в перчатках и со всей возможной аккуратностью. Однако же кончики пальцев сплошь покрыты ссадинами, на указательном ноготь едва не сорван, а на безымянном виднеется порез. И как Иван Ильич не заметил этого, доставая тело из проруби? Психанул, должно быть.
Собаки снаружи закатились с особенным рвением: мимо забора проехала незнакомая машина. Друг в последний раз посмотрел в лицо покойникадействительно, совсем чужоеи вышел.
Следующие полчаса пролетели в погоне за шавками по двору. В конце концов все были отловлены и заключены в выстроенный позади дома вольер. Землю там устилал разрытый слой опилок вперемешку с собачьими отходами. Алюминиевые миски с примерзшими остатками пищи валялись тут и там. Оказавшись взаперти, собаки принялись от безысходности выгрызать лакомые кусочки. И затихли, слава богу.
На похороны пришло много народу. Так много, что Иван Ильич растерялся. В просторном коттедже стало тесно; все беспорядочно толклись вокруг гроба с напряженно-скорбными лицами. Лучший друг покойного от греха подальше отирался по углам и слушал напыщенные прощальные речи от людей, едва знавших Василия. Петр слова не брал, он тоже.
Последнимс опозданиемприбыл священник. Не старше отца Геннадия, но с гонором как у целого патриарха. С порога потребовал водки, потом несколько раз назвал покойного Владимиром. В переполненной людьми комнате он размахивал кадилом так, будто вокруг никого не было. Скорбящие смиренно уворачивались.
Потом гроб погрузили в катафалк. Прибывших на такси ожидал комфортный автобус. После короткого прощания у края могилы гроб заколотили, опустили в яму и начали закапывать, а скорбящая богема поспешила на банкет.
В ресторане много ели и пили. Говорили тоже много.
Словом, хлопотный был день.
На последний автобус Иван Ильич, конечно, опоздал. Да и за руль собственной «старушки» все равно бы не сел в таком состоянии. Банкетный зал пустел, а он разглядывал недоеденный блин и раздумывал, допивать ли водку. На этом краю стола собрались одни старухипожилые дамы по-городскому. Пили немного, зато ели за семерых, еще по кулькам да сумочкам рассовывали «для собачек». Что ж удивительного, если разносолов ресторанных деревенскому гостю почти не досталось, а водку пришлось кушать в одно лицо?
Кукуешь? над ним, покачиваясь, стоял Петр.
Иван Ильич обвел зал мутным взглядом. Все дамы с собачками разошлись. Пожилые официантки убирали со стола, два самых слабых художника дремали лицами в тарелках. Тишина и благолепие.
Откуковали уж, криво усмехнулся он.
Где ночевать надумал?
В гостиницу поеду.
Хрен тебе! решительно возразил Петр. У меня проспишься. Художники эти совсем малохольные: остатков с банкета еще на сорок дней хватит. Не дело, надо допи доесть. Поехали!
Иван Ильич без эмоций нацепил куртку, обмотал шею шарфом и вывалился следом за разгулявшимся знакомцем на крыльцо ресторана. Вечерний город ослепил миллионами огней. На опустевшей стоянке коптила воздух единственная машина с эмблемой такси на боку. Официантки выносили пакеты с остатками банкета и под бдительным взором таксиста укладывали в разверстую пасть багажника.
Под завязку! наконец констатировал шофер и захлопнул крышку.
Пассажиры уже посапывали на заднем сиденье. Старший Бондарь всегда отличался предусмотрительностью и машину заказал заранее.
Дома хозяин с гостем общими усилиями утрамбовали в холодильник ресторанные деликатесы, а после переместились в гостиную. Там они с новыми силами принялись поминать друга и брата.
Слушай ну, какой он был, а? Какой! восторженно бормотал Иван Ильич.
Во какой! отзывался Петр, покачивая головой в такт музыкепо телевизору транслировали какой-то концерт.
А рисовал как
Охренительно!
При жизни-то не ценили, а на похороны вон сколько народу пришло, ему вдруг стало очень обидно за друга. Почти что до слез. А в деревне бы кто навестил, кроме тебя?
Ни одна падла, кивнул Петр, снова берясь за бутылку.
У нас-то не забудут Он ведь и клуб, церковь эту нынешнюю, разрисовал Не забудут
Пусть попробуют! Уж Васькину память я в обиду никому не дам.
Петр погрозил кулаком Пугачевой в телевизоре.
Слушай, сказал Иван Ильич, когда примадонна ушла со сцены, а ты руки его видел?
Чьи? озадаченно уставился на экран Петр.
Васины! Они ж все покарябанные!
Петр хмуро оглядел стол, вышел на кухню, вернулся с новой бутылкой и сел обратно.
Видел, наконец сказал он, ну и что?
Что-что Васька руки берег, вот что! Всегда в перчатках работал. Так порезаться он только об лед и мог, когда
Ну, хватит, негромко сказал Петр. Ясно, что только там, и что с того?
С какого бы хрена ему топиться? упрямо проговорил Иван Ильич. Все нормально было, на жизнь не жаловался, работал до последнегосамоубийцы ж не такие! И потом: прорубь закончил, инструмент домой отнеса утром туда же топиться пошел Бред же!
Вань, ты бросай уже в Шерлока Холмса играться, вздохнул Петр. Смотри, как бы и тебе доктор не понадобился.
Глава четвертая
Утро выдалось недобрым. Мрачный Петр на кухне угощался рассолом из банки. Иван Ильич не стал его отвлекать и сам тихонько собралсяблаго все манатки давеча по карманам куртки распихал. Предусмотрительный стал с пьяных глаз, аж завидно. То бутылку пустую от тетки спрячет, то вещи сложит аккуратно, чтоб утром не искать на больную голову.
А болело сегодня от души. Иван Ильич наклонился завязать распустившийся шнурок и даже заскулил тихонько.