Письмо Великого Князя - Валентина Ососкова

Лента ОсосковаИстория первая: Письмо Великого Князя(Истории одной войны1)

Истории одной войны

История первая: Письмо Великого князя

Бесполезно искать на современных картах Российскую Империю, Забол или Выринею, но в мире, где проживает Сиф Бородин, эти страны существуют. И война, всколыхнувшая их шесть лет назад, ничуть не отличается от тех войн, что знаем мы.

Именно она свела вместе российского офицера и забольского мальчишку, ненавидящего военных. В будущем одному суждено стать героем войны, другомусамым юным офицер Лейб-гвардии, Имперской Службы Безопасности, а пока Сумеют ли они понять друг другаи принять?

Найти в себе силы взглянуть в глаза смерти и увидеть всего лишь напуганного ребенка.

Перешагнуть через ненависть, принять долг солдатадолг защитника Отечества.

Чтобы, когда через шесть лет придёт приказ от самого Великого князя, в военное прошлое взглянуть без страха. И больше от него не бежатьведь цена побега бывает слишком высока.

Пролог

В укромном уголке школьного двора, среди ноздреватых мартовских сугробов, на стене расцветали диковинные яркие цветы, голубело небо, окружая по-весеннему яркую радугу, облака жались к краю, не в силах его заслонить. Это весеннее, многоцветное великолепие дерзкокак и положено молодой жизнибросало вызов окружающим талым сугробам и промозглым ветрам.

 Этот город так сер, что однажды, я знаю,

Он тебе надоест:

В нём сотни скучных, десятки унылых

И несколько мрачных мест,  с каждой строкой, пропетой весёлым мальчишечьем голосом, на рисунке расцветали новые детали, словно наперекор этому самому «серому городу». -

А ещё однажды, под серым дождём, -

Я вижуподнимешь глаза

И поймёшь, что уже полсотни лет

Здесь льёт дождь, но не бьёт гроза.

  И ты оставишь свои ботинки,  весело подхватил второй, девчачий голос, -

На пороге серого дома

И пойдёшь гулять по траве,

Босиком гулять по траве,

Мы там станем, как детидети цветов,

Мы станем, как детидети цветов  второй голос ещё какое-то время вдохновенно мычал мелодию, а первый за ним допел:

 Мы услышим ветер свободы

В своей голове  и вот уже над радугой золотилось свежей краской солнце в форме пацифика. Круг и четыре луча, похожие на перевёрнутое дерево,  знак мира, знак ненасилия. Нетвойне.

Высокий длинноволосый мальчишка опустил баллончик с жёлтой краской, спрыгнул с покосившегося фанерного ящика и обернулся к друзьям:

 Ну, как?

Стоящая рядом девчонка, кистью подрисовывающая бирюзовые перья голубю, сидящему на радуге, взглянула на солнце и одобрительно замычала что-то про «сделать мир прекрасней»  во рту была зажата вторая кисть, и говорить внятнее не получалось.

 Эй, Спец, а ты как думаешь?  мальчишка повернулся ко второму товарищу. Тот не ответил, сосредоточенный на рисовании. На третий окрик недовольно повернул голову:

 Чего, Каш?

 Вечно ты будто с Луны в гости прилетел,  упрекнул Каша, отбрасывая от глаз особо непослушные пряди своей «гривы». Спец промолчал на это, подвернул рукава куртки и снова сосредоточился на красках. Рисовал увлечённо, на губах играла странная, незнакомая доселе его друзьям улыбка. Закончив последнюю деталь, мальчик отстранился на мгновенье, а потом несколькими схематичными мазками «нацепил» на ствол автомата венок из ромашек.

 Вот,  вздохнул Спец, словно очнувшись ото сна.

 Как настоящий,  присвистнул его друг.

