Я это я! Если ты еще не понял, отвечал Красный шарф, веско тыча себя большим пальцем в грудь.
Больной смерил собеседника мутным взглядом и, похоже, согласился с этим на редкость исчерпывающим определением, потому что уже доверительнее сообщил:
С беднягой Беном сталось что-то ужасное Мы расстались с ним на пороге «Страшной комнаты». Он вошел в нее и будь я неладен испарился в пять секунд. Но кричал при этом, как тридцать дьяволов, связанных вместе, когда летят в тартарары! Крик его я долго слышал из преисподней! И до сих пор ночами слышу. А ведь предупреждали же его умные люди, что из «Страшной комнаты» живыми не выходят. Я, правда, вышел, но такой вот ценой! и он указал бутылкой на два обрубка, туго обтянутых кровавыми бинтами. Глаза его вдруг налились бешенством и он прохрипел, едва сдерживаясь:А теперь, парень, не зли меня. Проваливай давай, «Кекс» ты там, «Шмекс» или «Кусок торта»!!!
И тогда Красный шарф показал ему перстень.
Больной вздрогнул, заморгал, как от дыма, желтые его зубы громко застучали, руки ослабели, бутылка вывернулась и стала тихонько поливать ему простыню, а он жалостно и тоскливо, как природный попрошайка, затянул на одной ноте:
Быть не может! Перстенек этот у Гла у Глаза в ту ночь был когда мы отправились в эту тре-кля-тую ком-на-ту! И буковки это его! Доподлинные его бри-лли-ан-то-вые буковки! Свет тогда на них играл лунный из высоченного коридорного окна, и мне тех минут ни-по-чем не забыть! Мы ждали боя часов, и в жизни своей я так не дрейфил Ох, как я дрейфил, мама родная! Видать, предчувствовала душенька моя весь этот ужас. А он-то стоял и кольцом своим любовался, как девка приданым. И теперь перстенек этот должен быть не где еще как в преисподней У самого, стало быть у дьявола закончил он шепотом и от этой мысли мгновенно протрезвел, выкатил свои и без того навыкате глаза, отшвырнул бутылку и взревел во всю мощь своих богатырских легких:Дьявол! Дьявол переодетый!! Ловите!!! Ловите, джентльмены!!! За красный шарф!!! Уйдет паскуда!! Уй-де-е-е-т!!!
теперь перстенек этот должен быть не где еще а а в преисподней у самого дьявола!!!
Но Красный шарф исчез так же внезапно, как появился, а по коридору застучали каблучки миссис Крафтинг, больничные боты санитара и шлепанцы ночного сторожа.
Поясню исключительно для истории, что Красный шарф, он же Кекс, был не кто иной, как ваш покорный слуга
Ах, вот оно что-о-о-о? А я уж и думаю, где вы, Холмс, так хорошо прятались во время этого интересного разговора.
Прятался я под весьма непритязательным, но живописным нарядом, потому что больше прятаться было негде.
Так, значит, это вы толкнули меня у подворотни? прищурился я на Холмса.
Простите великодушно, друг мой, слишком уж вошел в роль, да и больно беспечный был у вас вид, а ведь дело еще не завершено.
Мы от души посмеялись.
Здорово же у вас все получилось, Холмс, как хорошо отрепетированный спектакль!
Ну, не все вышло, как было задумано, Ватсон, хотя без репетиции не обошлось. Признаться, я долго ломал голову, в какой манере и с какой притчей подкатиться к нашему больному, пока не понял, только такому же бандиту он сможет что-либо открыть. Перед всеми другими представителями рода человеческого этот детина будет изображать сиротку Эдди, жертву рока и порока, украденного цыганами из колясочки в нежном возрасте. Потому и пришлось мне взять быка за рога. Может, я и переборщил с эффектами, зато больной наш сразу понял, что разыгрывать сиротку Эдди сейчас решительно не стоит, а требуется, напротив, со всей определенностью показать этому залетному наглецу, Кексу, с кем тот имеет дело. Вот, взгляните, Ватсон, из-за этого самого перстня меня и приняли за дьявола, и Холмс подал мне старинной работы перстень с монограммой «Б. Г.», изящно украшенный изумрудами и бриллиантами, по внутренней стороне которого был награвирован девиз на французском языке: «Tout ou rien!» и дата1588 год
Откуда он у вас? подивился я.
О, это отдельная история. Расскажу, когда закончу дело. Сейчас, Ватсон, настало время подумать и подвести кое-какие итоги перед последним рывком.
