Включая собственную мать.
«Надо оспорить завещание в суде, заявил Ронан. Мы должны побороться».
Диклан ответил: «Неважно. Мать без негоничто. Мы вполне можем уехать».
«Надо бороться!» настаивал Ронан.
Но Диклан уже отвернулся.
«Она бороться не станет».
Ронан наконец сумел пошевелить пальцами. Тело вновь принадлежало ему. Он ощутил прохладную деревянную поверхность коробки в руках и неизменное присутствие кожаных шнурков, скользивших по запястьям. Нащупал впадины и подъемы букв, вырезанных на коробке. Щели ящичков и очертания прочих подвижных частей. Пульс у Ронана участилсяэто был восторг творца. Всеобъемлющий восторг создания чего-то из ничего. Не так-то просто вынести нечто из сна.
И не так-то просто вынести из сна только что-то одно.
Принести хотя бы карандаш было маленьким чудом. Тем более извлечь что-нибудь из собственных кошмаров. Никто, кроме Ронана, не знал, какие ужасы населяли его подсознание. Страхи, демоны, завоеватели, звери.
Это был его самый опасный секрет.
В нем бурлила ночь. Ронан обвился вокруг коробки, пытаясь ухватиться за собственные мысли. Он начал слегка дрожатьа потом вспомнил слова Ганси: «Ты невероятное существо».
«Существо» это слово ему подходило.
«Блин, что я такое?»
Может, Ганси не спал?
Ронан и Ганси оба страдали от бессонницы, хотя боролись с ней по-разному. Если Ронан не могили не хотелзаснуть, он слушал музыку, пил или отправлялся на улицу в поисках какой-нибудь автомобильной неприятности. Иногда то, другое и третье одновременно. Когда Ганси не спалось, он листал хрустящую тетрадь, в которую записывал всё, что относилось к Глендауэру, а если был слишком утомлен, чтобы читать, то с помощью коробки от хлопьев и тюбика краски добавлял очередное строение к миниатюрной модели Генриетты, которую он возвел в комнате. Методы одного совершенно не помогали заснуть другому. Но иногда приятно знать, что тыне единственный, кто бодрствует.
Ронан вышел из комнаты, держа Бензопилу на сгибе руки. Разумеется, Ганси сидел, скрестив ноги, на Главной улице и неспешно помахивал свежепокрашенным куском картона перед единственным оконным кондиционером. Ночью Ганси казался особенно маленьким, ну или помещение казалось особенно большим. Освещенный только маленькой лампой, которая стояла на полу рядом с тетрадью, зал устремлялся ввысь, как волшебная пещера, полная книг, карт и трехногих наблюдательных приборов. За сотнями стекол лежала плоская и черная ночь, так что особой разницы между окном и стеной не было.
Ронан поставил деревянную коробку, которая ему приснилась, рядом с Ганси и отступил в другой конец крошечной улицы.
Ганси выглядел старомодно и педантично в своих ночных очках в тонкой металлической оправе, соскальзывавших с носа. Он перевел взгляд с Ронана на коробку, затем обратнои ничего не сказал. Но все-таки вынул один наушник и продолжил наносить клей на миниатюрный шов.
Хрустнув шеей, Ронан спустил Бензопилу на пол и позволил ей развлекаться самой. Она тут же перевернула мусорную корзинку и начала исследовать содержимое. Это оказался шумный процесс. Она шуршала бумагами, как секретарь за работой.
Сценарий был знакомый, обветшавший от времени. Они прожили вместе на Монмутской фабрике почти всё то время, что Ганси провел в Генриеттеуже около двух лет. Конечно, строение не выглядело так с самого начала. Это была всего лишь одна из многочисленных заброшенных фабрик и складов, которые стояли в окрестностях города. Их почему-то не сносили, просто покидали. Монмутскую фабрику постигла такая же судьба.
Но затем в Генриетту приехал Ганси, со своими безумными мечтами и нелепым «Камаро» и купил здание за наличные деньги. Никто даже не заметил этого, хотя люди ездили и ходили мимо каждый день. Фабрика по пояс заросла плевелами и колючкой, а Ганси спас ее.
