Малыш наш ребёнок господин ты же сам говорилон я хотела его спасти
Троготт взмахнул лезвием. Я метнулся к нему, Троготт попытался отвести огонь
На этот раз Затмение Лебеа длилось очень долго. Наплывали и улетали в пустоту голоса. Моей кожи касались чьи-то руки. Мне казалось, я на время приходил в себя и видел Троготта. Я умолял его сказать, что с Ивенн. Не знаю, ответил ли он, или ответ сам явился в моё сознание
Я виноват. Я не разглядел, что она ведьма. Попыталась сохранить ребёнка, выпивая у тебя силу
Она жива?!
Что с нею сделается, с нежитью Ушла в свои Болота через ручьи
Я хотел спросить про ребенка и не решался Странный ночной мир Болот кружился, мелькали звёзды, и я снова падал в пустоту.
Я пытался понять глубину твоих слов
И не могя был слишком серьёзен.
Ты же мне говорил, как среди облаков
Видел остров с травой и ручьями.
Там вода так свежа, что не пьёшь, а кричишь,
Там дрожит тишина, как большой, спящий зверь,
Там весь мир можно взять на ладони.
С ветром ты говорил. Ветер звал тебя вниз.
Ты решил восходить ещё выше.
Там тропинки в пыли, а из трещин огонь
Твою кожу неистово лижет.
Ты хотел прикоснуться к истоку огня,
Ты хотел, чтобы боль прорвалась и сожгла,
И остыла, и снегом на землю легла.
И, коснувшись земли, ты увидел бы сон
Белый-белый, как в самом начале
Мне снова снился тот сон. Он был бесконечным. Я забывал о нём при свете дня, забывал, случалось, на многие месяцы, пока он не продолжался. Казалось, там текла моя вторая, такая непохожая на эту, жизнь. В ней не было настоящих страхов, бед и забот. Не было мыслей о неминуемом конце самой жизни. Фрагменты из неё я проживал в этих снах, но никогда не мог уловить связи между ними. Словно набор картинок, перетасованных ветром.
Чаще всего мыда, я был не один, нас многолетали над бесконечным океаном. Над нами всегда было пронзительно-синее небо и ослепительное солнце. Такое горячее, что мы иногда падали в океан и неслись в его прохладных течениях, чтобы остудиться.
Нам никогда не бывало скучно! Никогда. Мы могли перекликаться друг с другом, смеясь от радости, или петь, или просто лететь рядом, касаясь друг друга. Иногда мы рассказывали о том, что с нами случалось в разных удивительных местах. Даже не знаю, было ли это пересказом настоящих событий или фантазиями. Разницы никакой.
Случалось, мы разделялись и оказывались в странных краях, где было много всего интересного. И тогда обворожительные цветные приключения сыпались, как конфетти
Каждый раз, когда сон обрывался, я некоторое время лежал обалдевший. Мир яви казался нереальным, а зрение, слух, осязание суматошно перестраивались под этого второго Нимотак дети, при внезапном появлении строгого учителя, прервав увлекательную игру, превращаются в считанные секунды в сосредоточенных, послушных маленьких взрослых.
В такой миг Затмение Лебеа представлялось мне светлым даром, который я напрасно прежде отвергал. Страхи и переживания осыпались шелухой. Она нарастёт сновано позже.
* * *
Нимо! Нимо! Да очнись же! Ой Я не успею!
Тим. Русалчик Тим. Его глаза близко-близко. В нихтревога. Страх. Но во мне перемешалось всёпрошлое, настоящее, будущее. Я не знаю, где я. Мне кажется, я миг назад был ветром и только-только нырнул в океан, чтобы понежиться в волнах А Тим тоже летал со мноюно почему он так дрожит?!
Тим! Что случилось?..
Остров дрожит. Он Он как Нимо, я боюсь, я не успею, я не могу нести тебя быстро. Взлети, ну, пожалуйста!
Будто ударила молния. Всё вспомнил. Отчётливо и страшно. Надо мноюнебо, чужое, пустое, напряжённое. Я смотрел туда, в бесконечность, не зная тех слов, которые нужно сказать, чтобы оно снова стало моим.
А где дельфины? тускло спросил я.
Они все далеко Тим опустил глаза. «А ты?!!»хотел вскрикнуть я. «Как они оставили тебя?!»
Но времени на всё это не было. Ни одной лишней секунды.
Ветер! Где же ветер? Почему так тихо, почему замерло всё, неужели они все разлетелись, испугались оставили.