 Невероятно,  ненатурально удивился мальчик и уткнулся взглядом в свои часы. Из-под широкого, не по руке большого металлического браслета выглядывала полосато-зелёная феньканитяной браслетик, знак дружбы. Фенька эта была торжественно повязана на день рожденья Расточкойтой самой девочкой, которая и придумала «сделать мир чуточку прекраснее», а теперь заканчивала рисовать голубя на радуге.

Тут Расточка собственной персоной выглянула за угол и бешено замахала руками:

 Шухер! Там обнаружили, что мы устроили себе «ран-эвэй» с НВП, и Николай Палыч с завучем топают сюда!

Ребята переглянулись, дружно подхватили кисти, баллончики и банки с краской, всё это хозяйство сунули в сумку и бодренько, осторожно двинулись к школе, чтобы быстро нырнуть в гардероб и сделать вид, что всё так и было, а они не причём, и никакой «начальной военной подготовки» не прогуливали. Извечная проблемасделал, вроде, хорошее дело, а знаешь, что взрослые точно не оценят И ладно бы Николай Палыч, он был человек мягкий, несмотря на преподаваемый предмет, и вздыхал только: «Ну что с вас взять?»  а вот завуч была склонна к довольно горячим и резким решениям

В кроссовках хлюпало и чавкало, хорошо ещё, НВП была последним уроком, можно переодеться в уличную обувьа никто и не заметит.

А вот солнечный пацифик и автомат с венком заметили все. Но трёх ребят это уже не волновало. Или волновало?

По крайней мере, Спец мыслями гулял всё оставшееся время где-то очень-очень далеко. Вертел часы на руке, изредка тёр колено, и на лбу прорезывалась жёсткая, взрослая вертикальная складочка.

Глава 1. Пацифик

Капель гремела по карнизам резкой, будто автоматная очередь, дробью. С первой разведкой по городу прошёл март и залёг на время, а зима пока превратила пробные мартовские лужи в каток и припорошила сверху тонким слоем снега. Город неуверенно вслушивался в свои ощущения, решая, перед кем из времён года капитулировать. Этот невысказанный вопрос висел в воздухе, дробясь и множась на бесконечные «Как?», «Перед кем?», «Зачем?». Город ждал, колебался, а люди поглядывали на небо, смотрели прогнозы погоды и перед выходом из дома потеплее заматывались в шарфы. Погоде они верить не торопились.

Машины ехали по дорогам неторопливо и аккуратно, но, как бы ни старались, ехидная зима делала своё дело: то тут, то там останавливались две-три, печально подмаргивая окружающему миру оранжевыми огоньками авариек. Дождавшись полиции, пострадавшие высказывали всё, что думают о погоде или втором водителе, переглядывались и, в общем-то, вполне мирно разъезжались.

А зима караулила новые жертвы, присыпая лёд на дорогах снежком. Скоро, скоро ей придётся отступить, но она не торопилась сворачивать фронт, подписывать капитуляцию, освобождать военнопленныхдворы, заваленные сугробами, крыши, увешанные сосульками, и заледенелые водостоки

По тротуару вдоль проспекта пронеслась ватага мальчишек младшешкольного возраста, следом, отставая на пару метров, размахивая игрушечным оружием и во весь голос улюлюкая,  вприпрыжку бежала компания чуть постарше. Судя по истошным воплям «Бей их!», «Сдавайтесь!» и более ёмкому: «Тра-та-та-та-та, ты убит!»  ребята играли в войнушку, самозабвенно и увлечённо. Один мальчик, самый высокий во второй компании, нацепил на голову солдатскую, доставшуюся, наверное, от служившего в армии старшего брата, кепку, нарисовал себе красным фломастером шрам под левым глазом и изображал из себя небезызвестного капитана Заболотина-Забольского, героя Забол-Выринейского конфликта

Поскользнувшись на заледеневшей луже, «капитан», потеряв в полёте кепкуона была ему изрядно велика, чего уж тут таить,  полетел в подтаявший и снова засыпанный сверху сугроб, больно приложившись боком и едва не сбив с ног не успевшего вовремя убраться с дороги студента.