Всю осень, после того как Ронан и Ганси подружились, и всё лето, накануне появления Адама, одну половину свободного времени они посвящали поискам Глендауэра, а другуювытаскиванию барахла со второго этажа. Пол там был завален хлопьями облупившейся краски. Провода свисали с потолка, как лианы. Облупленная фанера загораживала чудовищные столы эпохи ядерной войны. Парни жгли мусор на заросшей парковке, пока копы не велели им прекратить, а потом Ганси объяснил полицейским ситуацию, и они вылезли из машины, чтобы помочь. В те времена это удивляло Ронана: он еще не понял, что Ганси убедил бы даже солнце остановиться и дать ему немного времени.
Они несколько месяцев занимались Глендауэром и Монмутской фабрикой. На первой неделе июня Ганси обнаружил безголовую статуэтку птички, у которой на животе было по-валлийски вырезано слово «король». На второй они установили на втором этаже, рядом с туалетом, холодильник. На третьей кто-то убил Ниалла Линча. На четвертой Ронан переехал на Монмутскую фабрику.
Поставив на место картонное крыльцо, Ганси спросил:
А какая была первая вещь, которую ты вынес? Ты всегда знал, что это будет?
Ронану было приятно, что его спросили.
Нет. В первый раз это оказался букет цветов.
Он помнил тот сонзагадочный старый лес, синие, как ткань, цветы, растущие в тени Он шел среди шепчущих деревьев со своим неизменным призрачным спутником, а затем ощутил чье-то огромное незримое присутствие, внезапное, как грозовая туча. Ронан, опустошенный ужасом и уверенностью, что этой чуждой силе нужен он и только он, ухватился за первое, что подвернулось под руку, прежде чем его оторвало и подняло.
Проснувшись, он обнаружил в руке пригоршню сочных синих цветов, которых раньше никогда не видел. Теперь Ронан пытался описать Ганси их неправильные тычинки, мохнатые лепестки. Их невозможность.
Даже ему он не мог всецело передать радость и ужас той минуты. Мысль, от которой колотилось сердце: «Я такой же, как мой отец».
Пока Ронан говорил, Ганси сидел с полузакрытыми глазами, повернувшись в ночь. На его бездумном лице читалось то ли удивление, то ли боль; у Ганси эти чувства часто смыкались.
Тогда это была случайность, заметил он и закрыл тюбик с клеем. А теперь ты можешь делать это намеренно?
Ронан не знал, как бытьпреувеличить свою силу или подчеркнуть сложность процесса.
Иногда я могу выбирать, что принести. Но не могу выбрать, о чем видеть сон.
Расскажи, на что это похоже, попросил Ганси и полез в карман за мятой.
Он положил листок на язык и продолжал:
Проведи меня через процесс. Что происходит?
В окрестностях мусорной корзинки послышался звук рвущейся бумаги, это Бензопила, к своему полному удовлетворению, раздирала большой конверт.
Во-первых, сказал Ронан, надо выпить пива.
Ганси устремил на него испепеляющий взгляд.
По правде говоря, Ронан сам не очень хорошо разбирался в нюансах. Это совершенно точно было связано с тем, КАК он засыпал. В нетрезвом виде сны казались податливее. Меньше туго натянутой тревоги, больше мягкости. Они поддавались осторожным манипуляциямдо тех пор, пока внезапно не обрывались.
Он собирался именно так и сказать, но вдруг с языка у него сорвалось:
Они в основном на латыни.
Что?
Так всегда было. Я даже не знал, что это латынь, пока не подрос.
Ронан, для этого нет никаких причин, строго сказал Ганси, как будто тот швырнул игрушку на пол.
Знаю, Шерлок. Но тем не менее.
Во сне ты думаешь на латыни? Или на ней разговаривают другие? Я, например, говорю на латыни, когда ты видишь меня во сне?
Да-а, детка, с огромным удовольствием ответил Ронан.
Он расхохотался так, что Бензопила перестала драть бумагу и пришла убедиться, что он не умер.
Иногда ему снился и Адам, мрачный, изящный, полный безыскусного презрения к неуклюжим попыткам Ронана наладить контакт.
Ганси повторил:
Во сне я говорю на латыни?
Чувак, ты и в реале ее знаешь. Это некорректная постановка вопроса. Ну да, и ты тоже. Но обычно это разные незнакомые люди. Или надписи надписи на латыни. И деревья на ней говорят.
Как в Кабесуотере.
Да, как в Кабесуотере. Хорошо знакомом Кабесуотере, хотя Ронан уж точно не бывал там раньше минувшей весны. И все-таки, когда он пришел туда впервые, ему показалось, что это давно забытый сон.