Плыви отсюда! Я спасусь. Продержусь на воде, а когда всё начнётся, вскочу на шторм.
А если его не будет? Нет, Нимо
Вот же проклятье!.. Наверное, я оттолкнул его. Тим протянул руку ко мне и вскрикнул, попав ладонью в кристалл. А в небе что-то треснуло, словно свод раскололся на две половины.
На востоке от поверхности океана ввысь ударил багровый огненный хобот. Несколько мгновений он, будто ослепшее чудовище, метался взад-вперёд. Мне казалось, я кожей чувствую боль и гнев неба. И рёв ветров, в ярости взвихрившихся над безумцем, выпустившим в небо этот пламень. Потом хобот шатнулся к нам и пропал. Океан задрожал, взбитый ветром, ураган нёсся к нам
Что это?.. прошептал Тим.
Это он Золотой Решил так разбудить ветер Хватай меня за шею, быстро! Нас сейчас вырвет отсюда, как пушинки!
Тим послушался мгновенно. Вцепился в меня так, что я охнул. Пожалуй, из-за Тима я не разберу, где верх, а где низ, когда Но сначала взлететь!
И в следующий миг пропало всё. Я не думал, что смерчтак страшно Я перестал существовать
* * *
Картины мне не давали покоя.
Их собирались унести в подвал, но я накричал на Троготта, чтобы он не совался со своими интригами в мои дела.
Картины светились странным светомневедомые страны на них были настоящими. Нужно только перелететь горы.
Как я ждал мая! Первый горячий ветер, уже густой от запахов ранних цветов. Ивенн мне рассказывала, что в этой стране почти все первые цветыжёлтые. Солнце от них словно набирается горячей медовой силы, и тогда наступает июнь
Что-то не ладилось с коврами. Ниньо бродил расстроенный, травник Анис отводил глаза и объяснял, что «отдушка» работает плохо, скорее всего, дело в том, что пыльца во второй раз оказалась неправильной. Возможно, её нельзя сразу сушить, она должна сперва полежать в тени. Наверное, сказал он, первая партия была обработана иначе. Был и другой вариантпервую везли в деревянных коробках, которые «дышали». А вторую доставили в стеклянном сосуде. Но сделать теперь уже ничего нельзя, до лета, и тогда посылать кого-то знающего в долину Цветов, присмотреть лично
Я хочу испытать ковёр, который не получился, сказал я Анису. Он где?
Мастер смутился.
Троготт унёс его
Почему-то стало тревожно от этих слов. Я вдруг понялнакопилось слишком много вопросов. Очень старых вопросов. Тайны с раннего детства окружали меня, и я до того сжился с их существованием, что воспринимал как нечто необходимое, естественное; мне не приходило в голову взломать эти замки, как большинству нормальных людей не приходит в голову пробить стену своего дома, чтобы проверить, действительно ли за стеною находится улица, а не какой-то другой, невидимый снаружи мир.
Я. Боюсь. Троготта.
Как странно. Этого не может быть. Но страх довёл до озноба и слабости в коленях. Я не могу больше ждать.
Троготта не было в башне. Я обыскал её всю. Обошёл все дворовые постройки и расспросил мастеров и слуг
Только Ниньо подсказал мне. Он сам спросил, кого я ищу.
У него же есть домик в городе, сказал он удивлённо. Ты разве не знал?
А я не помнил. До сих пор Троготт сам всегда появлялся, если был нужен. Он казался вездесущим.
Домик окружала завеса тишины. Я чувствовал её, как будто сделанную из ваты. Занавесок на окнах не было, но всякий, кто посмотрел бы в них снаружи, увидел только черноту.
Ты был там, внутри?
Я? Был или нет не знаю! удивлённо откликнулся Ниньо.
Я коснулся ладонью оконного стекла Но это не стеклокакой-то горный минерал, чёрный, невероятно твёрдый. Кажется, его называют «обсидиан». В нём выкристаллизовалась сила, которая была бы для меня абсолютно чуждой, недоступной если бы не Илле! Сила из самых глубинных недр. Она меня узнала, безо всякого призыва с моей стороныпросто распахнула черноту обсидиана, как зрачок.
На столе, на металлическом блюде лежал кристалл. Такой же, как у меня когда-то.
Перед кристаллом застыл ребёнок. Незнакомый, лет десяти-одиннадцати. Троготт стоял за его спиною.