Итак, что мы имеем? Больной, несмотря на мою щедрость и посулы, несмотря на свое весьма плачевное состояние, не захотел, однако, называть кличекни своей, ни дружков, и требовалось его как-то разговорить или хотя бы раззадорить, что я и сделал, назвав ему несколько знаменитых имен преступного мира. Разговорился он мало, но все же сболтнул вполне достаточно для того, чтобы найти разгадку. Он сказал, что их осталось двое из всего «курятника», это он и Билл, что старина Бен, трех дней не будет, как пошел к праотцам. Он проговорился, незаметно для себя, трижды назвав несчастного своего дружка Беном, а потом сказав, что это перстенек Глаза! И что «Б. Г.»его инициалы. А, кроме того, когда больной хотел назвать себя, он явно осекся, успев, однако, произнести: «Я Пуде»
Не Пуди как если бы был Пудинг, а Пуде то есть Пудель. И, конечно, я сразу узнал эти наспех обстриженные Авессаломовы кудри, которые, по всему, и были причиной его клички. Теперь проверим по картотеке, кто такой Пудель. Сдается мне но Холмс не договорил, а промычав что-то невразумительное, взял один из ящиков картотеки и придвинулся ближе к лампе.
Во всем доме только картотека да скрипка имели свое место и содержались в исключительном порядке, все остальное в этом доме находилось в состоянии хаотическом и непредсказуемом.
Так я и думал Пудельэто один из банды покойного Генри Грегсона, более известного как Гарри Дребадан. А раз от банды осталось трое, то ясно, что это на днях погибший Бен Глаз, Пудель и некий Билл, на которого он ссылался. Значит, теперь только Пудель и Билл остались из всего «курятника». Но в банде уже был Б. Г., это некий Бен Гламур, правая рука Гарри Дребадана. А что если Бен Гламур и Бен Глазодно и то же лицо? Данные у меня о банде довольно старые и неполные, что если Бен Гламур поменял кличку? Конечно, клички так просто не меняют, имена, фамилиисколько угодно, но не клички, и происходит это всегда по очень серьезному поводу. Почему кличка Глаз? Может, потому, что у него всего один и остался? Интересно, если так! Тогда все становится понятным. И Нельсон с черной повязкой на глазу, с которым боролся учитель, обретает плоть и кровь! Это неплохое предположение, друг мой!
Но, Холмс, это пока всего лишь предположение, а на одних предположениях далеко не уедешь.
Как знать. Посмотрим, что у нас имеется на Бен Гламура. Холмс стал перебирать карточки и наконец отыскал нужное:Ну, вот, пожалуйста: Бенджамин Филипп Анри виконт де Гранвилье, потомок древних французских аристократов или на английский манер Бен Гранвель. Кличка в банде Бен Гламур. Был замешан в деле Погодите-ка! Похоже мы с ним знакомы! Ну, Ватсон, нам кажется повезло и здорово повезло. Это уже не одни гадания и предположения, а кое что посущественней. Сдается мне что именно с Бен Гламуром я имел однажды дело, которое едва не стало моим последним.
Как?
Да так. Этот тип одно время подвизался в департаменте профессора Мориарти, тогда-то мы с ним и схлестнулись, только в те времена он еще не был одноглазым. У Мориарти он конечно же не прижился, профессор был поборник строгой дисциплины и субординации, а этот молодчикпротивник и того и другого. Анархист в чистом виде. Уверенэто он. Красавец шатен со зловещей улыбкой анаконды и черной повязкой на глазу, как живописно обрисовал его наш учитель. Черной повязки тогда, понятно, не было, а все остальное было. Среднего роста, проворный, как мальчишка, и злобный, как дьявол. Это я испытал на себе сполна. Уверен, это он! Да и вряд ли в одной банде могли быть два человека со столь схожими характеристиками и одинаковыми инициалами. Будем считать, что таинственного Б. Г. мы идентифицировали, и кто убит, теперь ясно. Гдетоже. Остается прояснить: как убит, кем и почему? Я занимался тогда делами на континенте и не следил за событиями в Англии, вот и о разгроме банды Дребодана узнал задним числом и не слишком подробно. Но подробности я в ближайшее время раздобуду. Тогда и Биллом займемся.
Ну, а сейчас, Ватсон, ваш отчет.
Отчет? А я уж было подумал
Нет-нет, Ватсон, отчет мне очень нужен И подробный.