Совпадение, произнес Ганси, потому что это не было совпадением и потому что он должен был это сказать. А что бывает, когда ты чего-то хочешь?
Если я чего-то хочу, я должен, типа, хорошо это сознавать. Почти бодрствовать. И хотеть надо очень сильно. А затем надо взять и
Ронан уже собирался привести в пример ключи от «Камаро», но затем раздумал.
То, что желаешь взять, нужно держать не как во сне, а как что-то настоящее.
Не понимаю.
Я не могу притвориться, что держу это. Надо держать на самом деле.
Всё равно не понимаю.
Ронан тоже, но он не знал, как объяснить по-другому. Несколько секунд он молчал и думал. Стояла тишина, не считая Бензопилы, которая вновь принялась потрошить труп конверта.
Наверно, это как рукопожатие, наконец сказал Ронан. Ты знаешь, что сейчас человек протянет тебе руку, и он ее протягивает; и хотя раньше ты никогда с ним не встречался, но за секунду до прикосновения угадываешь, потная она или нет. Вот как-то так.
Иными словами, ты не можешь объяснить.
Я только что объяснил!
Нет, ты использовал существительные и глаголы в интересном, но нелогичном сочетании.
Я объяснил, настаивал Ронан так яростно, что Бензопила захлопала крыльями, не сомневаясь, что ей грозит беда. Это кошмар, чувак тебе снится, что тебя укусили, а когда просыпаешься, у тебя болит рука. Вот так.
О, произнес Ганси. Правда болит?
Иногда, когда он выносил нечто из сна, им двигал настолько неразумный порыв, что реальный мир несколько часов после пробуждения казался бледным и высушенным. Иногда он долго не мог владеть руками. Иногда Ганси находил Ронана и думал, что тот пьян. Иногда он действительно был пьян.
Это значит «да»? И вообще, что это такое? Ганси взял деревянный ящик.
Когда он повернул колесико, одна из кнопок на другой стороне вдавилась.
Головоломка.
И что это значит?
Блин, а я знаю? Так она называлась во сне.
Ганси посмотрел на Ронана поверх очков.
Не надо говорить со мной таким тоном. Иными словами, ты сам не понимаешь, что принес?
Мне кажется, она нужна для перевода. Она это делала во сне.
Вблизи резьба превратилась в буквы и слова. Кнопки были такими маленькими, а буквы такими аккуратными, что Ганси не мог догадаться, как эту штуку сделали. И как разнообразные колесики встроили в ящик без всяких видимых швов на радужной деревянной поверхности.
Здесь латынь, заметил он и перевернул коробку. Здесь греческий. А тут санскрит, кажется. А это коптский?
Ронан спросил:
Блин, кто вообще знает, как выглядит коптский?
Очевидно, ты. Я практически уверен, что это он. А эта сторона, с колесикамимы. Во всяком случае, наш алфавит, и он складывается в английские слова. А здесь? Остальноемертвые языки, но конкретно этот я не узнаю
Слушай, сказал Ронан, поднимаясь на ноги. Ты всё слишком усложняешь.
Он подошел к Ганси, взял ящик, повернул несколько колесиков на «английской» стороне, и сразу же кнопки на других сторонах задвигались. В этом было что-то нелогичное.
У меня голова болит, пожаловался Ганси.
Ронан показал ему английскую сторону. Буквы сложились в слово «дерево». Он перевернул коробку на латинскую сторону. Bratus. Потом на греческую. δένδρον.
Значит, эта штука переводит английский на другие языки. Вот перевод слова «дерево». И всё-таки я не понимаю, что ЭТО такое. «Tire»? Не похоже на
Ганси замолчал. Его познания по части вымерших языковых курьезов истощились.
Боже, как я устал.
Ну так спи.
Ганси мрачно взглянул на друга, словно спрашивая, каким образом у Ронана, именно у Ронана хватило глупости предположить, будто сонэто нечто легко достижимое.
Ронан произнес:
Поехали в Амбары.
Ганси бросил на него еще один взгляд. И этот взгляд спрашивал, каким образом у Ронана, именно у Ронана, хватило глупости предположить, что Ганси согласится на нечто настолько нелегальное с недосыпу.
Ронан предложил:
Давай выпьем апельсинового соку.
Ганси задумался. И посмотрел на стол, где стоял горшочек с мятой, а рядом лежали ключи. Часы, пугающе уродливый старинный агрегат, который Ганси нашел на свалке, показывали 3.32.
Ганси сказал:
Ладно.