Ребята, бегущие за «Заболотиным-Забольским», ещё некоторое время неслись вперёд, в горячке погони не заметив исчезновения командира, но потом спохватились.

 Юр, ты цел?  обеспокоено спросил кто-то, притормаживая. Поднявшись и яростно отряхнувшись, мальчишка сердито поправил:

 Я не Юра сейчас, я «капитан Заболотин»! И обращаться надо «ваше высокоблагородие»!

Надвинув кепку на затылок, он огляделся и сорванным уже, изрядно простуженным голосом крикнул:

 Впер-рёд! Догоним врага и спасём Равелецкого!

 Ур-ра!  подхватили остальные мальчишки и поспешно бросились догонять успевших уже далеко убежать «врагов».

Дети во главе с «капитаном Заболотиным-Забольским» пронеслись вдоль проспекта мимо высокой ограды, мимо шлагбаума и пропускного пункта и свернули куда-то во дворы следом за своими противниками. Назревало генеральное на сегодня сражение

Завтра уже «выринейцами» станут они, а камуфляжную кепку нацепит тот, кто сегоднявыринейский командир. А «Равелецкий», дожидающийся освобождения в одном из дворов посреди не стаявших ещё сугробов, сляжет с ангиной, и его место займёт мальчишка из соседнего двора.

Но пока всё это неважно. Для ребят пока не существует ни проспекта, ни въезжающей под шлагбаум, который они миновали, машины с четырёхцифернымвоеннымномером, ни такого понятия, как «завтра». Сейчас самое главноеэто догнать «выринейцев» и победить иха победят неминуемо, ведь «их делоправое». А дальше будет дальше

От окна отошёл мужчина в офицерской форме, вздохнул, поднёс руку к лицу, массируя висок, в кое-то веки позволил усталости проявиться на лице. Никто не видит. Никто не узнает. Можно на секунду расслабиться.

Хорошо детям, которые пронеслись мимо, они не знают ни бесконечных бумаг, ни докладов, ни бессмысленных разговоров«совещаний по комиссии по». Дети играют в войну, завистливо косятся на старших братьев, возвращающихся домой после года отлучки в форме, с погонами и нашивками, копят всякую военную мелочёвку Кто-то мечтает о военной карьере, кто-то нетно в войнушку все играют с одинаковым упоением.

И не знают, что офицерская служба в «элите элит»  Лейб-гвардииэто всего лишь бумажная тягомотина. Вот так вот неромантично, неэпично, непоэтично

И слава Богу, что именно так!

Войнавсегда много хуже. Пусть даже дети этого не знают, видя одну романтику. Пусть даже считают войнушкудостойной игрой.

Хотя среди этих детей естьнавернякаи те, кто мог прикоснуться к правде. У кого отцы по ночам стонут, барахтаясь в кошмарах, и матери не могут вымолить мужей с той войны, что осталась в этих снах.

Ночь, кошмары, посиделки до рассвета на холодной кухнеодин на один с призраками, среди неслышных взрывов и криков

Всё это офицеру, что глядел на детей, было знакомо, но, по счастью, у него нет жены, которая плакала бы, или детей, которые боялись бы ночью слушать его стоны. Что, вообще-то, ничуть не лучше.

Стоит ли мир этого? Стоило ли втягивать в войну сотни молодых людей со всей Россииради одной небольшой страны на границе Империи, которая даже не входит в её состав?..

Иногда офицера посещала нехорошая мысль, что вовсе нет. Но прошлого не изменить, теперь надо ещё уберечь будущее от этого, чтобы те дети, что бегают по проспекту с криками «В атаку!», не повторили этот клич уже не понарошку.

Забол и Выринеябеспокойные соседи. Маковые поля Афганистана. Горячий Кавказ Сейчас поутих, но стоит ситуации накалитьсябудут и взрывы, и призывы к священной войне, и перестрелки в горах.