Я достал свой блокнот и стал его перелистывать.
Порядка у меня здесь мало, а вот подробностей предостаточно. Начнем, пожалуй, с кухарки. Мэгги Миллем рослая, поджарая, и по виду еще крепкая старуха, страдает, однако, печенью, об этом говорят желтоватые белки
Погодите, Ватсон, сейчас нет необходимости ставить диагноз бедной женщине, кроме медицинских впечатлений, что вам запомнилось более всего?
Более всего? Ну, чепчик запомнился. Уж очень он старомодный. У моей бабушки был такой же еще в 1869 году.
Ну, это другая крайность, друг мой. Вы слишком большое значение придаете внешнему. Для писателя, конечно, и эта сторона небезынтересна, но все же сосредоточьтесь на характерах и поведении.
Попробую, хотя характер тетушки Мэг определить трудновато, манера у нее какая-то суетливая, неискренняя, и отвечала она все время невпопад. Мне кажется, она что-то скрывает. Честно говоря, она мне сразу не понравилась; зеленые глаза, тонкий рот, высокий рост, рыжеватые волосыв народе принято считать приметами колдуний. Я, конечно, в это не верю, но все же, когда непонятно, что у женщины на уме Вот миссис Вайсдело другое, это сама учтивость и достоинство, и хоть была она явно уставшей, держалась, между тем, как королева, и виду не подавала, а ее неподдельное дружелюбие просто покоряло. В разговоре на редкость внимательна. В отличие от кухарки, не прячет глаз, но и не ест вас ими исподтишка. Ума острого, хоть и не слишком образованна. Одевается строго и одновременно щеголевато, как хороший тон предписывает одеваться истинной леди. И хоть не красавица, однако очень эффектна.
Да, она встревожена, Ватсон, очень чем-то встревожена и боится себя выдать, отсюда эта осмотрительность в разговоре и маска «неподдельного дружелюбия», а ей, похоже, плакать хочется. Кухарка же человек стеснительный, даже диковатый, оттого смеется некстати, напускает на себя ей несвойственное, вот и кажется, будто она что-то скрывает, а скрывает она только то, что не привыкла к чужим. К тому же в плите у нее что-то «сидело», отсюда раздвоенность мыслей, суетливость и ответы невпопад. Хотя кто ее знает? Все это лишь беглые впечатления. Ну а мужчины, какое они произвели на вас впечатление?
Я опять сверился с записями:
Ну, что сказать? Лорд меня просто очаровал, прекрасный старик, несмотря на свой маскарад и эти зеленые очки. Подлинный аристократ. Слуга его, Фил, прямо скажем, никакой. Его и описать-то не опишешь. Бесцветная какая-то личность. Вот братец его, Питконюх, другое дело, молодец армейского образца, немножко угрюм и грубоват с виду, но это, похоже, у них в роду, в остальном же оставляет весьма приятное впечатление. Ну, а камердинерэто, я вам доложу, прямо бриллиант чистой воды. Я непременно выведу его в своих записках как образец всех достоинств. Хотя
Что хотя? насторожился Холмс.
Ну, это так мимолетное впечатление
Интересно!
Думаю, если бы такому человеку пришлось хранить тайну, он хранил бы ее не хуже какого-нибудь самурая.
Почему вы так думаете, Ватсон?
Сам не знаю. Есть в этом человеке какая-то загадка. Кстати, и учитель наш тоже меня поразил. Пока я рассматривал его по эту сторону баррикад, я многому просто не придавал значения, а теперь, когда понадобилось всех уравнять в подозрении, кое-что и в нем меня заинтересовало.
Что именно?
Ну, хотя бы его манера появляться в самый неожиданный момент. У нас-то он соловьем разливался, наболтал с три короба, был как-то уж слишком рассеян, а тут глазами стреляет, что сокол ловчий Думаю, Холмс, он гораздо более себе на уме, чем нам всем представляется. Что же касается Фредди, мальчик очень мил и безусловно с большими задатками, очень развитой для своих лет, довольно своенравный, и интересы у него, прямо сказать, не детские, но судить о нем я бы не взялся. О детях вообще судить трудно, много в них случайного и обманчивого, можно очень ошибиться в характеристике. Хотя, похоже, я и со взрослыми ошибся и не больно-то вам помог.
Говоря по правде, Ватсон, многого я и не ждал, но помочь вы мне все-таки помогли, и даже очень.
Чем же?