И они пошли и выпили апельсинового сока.
6
Это просто какой-то секс по телефону, заметила Блу.
Орла, нимало не оскорбившись, ответила:
Ты просто завидуешь, что этим занимаются другие.
Нет.
Сидя на полу на кухне и шнуруя кроссовок, Блу сердито смотрела на двоюродную сестру. Орла возвышалась над ней, в блузке, которая поражала одновременно теснотой и пестрым рисунком. Штанины ее брюк были достаточно просторны, чтобы спрятать в них какое-нибудь небольшое животное. Орла помахала трубкой над Блу, рисуя в воздухе гипнотическую восьмерку.
Телефон, о котором шла речь, представлял собой горячую линию, проведенную на втором этаже дома номер 33 на Фокс-Вэй. За доллар в минуту клиенты подвергались осторожному предварительному исследованиюплюс несколько бонусов, если трубку брала Орла, и получали ряд деликатных предположений касательно того, как улучшить свою судьбу. Все в доме поочередно сидели на телефоне. Все, как верно заметила Орла, кроме Блу.
Каникулы Блу не включали ничего сверхъестественного. Честно говоря, работать в «Нино» было бы невыносимо, обладай она шестым чувством, помимо пяти обычных. Блу обычно предпочитала не делать то, что ей не нравилось, однако, презирая работу в «Нино», она еще не уволилась. Или не вылетела. Работа официанткой требовала терпения, убедительной застывшей улыбки и способности регулярно подставлять другую щеку, одновременно доливая диетическую колу доверху. Блу могла демонстрировать лишь одно из требуемых качеств за раз, и неизменноне то, которое требовалось. Ничуть не упрощало дела то, что в «Нино» в основном захаживали ученики Агленби, многие из которых полагали, что грубостьэто просто громкий флирт.
Проблема заключалась в том, что в «Нино» хорошо платили.
Да ладно, сказала Орла. Все знают, почему ты так злишься.
Блу встала и взглянула кузине в лицо. Не считая крупного носа, Орла была красивадлинные каштановые волосы, перехваченные на лбу вышитой повязкой, удлиненное лицо, пирсинг в носу, длинное тело, которое казалось еще длиннее благодаря сандалиям на платформе. Даже стоя, Блус ее пятью футами ростадоходила головой лишь до темно-коричневого горла своей двоюродной сестры.
Меня не волнует, экстрасенс я или нет.
Это было правдой лишь отчасти. Блу не завидовала способностям Орлы. Она завидовала ее умению отличаться от остальных, не прикладывая к тому усилий. Блу приходилось много стараться. Очень много.
Та снова помахала телефоном.
Не ври мне, Блу. Я могу прочитать твои мысли.
Нет, не можешь, отрезала Блу, схватив со стола свой покрытый пуговицами кошелек.
У нее не было экстрасенсорных способностей, но это не значило, что она не имела никакого понятия о том, как происходит процесс. Девушка посмотрела на часы. Почти опоздала. Практически опоздала. Едва успеет прийти вовремя.
В отличие от некоторых, моя самооценка не связана с профессией.
О-о-о простонала Орла и галопом пустилась по коридору, как цапля.
Местный акцент сменился высокомерным южным выговором.
Кто-то слишком много общается с Ричардом Кэмпбеллом Ганси Третьим. «Моя самооценка не связана с профессией».
Эта фраза прозвучала с максимально преувеличенным вирджинским акцентом. Орла говорила, как пьяный Роберт Ли.
Блу потянулась к двери.
Ты дразнишься, потому что я назвала твою манеру общаться с клиентами «сексом по телефону»? Тем не менее. Никто не обязан выслушивать предположения о своем будущем в таких интонациях. Мама, вели Орле отойти. Я опаздываю.
Мора, сидевшая в гостиной, подняла голову. Она была чуть выше дочери, и в тех случаях, когда на лице Блу читалась целеустремленность, на лице Моры появлялось приятное удивление.
Ты в «Нино»? Иди сюда, возьми карту.
Хоть Блу и опаздывала, но не сумела устоять. «Это займет всего секунду». С детства ей нравился ритуал гадания по одной карте. В отличие от затейливых крестообразных раскладов таро, которые мама обычно делала для клиентов, чтение по одной карте, которое она выполняла для Блу, казалось чем-то вроде игры, доброй и короткой. Не столько сеанс ясновидения, сколько полуминутная детская сказка, в которой Блу всегда была героиней.