Офицер ещё раз вздохнул, бросил взгляд в окно на паркующуюся машину и прикинул время. Да, похоже, это к нему.

Но тут пронзительно заверещал телефон, и офицер поднял трубку:

 Полковни

Звонивший перебил его, что-то сказал, и мужчина раздражённо ответил:

 Так точно, сейчас буду,  и бросил трубку. Вздохнул, ещё раз поглядел в окно и, оставив со своего компьютера пометку для дежурного в электронном журнале, скорым шагом вышел из кабинета, недовольно размышляя, отчего это он всем понадобился, кто о нём и не вспоминал до этого. Судьба ли это, и не предвещает ли оная судьба чего-то нехорошего.

Под колесом захрустел лёд. Машина с шорохом ткнулась шиной в бортик тротуара и остановилась, услужливый и юркий, как выдра, шофёр, заглушив мотор, выскочил и распахнул дверцу пассажиру. Из машины вылез невысокий кряжистый мужчина в офицерской форме, потоптался на месте и решительно двинулся к стеклянным матовым дверям здания, проезд к которомуограда, шлагбаум, пропускной пунктоставили позади мальчишки. В мужчине было что-то гномье. Он был невысоким, квадратным, только бороды не хватало, а подчинённым так вовсе напомнил портативный танкустойчивый и непреклонный.

Шофёр проводил до дверей и вернулся в машину. Гном в военной форме вошёл в здание и двинулся к стойке дежурного. У неё стоял, нетерпеливо переступая на месте, белобрысый мальчик, одетый, что было удивительно для этого здания, в обычную куртку и ни менее обычные серые джинсы.

«Не по уставу»,  недовольно пробормотал Гном, покосившись на мальчика. Гном прекрасно знал, что в этом здании гражданских не бывает.

Дежурный препирался с кем-то по внутреннему телефону, и ему было глубоко не до пришедших. Неопределённо взмахнув рукой и выкрикнув в трубку, что «вокруг сплошной детский сад!», дежурный соизволил обратить внимание на мальчика и ткнул ему в электронный журнал. Подросток оставил размашистую подпись и торопливым шагом, переходящим в бег, направился в сторону лестницы. С куртки, уютно расположившись между лопаток, на Гнома глядел большой оранжевый пацификзнак мира и хиппи.

«Не по уставу»,  проворчал Гном себе под нос и прочитал в электронном журнале рядом с подписью мальчика «Фльдфбль Ісфъ К. Брдинъ». Гласными мальчик, по-видимому, пренебрегал в основной их массе, а писать предпочитал на «дореформе»  с дореволюционной орфографией. Что же, на «дореформе» писать никому не возбранялосьдаже документы, только их надо было повторять в обычной орфографии.

Интересно, что бы это была за фамилияБредин, не иначе? Бродин? Бардин?..

Впрочем, неважно.

Оставив аккуратную запись о себе, Гном вернул журнал дежурному, который только сейчас оторвался от разговора. Завидев знаки различия посетителя, дежурный вскочил и поспешил отдать честь «его высокопревосходительству». Гном рассеянно кивнул и спросил коротко:

 Он у себя?  даже не утруждая себя объяснением, кто «он». Впрочем, дежурный и сам прекрасно знал, а если и нетпрочитал в журнале.

 Он подойдёт через несколько минут, ваше высокопревосходительство. Подождёте здесь или у кабинета? Это на третьем этаже через холл налевои по правую сторону сразу

Гном кивком поблагодарил за информацию, развернулся, не отвечая, и всё такой же неумолимой танковой поступью направился к лифту.

По лестницам пусть бегают детиих время.