Ещё одна тайна. На этот раз такая, что Троготт даже потрудился спрятаться за непроницаемой магией огня и камня. Делайте, что хотите, захотелось крикнуть, только без меня
Ниньо я не стал брать. Да, жестоко. Он обидится. Но он добрый, он поймёт и простит. Потому что, если со мною что-то случится, у людей с Островов должен остаться хотя бы один настоящий ветряной маг. А Троготт, какие бы интриги ни плёл, какие бы делишки ни затевалгорло перегрызёт за то, чтобы сохранить ветряных магов. Ради Островов или по своим тайным соображениямно это так. Он сбережёт Ниньо, особенно если тот останется единственным. И ни за что не оставит нас в покое, если мы убежим вместе.
В глубине души я понимал, что вернусь. Наверное, Троготт тоже это поймёт. Вернусь, когда исполню что-то важное. Для себя. Или для всех нас
Я должен измениться.
* * *
Угадайте, что самое удивительное на свете? Что не забыть никогда?..
У вас есть свои варианты ответа? Их у вас много? Они неправильные. Вы никогда не видели того, что видел я. И никогда не увидите.
Когда полная луна восходит над горной страной Чёрные пропасти и серебристые пики, бледно-золотые хребты и просвеченная тонкими световыми нитями дымка Всё это простирается дальше и дальше, в бесконечность.
Мне почти не холодно, хотя тут и там в воздухе сверкают искорки снега. Плечи и локти покрылись пупырышками, я смотрю на себя и вдруг понимаю, какой я маленький
Раскинув руки, я наклоняюсь, чтобы броситься вниз, в самую глубокую, отчаянно чёрную пустоту. Мне кажется, что там, внизу, на дне, в тиши потаённой долины, течёт узенькая река. Там тепло и до невозможности уютно. Там никто не живёт, и даже звери обитают только самые крошечные, незаметные. Там растёт высокая, густая и мягкая трава
В какой-то из самых последних моментов я останавливаюсь. Ветер пушисто щекочет колени, дожидаясь меня. Но я медлю. Отступаю от края. На другом краю пропасти мерцает желтоватый тёплый огонёк. Там кто-то живой. Может быть, такой же, как я.
Они бы скрылись, улетели или просто спрятались. Я это понял по их глазам. Заканчивался ужин, наступило время чая. Когда я вошёл, все напряжённо стали смотреть на меня. Понадобились долгие мгновения, чтобы понятьони узнали. Узнали меня и решили, что пришёл я не просто так.
Часть 3. Белый корабль
Это чего такое?
Май у меня сохраняется. Майские запахи.
Чудные А это какие листья? Пахучие
Ага, не догадаешься! Обыкновенные листочки, только-только распустилисьа я сорвала Этис яблони, а эти, которые совсем меленькие, скрученныегрушевые; это вот тёрн, этобоярышник, а этибольшие, зеленые, черёмуха, уже в горячие дни брала, когда масляника запахом с ног бьёт.
Да листья никогда так и не пахли
А нужно дать им пустить сок, подвялить и только потом засушить.
Ты их заваривать будешь, как чай?
Ага, но зимой.
Водяник покачал головой, как делал его дедушкаи всем всегда непонятно было, одобряет старик Хлюпастый собеседника или осуждает.
Дзынь такая странная у себя дома! Будто дама из книжек. И говорит тихо, когда и почти торжественно, и ходит прямо, и даже глаз косить перестал. Дом у неё крохотный, с одной стороныхолм, с другойбольшое дерево: укрывает кроной и дом, и половину дворика. С третьей стороны ручей. С чётвертойнепролазные кусты. Ежевика, тёрн. А за нимиовраг.
А самое удивительное в её домеэто Картина! Волшебная Картина волшебной Страны. Холст не такой уж большойне больше окна. Но если встать перед ним и смотреть, замерев картина распахивается, и ты летишь в тёмном небе, над высокими, тонкими башнями к сияющему огнями заливу
Больше всего водянику хотелось спросить, откуда у Дзынь такая картина? Он не решился.
Через час гроза, сказала Дзынь. Пойдём, в траве поваляемся.
Высокая густая трава скрыла от них весь прочий мир, отделила даже друг от другатолько траваи небо.
Если испугаешьсяпротяни руку, сказала ведьмучка. Я рядом.
