Владик заскулил, отчетливо понимая, что сегодня его многострадальная жизнь, скорее всего, и кончится. Инга забилась в самый дальний и темный от Цента угол, наивно надеясь, что изверг ее не найдет.
А ведь и верно! озарился Цент. Ведь это вы же меня уговорили его пощадить. Плели всю эту чушь, про то, что людей нельзя ногами бить и на верную смерть бросать. А я, значит, страдай теперь из-за вас.
Владик понял, что сейчас наступит третья фаза, и Цент начнет мстить за обиды. Деться из железного ящика некуда, шансов на спасение ноль. Да и пленившие их обитатели крепости едва ли станут вмешиваться в потасовку между узниками, тем более что они сейчас слишком занятытрескают трофейный провиант. А ведь когда Цент получил прикладом по затылку и лег отдохнуть, Владик честно постарался набиться к ним в друзья. Он пытался напомнить Коле, что всегда был к нему добр, но исказить историческую правду не удалось. Коля мстительно припомнил, как добрый Владик отоварил его по голове кирпичом, чем сорвал попытку побега и едва не отправил на тот свет.
Тогда Владик попытался объяснить этим людям, с кем их свела судьба и как жестоко они пожалеют о своем поступке, если не прикончат Цента прямо здесь и сейчас. Ибо если изверг выживет и обретет свободу, он вовсе не пойдет дальше своей дорогой. О, нет! Он будет мстить. Страшно, безжалостно, всем подряд, и виновным и не очень, без оглядки на пол, возраст и вероисповедание. Но, увы, Владика не стали слушать. По словам Коли, он являлся пособником Цента во всех его черных делах. Ингу тоже объявили пособницей и злодейкой, против чего она даже не стала возражать в силу очевидной бесполезности любых оправданий. В итоге бесчувственного главаря банды и его кровожадных подельников схватили, скрутили, и силой поместили в железную будку, пообещав решить их судьбу позже.
Владик не знал, что собираются сделать с ним обитатели крепости, да это и не имело значения. Вряд ли они что-то успеют сделать. Цент их наверняка опередит.
Давайте подумаем, как нам сбежать, попыталась сменить тему Инга.
Думай, не стал возражать Цент, сверля Владика кровожадным взглядом. Хотя, если ты сквозь стены ходить не умеешь, то я и не знаю, что тут можно придумать. Разве что взять заложника.
Какого?
Ну, вон, очкарика. Сажем, что зверски убьем его, если нас не отпустят.
Даже Инге этот план не показался перспективным, а уж Владику и подавно.
Да ведь им на него наплевать, заметила она. Они скажут: убивайте, нам все равно.
Они скажут, а мы возьмем, да и убьем! с воодушевлением выпалил Цент. А вот с этого уже польза будет. Во-первых, нехристи поймут, что с нами шутки плохи, а во-вторых, мне уже давно хочется отвести на ком-нибудь израненную душу.
Слушая кошмарные речи, Владик тихонько заплакал. Просить пощады он и не пытался, потому что Центу чуждые такие понятия, как сострадание и милосердие. Будь его воля, он бы каждый день только и делал, что мучил бы да убивал, убивал бы да мучил.
Может, они нас просто отпустят? предположила Инга, хотя и сама, похоже, не верила в вероятность подобного исхода.
Как же! Размечталась, проворчал Цент. Коля-сказочник столько всего наплел своему гнусному дяде, что нас, как маньяков, фашистов и врагов человечества, хорошо, если просто пристрелят. А ведь могут и пыткам подвергнуть. Так сказатьна посошок.
Пыткам? вздрогнула Инга. Каким пыткам?
Точно не знаю, я же не пророк. Пытки бывают разные.
Владик обхватил голову руками и горько заплакал. Всеобъемлющее отчаяние охватило его. Как никогда захотелось вновь оказаться в поле с любимой лопатой. И как он, неблагодарный, мог не ценить своей участи землекопа?
Ну, что там эти нехристи делают? спросил Цент. Все мои консервы пожрали, ироды окаянные?
Он выглянул в окошко, но вместо возмутительной картины группового вероломного поглощения чужих калорий, обнаружил безлюдный двор. Все обитатели крепости попрятались по своим норам, на местах остались лишь караульные, что маячили на стенах.
Ну, правильно, проворчал Цент, в сердцах ударяя кулаком по железной стене темницы. Попировали славно чужими харчами, теперь и поспать можно. Ничего у людей святого нет! И ведь не думают, что за все это придется отвечать перед высшими силами.