Лифт за считанные мгновения поднял мужчину на третий этаж и медленно раздвинул двери. В холле этажа было пусто, тихо и светло. Со своих портретов на стенах спокойно взирали на единственного посетителя герои и полководцы недавнего прошлого во главе с его императорским величеством Кириллом Тихоновичем, родителем нынешнего Государя. Гном неторопливо приблизился к ним, остановился где-то на углу, где торжественная галерея загибалась в коридор. С крайнего портрета ему добродушно усмехался в усы старик-генерал в парадном мундире Императорской Лейб-гвардии, в просторечье именуемой Белой Гвардией за ведущий цвет парадной формы. Щека Гнома дёрнулась. Дед на любой картине, которую Гном видел на своём веку, казалось, глядел прямо в душу своему внуку. И всегда добродушно и ласково усмехался, так что вокруг глаз собирались маленькие, похожие на солнечные лучики морщинки.

Дважды герой Империи, кавалер четырёх орденовсреди них и знаменитого ордена святого Георгия, военный министр, гений-полководец Когда-то Гном мечтал быть таким же, как дед. А потом понял, что вечно подражать кому-то не стоит,  но было уже довольно поздно.

Гном с усилием отвернулся и тяжело присел на стоящий у стены кожаный диван. Скупым, отмеренным движением потёр шею и откинулся на спинку. Ждать под дверью, конечно, Гному было не по вкусу, но в этом здании свои порядки, и жизнь идёт без остановки вне зависимости от мнения одного человека, пусть даже и с генеральскими погонами.

Гном прикрыл глаза и принялся терпеливо ждать, погрузившись в свои мысли.

Спустя некоторое время неподалёку по коридору послышались шагиГном чуть улыбнулся, отметив армейскую чёткость, и открыл глаза. У дивана остановился тот, кого Гном здесь, собственно, и ждал.

Пришедший медленно и молча отдал честь и, дождавшись скупого кивка, открыл дверь кабинета:

 Прошу.

Гном медленно поднялся и вошёл, а следом, прикрыв за собой дверь, зашёл и обитатель кабинета.

Он не носил теперь своей знаменитой кепки, от шрама под глазом осталась тоненькая полоска, становившаяся заметной, только если лицо покрывал загар. Но всё равно он не изменился, внутренне уж точнов прошлом капитан, а теперь полковник Заболотин-Забольский.

В первые несколько лет после войны его знали в лицо, но Заболотин-Забольский всегда избегал известностии теперь о нём вспоминали только дети. Зато в их памяти черноволосый, как цыган, капитан в простой солдатской кепке намертво сросся со словом «герой»

Но Гном был уверен, что даже если дети столкнуться с полковником сегодня нос к носувсё равно не узнают. Потому что вряд ли ожидают увидеть своего кумира на обычной улице: такова уж участь «легенд», и, насколько Гном знал, Заболотин был этому только рад.

Что же, его правоуходить от излишней славы в тень амплуа «просто офицера». Его право и его дело.

А кому надо, те и так знают тихого полковника из Московского Управления Лейб-гвардии.

 Рад видеть ваше высокопревосходительство,  произнёс тем временем Заболотин-Забольский, указывая гостю на кресло рядом с заваленным бумагами столом.

 Вас так же, полковник,  кивнул Гном, грузно садясь. Сел и полковник, рассеянно отложил в сторону все бумаги и облокотился локтём о стол, подперев кулаком подбородок:

 Я слушаю.

Гном поглядел на парадный портрет Государя Константина Кирилловича, что висел, как положено, у стола полковника, и спросил:

 Вы уже думали над моим предложением?

 Оно было лишь теоретическим или?..

 Или, господин полковник. Возникли некоторые изменения в положении вещей, которые придётся учесть,  слово «придётся» прозвучало с непробиваемой уверенностью человека, с которым не спорят. Никто.

 В таком случаедумал,  Заболотин-Забольский по-птичьи склонил голову на бок.  И не скажу, что жаждал бы отправиться туда.