Вчера на закате Брэндли видел Небесную Страну. Большие дождевые тучи торопливо разлетались, освобождая запад. Небо несколько раз сменило цвет, словно отыграв увертюру, а затем появились Острова. Они были очень далеко, Брэндли не сразу это понял, а когда понялзахватило дух. До них были тысячи вёрст, даже голова кружилась, как далеко! А видно всё было чётко-чётко. Небо стало как будто морем. Берега облаков-островов спадали в сияющие заливы отлогими серебристыми отмелями или обрывались тёмными кручами. На Островах были холмы и долины. А главный остров с самым большим холмом оказался увенчан, словно короной, дивным городом дворцов и башен. На склонах холма сказочной высоты деревья, как стражи-великаны вздымали над лесами свои белые кроны.
Теперь я всегда буду тосковать по Небесной Стране, подумал Брэндли.
* * *
Так хочется спать!
Только пытаешься раздвинуть занавесытяжёлые, цветные, в бессчётных узорах, сны вспархивают с них и носятся пёстрой стайкой мотыльков. Если бы хватило сил вглядеться, увидел бырисунки на шторах, такие мелкие, что изучай их хоть в самую сильную линзу, прихотливым плетениям сюжетов и образов нет границ.
Я всё-таки открыл глаза. Вспомнил мотыльков. Настоящих. Вспомнил, как шагал по опушке леса, по краю балки. Цветочное море волнами запахов сводило с ума. То горячие, то прохладные; то свежие, то дурманные; сладкие и горькие, медовые и душно-пряные Белая и жёлтая кашка, лиловый и розовый чабрец, серебристые облака ковыля, роскошная мальва, причудливо свитые в шарики пушистые нити незнакомых цветовснизу их, как ладошки, обхватили два острых лепестка. И множество ярко-синих и алых звёздочек и колокольчиков
Из-под ног при каждом шаге срываются и несутся трепещущим облачком жёлтые, сизые, синие мотыльки.
Как мои сны.
Здесь, на краю леса, встретил её Сколько лет назад? Может, три, а может, и все пять? Нимо улетел один, куда-то на Север. Не признался даже мне, зачем. Улыбался загадочно. Это подарок будет, так надо. Так делали на Островах
А я остался с Бродягами. И сразу сильно заскучал. Хорошо, Нимо хоть предупредил, что меня тоже без дела не оставят.
Мы прилетели в Долину Цветов в первый раз втроём на полуразбитом бурями плотике Бродяг. Древний Кивач и Филька остались на берегу речки. Кивач сказал, чтобы я сначала сходил в Долину один. Я удивился, но возражать не стал.
Шёл долго краем балки. Восточный ветер дул слева, нёс запахи трав из прохладного оврага и лугов за ним. Далеко-далеко я мог различить край неба со странными, синими, как лепестки колокольчиков, облаками. В те дни я уже почти не видел, брёл осторожно, опасаясь рытвин, кочек или колючих кустов.
Солнце жгло, а ветер летел сильный и ровный. Земли я не различал и, попав однажды в яркую, тугую волну запахов, словно перестал чувствовать твердь под ногами
Я вздрогнулкак будто очутился на краю пропасти со своей старой чудесной летучкой. Прыгнуть и полететь Кожа покрылась пупырышками, я погладил локти, колени, бёдра вспоминая. Потом скинул одежду, бросил в траву.
Шёл, купаясь в щекочущих касаниях травинок, в запахах Чудилосьбесконечно долго, но, наверно, не дольше четверти часа.
И был этот запахпрохладный, с иглами льда, пронзительный; и я обхватил плечи, но озноб схлынул почти мгновенно, я перестал чувствовать тепло и холод, воспринимал только ароматы и пушистую ласку травы, а тело растворилось и стало ветром.
А затем разом вспыхнули все краски.
И больше всегозелёного и голубого, и первое, что я подумалникогда не устану смотреть на небо и траву!
И я стоял и смотрелдолго. И вдруг испугалсяволшебство кончится, а я так и не успею побегать. По-настоящему.
Я бежал. Я отвык бегать; один раз упал, запнувшись, но боль мгновенно ушлая стряхнул её, точно муху с плеча.
Я захотел войти в лес и рассмотреть деревья. И тогда увидел
Она улыбалась. Встала между двумя стройными деревцами, точно распахнула двери в лесной дом. Платьеиз синих паутинок и искрящейся росы. Чуть прищуришьсякажется, смотришь на крошечную прогалинку в лесу, на которую выплеснулись ярким, озорным язычком васильки в сверкающих после дождя нитях.