Перед богом? уточнила Инга.
Сперва передо мной. А потом да, и перед богом тоже. Я их к нему отправлю, а уж он пускай решает, как с их грешными душами поступить. Впрочем, я и так знаю, что он решит. За такие штуки ссылают навечно в ад, в самый его жуткий круг.
После чего признался, что сам готов после смерти подбрасывать дрова в костры, на которых будут вечно жариться пожиратели консервов, ибо нет большего греха, чем поглощение еды, принадлежащей крутому перцу.
За весь день пленников так никто и не навестил. Не пришел даже подлый и неблагодарный Коля, дабы всласть позлорадствовать, упиваясь местью. Видимо, он был слишком занятотъедался на дядиных харчах и продолжал порочить добрые имена своих спутников, приписывая им все новые и новые злодеяния.
Тот факт, что их, как пленников, не собираются кормить, не стал для Цента сюрпризом. Он бы на месте обитателей крепости поступил аналогичным образом, и не стал бы переводить еду на смертников. Но хоть отсутствие кормежки и было ожидаемо, оно не стало от этого менее мучительным. Больше всего на свете Цент ненавидел терпеть лишения. Всегда считал, что это исключительно прерогатива лохов. Это они привыкли терпеть, экономить, во всем себе отказывать, и не роптать в случае нужды. Конкретный же пацан должен получать все, что хочется, и не важно, какой ценой. Цент никогда за ценой не стоял. Надо ли кого-то избитьизобьет. Надо убитьубьет. Надо закатить геноцид горойизвольте получить. Оказаться в положении лоха, которого насильно отлучили от пищи и лишили свободы, было не только мучительно, но и унизительно.
День тянулся долго. Инга и Владик сидели по углам, боясь неосторожным движением привлечь к себе внимание Цента, сам же князь отдавался наиприятнейшему делупрорабатывал план жестокой мести. Он уже вынес всей этой колонии смертный приговор. Жалкие оборванцы и их предводитель дядя Миша вскоре искусают до крови все локти и коленки, когда поймут, сколь опрометчиво поступили, пленив помазанника божьего и заточив оного в темницу. Ибо их ждет возмездие библейских масштабов. Прогневившая Цента колония разделит ужасную участь Содома и Гоморры. Но самые сладкие пытки, самые утоненные истязания, Цент приберег для друга Коли. Вот уж кому доведется изведать все мыслимые муки. Если бы только грязный клеветник мог заглянуть в будущее одним глазком, он бы уже наложил на себя руки, дабы избегнуть погружения в океан страданий.
Цент весь отдался мечтаниям о грядущем возмездии, и не сразу понял, что до его слуха доносится едва слышный, но от того не менее жуткий шепот. Он сразу узнал этот голос, ибо слышал его не так давно. Это был голос монстра, насылающего туман.
В темноте узилища Цент разглядел огромные, наполненные страхом, глаза Инги. А Владик, едва услыхав демонический глас, переполнился такой храбростью и налился такой отвагой, что не побоялся с грохотом испортить воздух, хотя Цент и пригрозил ему за такие штуки убоем на месте.
Шелестящий шепот растворился в воздухе, а затем через стену, будто кисель, в крепость потек белый густой туман. Дозорные на стенах поспешили зажечь факелы, но те не особо-то помогалитуман был настолько плотный, что его не мог рассеяться даже свет горящего огня.
Туман окутал крепость. Снаружи пропало все, растворившись в белом мареве. Шелестящий шепот стал громче и настойчивее. Казалось, он звучит сразу со всех сторон, шурупом ввинчиваясь в мозг. Даже Центу, и тому стало неуютно. Храбрость его поколебалась. Будь при нем волшебная секира, он волновался бы меньше, ибо оружие уже доказало свою способность противостоять темным чарам. Но топор, разумеется, изъяли пленившие его злодеи.
Ладно, чего уж, вздохнул Цент. Давайте, ребята, спать. Утро вечера мудренее. Хотя после такого вечера на доброе утро рассчитывать глупо.
Он снял с Владика куртку, бросил ее на пол и прилег сверху. Пол в темнице был железный и не слишком теплый, никаких удобств для комфортного времяпровождения, вроде нар, не было. Единственный элемент декора составляло железное ведро с водой, вроде как параша. Цент, впрочем, сразу предупредил своих сокамерников, чтобы те даже не думали справлять в него нужду. И без того от землекопа несет отвагой, еще не хватало окончательно усугубить ароматическую обстановку в камере.