 Неудивительно,  проворчал Гном.  Я бы на вашем месте тоже не рвался, но  он достал из своего портфеля конверт. Увидев, чьей печатью он запечатан, полковник изумлённо подался вперёд.

 Лично в руки полковнику Заболотину-Забольскому,  протянул ему конверт Гном.  От его императорского высочества Великого князя Иосифа Кирилловича.

На минуту в кабинете повисла тишина, так что стал слышен недовольный мужской голос, отчитывающий кого-то в коридоре. «Фельдфебель!  доносилось из-за двери.  Вы что себе позволяете!.. Джинсы Потрудитесь в надлежащий вид  тут повисла пауза, но она не продлилась долго, прерванная резким, командным:Исполнять!»

Заболотин-Забольский с интересом прислушивался к происходящему в коридоре, но после команды «Исполнять!» там всё затихло, и внимание полковника вернулось к письму.

 Господи Боже мой,  пробормотал он, распечатывая и разворачивая бумагубелоснежный «гербовой» лист, на котором летящим почерком было написано несколько коротких абзацев.  Значит, всё совсем так. И почему я? Сижу в Управлении, никого не трогаю

Он хотел продолжить цитату дальше, про примус, но передумал: его гость был не их тех, при которых хочется шутить и беспечно играться со словами.

 Полагаю, если кто-то может это знать, то из нас двоих этовы,  ответил тем временем Гном, не обращая внимания на заминку.  Мне передали, я передал, а знаниями не располагаю.

Заболотин-Забольский удержал недоверчиво-выразительное хмыканьекак же, его гость, да «знаниями не располагает»,  и внимательно прочёл письмо. По лицу промелькнула и сразу скрылась улыбка. Гном наблюдал за полковником исподлобья и не шевелился.

 Служу Отечеству,  вздохнул тот, дочитав, почтительно поцеловал великокняжескую подпись и ещё раз пробежал письмо глазами.

 Тогда предлагаю поехать и прямо сейчас уладить все необходимые дела,  Гном немедленно поднялсяа что рассиживаться?..

Тут, одновременно с коротким стуком, в дверь сунулась было белобрысая голова, но, узрев, что полковник в кабинете не один, ойкнула и сразу исчезла.

 Разрешите, ваше высокородие? Можно? Там вас хотели увидеть  спросил голос из-за оставшейся приоткрытой двери.

 Стучатьсяможно,  со смешком ответил полковник.  А увидетьнельзя. Я уезжаю. Лучше машину подгони, Сиф.

 А Есть!  по-уставному отозвался голос за дверью.  А мне переодеться?..

Улыбка Заболотина-Забольского показалась Гному весьма страннойон бы даже назвал её «ехидно-мстительной»:

 Не надо. Ты же и не собирался, нет?

 Никак нет, уже собира

 Машину, Сиф!  почему-то перебил полковник всё с той же ехидной улыбкой.

 Есть!  и бодрый топот оповестил всех, что «белобрысая голова» побежал к машине.

 Ординарец. И воспитанник,  пояснил Заболотин, вставая, и подхватил шинель, висящую на крючке рядом с дверью.  Идёмте, ваше высокопревосходительство?

Гном потёр переносицу и кивнул. Все движениядаже такой кивокбыли коротки и совершались будто неохотно. Зачем суетиться, зачем лишний раз дёргаться?

Полковник покинул кабинет первым. Во всех таких «неофициальных» визитах было своё преимуществовытягиваться, прищёлкивать каблуками и орать «Так точно!» никто не требовал.

 Не будем задерживаться,  решил «его высокопревосходительство» и вышел следом.

Они прошли мимо портрета славного предка Гнома, пересекли холл и спустились по лестнице на первый этаж, неожиданно оказавшийся оживлённым и шумным. Видимо, момент «затишья» миновал, и жизнь вернула всё на круги своя: кучковались, переговариваясь, младшие офицеры, дежурный вновь с кем-то спорил по внутренней связи. Коротая время, один молодой поручик устроил на стене настоящий театр теней. Причудливо складывая пальцы, он весело и в лицах рассказывал какую-то историю, а на бежевой стене плясали тени собак, кошек и птиц.