Ну, во-первых, характеристики ваши отнюдь не лишены интереса. Вы весьма наблюдательны, друг мой, этого не отнимешь. А во-вторых, вы разбередили улей, вы так пристально всех рассматривали, что они, вольно или невольно, скрытничая с вами, откровенничали со мной больше, чем сами того хотели, просто из неосознанного желания оправдаться. Вы их спровоцировали на откровенность со мной. Переполненные страхом и подозрениями, они просто не были готовы держать оборону. Нет, вы, несомненно, мне помогли став как бы ускорителем процесса, эдаким катализатором. Они, зная обо мне из ваших остроумных книжек, ждали, конечно, каверзных вопросов, тонких подвохов и непременных орлиных взглядов, а я, сделав вид, что путешествую для собственного удовольствия, не задал им, заметьте, ни одного вопроса, наоборот, был сдержан и приветлив. С женщинами поболтал о французских рецептах, с камердинеромо рыбалке и выпивке, с тихим Филомо старых временах и его любимых розах. Кухарка Мэгги вышла на меня поглазеть, даже не маскируя своего наивного любопытства и некоторой враждебности к заезжей знаменитости, а я признался ей, что с детства люблю запах только что сваренного яблочного компота, чем сразу привел ее в умиление. В общем, я их успокоил на свой счет. Таковы мои методы, Ватсон. Никакого давления, никакого разнюхивания. А между тем узнал я все, что хотел, и, смею думать, даже больше. Я почувствовал атмосферу этого дома. То, что, сидя на Бейкер-стрит, одним умом смоделировать невозможно. Атмосферу размеренной и беспечальной жизни, без внутренних конфликтов. Стало быть, конфликт, поразивший обитателей Фатрифорта, внешний и разрешился он убийством. А потом, этот тихий пруд снова затянулся ряской повседневности.
Тогда уж не тихий пруд, а тихий омут, в котором черти водятся.
Что ж, может и так. Но давайте-ка все же продолжим отчет об остальном.
Я снова полистал записи.
Как вы мне объяснили, Холмс, вас интересовала последняя по коридору дверь справа, на втором, третьем и четвертом этажах?
Да, Только погодите, Ватсон, дайтека попробую сам угадать, что вы там обнаружили, а вы меня, в случае чего, поправите.
Интересно, не скрыл я своего удивления.
Так вот, на втором этаже дверь без ручки, к тому же покрашена в цвет стены, а соседняя с ней заперта? Правильно?
Правильно Я, собственно, и не уверен, была ли там дверь вообще? Похоже, там просто дверная ниша. А вот та, что рядом с этой нишей, и впрямь заперта.
Отлично, Ватсон, пойдем дальше. Комната на третьем этаже имела какой-нибудь мрачный символ на лепном фризе.
Да, подтвердил я удивленно, на фризе вместо обычных амуров с цветочками и музыкальных инструментовзеркало, череп и песочные часы.
Понятно, символы тайны, смерти и времени, а комната при этом крепко заперта. Так?
Так. Дверь даже не трепыхнулась под моей рукой.
На четвертом этаже, Ватсон, комната не была закрыта, а на полуотчетливые следы.
Именно! изумленно подтвердил я. Но скажите, Холмс, откуда вы знаете все это, если не видели своими глазами?
Почему же не видел, все прекрасно видел.
Я озадаченно воззрился на Холмса:
Но, насколько мне известно, вы не покидали своего кресла на первом этаже?
Совершенно верно, не покидал.
Тогда что же, остается спиритизм?
Умоляю, Ватсон, не поминайте при мне этот ваш любимый спиритизм, он ставит все с ног на голову, сводит на нет все мое искусство сыщика, не предлагая ничего взамен, и к лицу лишь старым девам, которым уже ничто не к лицу. Все много проще, друг мой. Древние мудрецы гораздо более зорким глазом считали ум. Обычный глаз может смотреть и не видеть. Вот вы смотрели на одинокую колею. Смотрели и не видели. А ум если уж смотрит, то и видит. Я видел все это, потому что раз-мыш-лял! Но я вас кажется перебил.
Нет-нет, Холмс, мне было очень интересно это ваше ирреальное расследование, совершенно искренне заверил я.
Ну, так дополним его реальным вашим.
Что ж дополним.
И я стал рассказывать, входя во все подробности с усердием зубрилы, не желавшего упустить ничего из вызубренного, хотя и считал, что Холмс слушает меня более из снисхождения.