Ты собираешься спать? спросила Инга, глядя на развалившегося на полу Цента. Вот прямо сейчас?
А у тебя есть другие предложения? поинтересовался тот.
И ты сможешь уснуть под этот жуткий шепот?
И не под такое засыпать приходилось. К тому же Владик постоит на часах, покараулит. Ты же не хочешь спать, да, Владик?
Программист судорожно кивнул головой. Вливающийся в уши зловещий шепот лишал его не только сна, но и разума. Казалось, что этот зловещий голос обращается лично к нему, одурманивает, подчиняет. Пусть он не понимал звучащих слов, но этого и не требовалось. Смысл и так был ясен. Чудовище не сумело заполучить его в колонии Инги, и теперь решило повторить попытку.
Вот и хорошо, пробормотал Цент, смыкая веки. Надо выспаться, сил набраться. Они мне ой как понадобятся. Стольких еще предстоит убить и зарезать.
Через минуту изверг засопел ровно, а затем и захрапел. Инга какое-то время бродила по камере, то и дело вздрагивая, когда жуткий шепот внезапно менял тональность, становясь то громче, то тише, а затем тоже улеглась и вскоре заснула. И только оставшийся на страже Владик боялся закрыть глаза.
Демонический шепот не смолкал в его многострадальной голове, слова давно забытого языка, будто когти хищника, вонзались в мозг. Владику все время казалось, что темные силы подбираются к нему, что они уже внутри темницы, тянут к добыче когтистые лапы. А когда снаружи, за стенкой, что-то зашуршало, программист едва не бросился будить Цента и Ингу. В последний момент остановился. Все-таки вершину топа кошмарных сущностей продолжал занимать изверг из девяностых, а каким тот бывает злым, ежели его разбудить до срока, Владику было хорошо известно.
До самого утра несчастный программист пребывал в состоянии панического ужаса. Когда в крошечном окошке забрезжил рассвет, кошмарный шепот начал утихать, а затем и вовсе смолк. Владик осторожно выглянул наружу, но не увидел там никаких следов тумана. Крепость была на месте, ее обитатели уже начали пробуждаться. Ночь закончилась, унеся с собой все свои ужасы. Да вот надолго ли? Темные силы не съели, но теперь предстояло иметь дело с живыми людьми, которые, иной раз, и похуже будут. Как решат поступить со своими пленниками обитатели крепости? Вряд ли стоит раскатывать губу на помилование и прощение всех грехов. Многострадальный Коля наверняка поведал своему дяде обо всех злодействах Цента, и Владик отнюдь не винил болтливого юношу. Будь у него самого дядя, он бы тоже пожаловался ему на изверга из девяностых. Одно лишь печалило Владикачто его записали в подельники Цента, выставив злодеем, а не жертвой, каковой он и являлся в действительности.
А, прыщавый, доброе утро, прозвучал за его спиной искаженный зевотой голос изверга. Что не спишь, хвалю. Я уж боялся, что так и не удастся воспитать в тебе чувство ответственности. Как прошла ночка? Что-нибудь интересное случилось, или все было тихо?
Туман все окутал, я слышал демонический гласневпопад ответил Владик.
А мне какая-то гадость снилась, сообщил Цент. Наверное, все из-за того, что лег спать голодным. Я уже и забыл, как это отвратительноотходить ко сну с пустым желудком. Инга, вставай, хватит дрыхнуть.
Девушка зашевелилась и открыла глаза.
Уже утро? спросила она.
Да, и давно. Интересно, нас кормить будут? Хотя, чем? Им самим-то жрать нечего. Хоть бы отпустили, что ли. Обобрали, объели, унизили, ну и будет. Выпустили бы за ворота, дескать, ступайте с богом своей дорогой, да зла не держите. Ну а я тоже человек. Все понимаю. У них тут бабы, дети, их кормить надо. Сердце-то у меня не каменное.
И ты готов им все простить? справедливо усомнилась Инга, расчесывая волосы пятерней и умываясь послюнявленным пальчиком.
Да что уж там, вздохнул Цент. Уже простил. Неправильно это, зло в душе держать, не в православной традиции.
Инга и Владик были сильно удивлены этими словами. Уж они-то прекрасно знали, сколь неравнодушен Цент к еде, и как болезненно реагирует на любые просьбы поделиться сухариками. Неужели в черствой душе изверга из девяностых уцелели какие-то крохи человечности? Если так, то не все еще потеряно. Цент еще может измениться к лучшему.