 Не по уставу это, ваше высокопревосходительство?  по губам Заболотина-Забольского промелькнула улыбка, когда он лёгким кивком ответил козырнувшему им поручику, продолжающему при этом показывать историю одной рукой. Кажется, это была сказка про колобка на несколько новый лад. С новыми героями. С новой моралью. И с сюжетом тоже новым. Но про колобка!

 И тут подходит к ним Генерал Генералович,  рассказывал тем временем поручик, нацепив на кулак свою фуражку, чтобы получилась «генеральская» голова.  И говорит: «Колобок-колобок, как же ты по стойке смирно вытянуться сможешь, раз служить хочешь?», а Колобок ему и отвечает: «Я,  говорит,  Родине служить хочу, а по стойке смирно как-нибудь да вытянуськруглый, не ссутулюсь». Генерал Генералович крякнул, да и спрашивает хитро: «А по стойке смирно солдат стоит так, что грудь колесом, а спинаровнёхонька!». А Колобок ему в ответ: «А спины-то у меня и нету, круглый я! Я Родину и без спины защищу!». А Генерал Генералович ему

 Да ну  пробурчал Гном с досадой.  Дети

Заболотин пожал плечами:

 Дети, что поделать. Но дети этис Кавказа недавно вернулись Олегдважды контужен, лишился глаза, представлен к «Анне» и скоро будет произведён в штабс-капитаны, уже в списки занесён А всё равно ребёнок. Иногда мне кажется, что это всёвопреки

Гном ничего не ответил, только глянул ещё раз на поручика, у которого Колобок уже убедил Генерал Генераловича и теперь проходил медкомиссию. «Глаза у меняна правом чёрный изюм, а на левом светлый изюм,  рассказывал он окулисту.  А если курагу выпишите поставитьтак ещё лучше видеть буду! Хоть в снайперы! Возьмите меня служить!»

Левую сторону лица поручикапо краю волос и по виску вплоть до глазабесформенной медузой покрывал неприятно-розовый, в прожилках, шрам, уходя россыпью пятен поменьше в волосы, а глаззаметил теперь Гномбыл странно неподвижен. Искусный протез.

Гном отвернулся и пошёл к выходу. Заболотин ещё раз улыбнулся обернувшемуся к ним поручику и широким шагом догнал «его высокопревосходительство».

Да, дети. Да, вопреки.

В молчании Гном и Заболотин-Забольский вышли из здания. У крыльца уже ждала серебристая волга-«пичуга», небольшая и удобная для города машинка,  а неподалёку стояла и машина Гнома. Его шофёр, заметив вышедших, почти бегом направился к ним, с виноватым и в то же время сердитым лицом.

Где-то над головой чирикали птицы, шумел впереди проспект. Пока Гном, чуждый созерцательности, разговаривал со своим шофёром о чём-то, полковник огляделся кругом, с удовольствием вбирая взглядом привычную, ещё почти не успевшую смениться с зимы картину, и направился к ожидающей его волге.

Тут же, как чёртик из коробки, из машины выскочил подросток в рубашке с погонами фельдфебеля и распахнул перед полковником дверцу.

 Хоть бы куртку взял, Сиф,  укоризненно произнёс тот, оглянувшись на Гнома, шагающего к ним.

 Так точно, ваше высокородие!  бодро отрапортовал офицерикхотя, конечно, точнее было бы его назвать «унтер-офицериком».

 Что «Так точно»?

 Так точно, взял, ваше высокородие! В машине лежит!

Полковник покачал головой и сделал знак маленькому фельдфебелю, чтобы тот закрыл дверцу машинымол, не прямо сейчас едем.