Я думала, ты будешь мстить, с улыбкой призналась Инга.
Господь с тобой! Я не злопамятный, ответил Цент, выглядывая в окошко. Крепость просыпалась после очередной веселой ночки. Грязные худые люди как черви выползали из своих шалашей, чесали впалые животы и судачили о том, что завтракать сегодня, похоже, придется лишь свежим воздухом. Хотя, не таким уж и свежим. Вчера дул ветерок, унося прочь большую часть ароматического достояния колонии, а вот сегодня, в штиль, все немытые ноги, нестиранные носки и потные подмышки завоняли во всю мощь. И не только они. Поскольку снаружи было опасно, свои большие и малые нужды обитатели крепости тоже справляли в ее пределах, и далеко не всегда в специально отведенных для этого местах. Одно такое местечко располагалось неподалеку от тюремного контейнера. Злой дух, пришедший оттуда, и нагло вторгшийся в окно, отшиб у Цента аппетит.
Да сколько нас тут держать собираются? зарычал он, ударяя дверь ногой. Обобрали, объели, свободы лишили, так еще и фекалии их нюхай.
Еще через полчаса, когда озверевший от голода Цент уже готов был выместить зло на Владике, снаружи зазвучали голоса, а затем двери контейнера со скрежетом отворились. Цент сжал кулаки и напрягсяесли там два-три тела, пусть и с оружием, можно попытать счастье. Но не повезло. Явилась целая делегация, восемь человек. Состояла она из дяди Миши и его подручныхвооруженных мужиков, худых, грязных и угрюмых. Коля тоже был здесь, но старался держаться поодаль. Похоже, даже плененный и безоружный Цент внушал ему страх. Князь, окинув кровожадным взглядом не по годам болтливого юнца, заметил у того за поясом свою секиру. Оружие явно было не по герою. Топор своим весом непрерывно стаскивал с Коли штаны, и тому постоянно приходилось подтягивать их обратно.
И долго вы нас тут держать собираетесь? без намека на дружелюбие спросил Цент. Голодом решили заморить?
А как нам, по-твоему, с бандитами поступать? нагло спросил дядя Миша. Не запри мы вас, вы бы устроили в нашей колонии бойню.
Владик и Инга непонимающе переглянулись, Цент от изумления аж рот раскрыл.
Что? переспросил он, на тот случай, если послышалось. Какая еще бойня?
Обыкновенная. Зачем же еще вы напали на наших людей?
На каких людей? по-прежнему ничего не понимая, спросил Цент. На кого мы напали? Что за порожняк и клевета?
Тут дядя Миша, не краснея, сообщил Центу краткое содержание предыдущей серии. Оказывается, вчера, въехав на территорию крепости, он, Цент, повел себя агрессивно, пытался кого-то убить, что-то украсть и покушался на чью-то невинность. От столь наглого искажения исторических фактов Цент буквально опешил. Да, бывало с ним, конечно, всякое, иной раз не помнил, как вчера чудил. Но тут другой случай. Ведь трезвый был, как стеклышко, и с памятью никаких проблем. Нападение, безусловно, было, вот только напали на него. Ограбили, самого оглушили по затылку, потом запихнули в железный ящик.
Командир, а ты ничего не путаешь? уточнил Цент. Тебе, может, напомнить, как все было.
Да знаем мы, как все было, произнес полицейский. Вы тут не первые, кто приезжает, и хочет у слабых и беззащитных людей последнее украсть, а самих их обидеть. Такие, как вы, хуже зомби.
Да что это за отстой словесный? не сдержал возмущения Цент. Кого мы обидели, ты, оборотень в погонах? Нас обидели. Нас обокрали. А вы.
Ну, все, хватит, грубо прервал Цента дядя Миша. Наша община открыта для каждого, но после всего случившегося ваше пребывание здесь недопустимо. Вам придется покинуть колонию.
Да хоть сейчас! обрадовался Цент. Тачку нашу отдайте.
Автомобиль конфискован в счет покрытия нанесенного вами ущерба, гнусно улыбаясь уголками губ, проинформировал полицейский. И все его содержимое тоже.
Владик ждал, что Цент устроит скандал, но тот вдруг успокоился, перестал задавать глупые вопросы, и произнес покладистым тоном:
Ладно, конфискация так конфискация. Что тут поделаешь? Беспредел суров, но беспредел. Так мы свободны или как?