Названный Сифом пожал плечами, захлопнул дверцу и прислонился к ней спиной. Заболотин-Забольский стоял рядом и молчал, глядя в сторону гостя. Тот вскоре оставил своего шофёра и приблизился к полковнику. Мальчик покосился в его сторону и отошёл, на ходу обернувшись, но полковник его не позвал обратно, о чём-то уже говоря со своим посетителем.

 Ага, как машину подогнатьтак сразу «Сиф!», а как разговорытак «иди, гуляй»,  пробурчал офицерик, хотя «иди, гуляй» никто не говорил. Мировая несправедливость в лице родного полковника и без слов испортила настроение.  Вот завтра возьму и останусь гулять, а не сюда потащусь, вот.

Жалуясь вполголоса, мальчик подошёл к самой ограде и прислонился спиной к столбу. Там, за забором, текла жизнь. Интересная.

Чужая. Равнодушная.

Спешили мимо люди, проносились машины И, как обычно, всем на всех было наплевать. Слишком быстро всё вокруг менялось, особенно на дороге.

 Какие люди,  раздался над ухом весёлый голос.  Чего скучаешь, Индеец?

Мальчик вздрогнул и обернулся, всё ещё хмурясь. С той стороны ограды стоял поручик в шинели с лейб-гвардейской нашивкой на рукаве и весело глядел на мальчишку.

 А-а, Кот,  кивнул тот, засовывая руки в карманы. Вместо форменных брюк на нём были тёртые серые джинсы, и в их карманах руки исчезли по самые запястья.

 Ага, Котомин собственной персоной,  кивнул поручик, протягивая ладонь сквозь прутья.  Чего скучаешь?

 Так, просто,  туманно ответил мальчик, вынул одну руку из кармана и сжал ладонь Котомина.  А ты чего?

Рукопожатие распалось, и «Индеец» потёр пальцы, а «Кот» таинственно ухмыльнулся и пояснил:

 Мне лень тащиться в Управление. Твоему полковнику помогать, с бумагами бегать Как ты так живёшь?

 А-а. А мы всё равно уезжаем сейчас,  глубокомысленно протянул младший офицер. Потом подумал и добавил:Живу, как живу.

 Терпеливый,  завистливо заключил поручик.  А раньше-то таким не был

 Какой уж есть.

Разговаривать с бывшим сослуживцем было странновроде того, как заглядывать в собственное прошлое.

А этого, если честно, не хотелось, посему юный фельдфебель кивнул Котомину на прощание и неохотно потащился к машине, у которой его уже ожидали полковник и его таинственный спутник, чем-то похожий, с точки зрения мальчика, на танк.

 Ну, значит, поехали. Его высокопревосходительство с нами, его машина, если не вдаваться в технические подробности, заглохла,  когда мальчик подошёл, оповестил Заболотин-Забольский.

 Печаль,  сделал вывод юный ординарецГном узнал его белобрысую голову.

Заболотин выжидающе поглядел на своего гостя, тот кивнул:

 Поехали,  и, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, сам забрался в волгу. Полковник сел впереди, мальчик, обежав машину, устроился на месте шофёра и завёл мотор.

 Куда?  коротко спросил офицерик, плавно трогая машину с места.

 Не в шлагбаум,  проворчал Гном негромко, но был услышан.

 Не волнуйтесь, ваше  юный фельдфебель обернулся, чтобы увидеть знаки различия, совершенно не обращая внимания на дорогу впереди, ого, высокопревосходительство. Не влетим!

Шлагбаум и в самом деле успел подняться, и юный водитель ловко вырулил на проспект, изредка колотя ладонью по рулю, сигналя мешающим машинам.

Гном посмотрел на куртку, лежащую рядом с ним. Оранжевый пацифик всё так же дразнил взгляд. Впрочем, и лохматая причёска шофёра была совершенно неуставная, с армейским «ёжиком» имела совсем немного общего, да и джинсы ну никак не тянули на форменные брюки.