24 марта. Не могу Не могу Яне свой. Во мне Штрейн. Он мучает меня, душит. Я, я сам, я должен убить его, чтобы выбросить из себя его окаянную змеиную волю. Это так
25 марта. Понял, понял. Да, я должен эго сделать. Вот сейчас, когда я придумал это, мне сразу стало легко. Я чувствую, что с того момента, когда кончится его жизнь, кончится его власть надо мной, кончится эта чужая холодная сила во мне Иначе я не могу жить. Или себя, или егоно я должен убить. Вдруг я свободен от его глаз, от его мыслейснова Каторга, оправданиевсе равно. Разве можно жить с тем, с чем я живу сейчас Ведь это хуже смерти. И своей, и его
26 марта. Пил Много пил. Мучительно тяжело Женю видел на улице. Увидала менязатряслась, заплакала Скоро, скоро
Опять надо пить
28 марта. Все в порядке. Бумаги, письма. Может быть, кто-нибудь прочтет мой дневникзапомните. Я, Арсений Сергеевич Линев, в здравом уме и твердой памяти иду убивать Штрейна, грязную, старую змею, который высосал у меня всю душу Если мне не удастся убить эту гадину, я убью себя В таком случае, этот дневникмоя посмертная записка. Господи! Спаси мою душу»
На этом, господа судьи и господа присяжные заседатели, дневник кончается Как вам известно из дела, подсудимый Линев, взяв с собой револьвер системы Смита и Вессона, в ночь на 29 марта отправился к дому убитого Штрейна и, постучав в ворота, потребовал, чтобы хозяин вышел к нему на улицу. Когда, встревоженный таким поздним визитом, Штрейн вышел полуодетый, прикрывшись пальто, на улицу, Линев, как это рассказывал после случайный свидетель, надворный советник Титов, дико посмотрел на него, перекрестился и выстрелил почти в упор.
Штрейн упал и недолгое время бился в судорогах. Линев в это время стоял около него и, зажав голову руками, твердил какую-то молитву. Какуюсвидетель точно не помнит Когда Штрейн последний раз вздрогнул и скончался, на лице у Линевакак говорит тот же свидетель, заиграла радостная, осмысленная улыбка, и он размашисто перекрестился.
Слава Богу, проговорил Линев. Наконец-то
Затем подсудимый бросил револьвер и побежал. Следствием дознано, что бежал он в ближайший участок. Там, после сознания в убийстве, кроме странного заявления о книгах, он обратился к дежурному помощнику пристава со следующей просьбой:
На улице такой-то, в доме под номером таким-то, живет моя невеста такая-то Передайте ей непременно же завтра, что теперь я свободен, и что бы со мной ни случилосья всегда буду любить и сейчас люблю только ее одну. Люблютак и передайте ей.
Это его буквальные слова. Теперь перейдем к более детальному освещению дела
Человек в черных очкахКартина для кинематографа
I
Поезд пролетел мост и, если бы не этот страшный грохот железая, наверное, не проснулся бы и не взглянул на человека в больших черных очках.
Проснулись? почему-то встревоженно спросил он, проснулись?
Я удивленно посмотрел на навязчивого спутника, еще не понимая хорошенько, к кому он, собственно, обращается.
Вы мне? Да, проснулся. А что?..
Да так, ничего, конечно Сторожить будете Подстерегать?..
Яподстерегать? Кого?..
Человек в черных очках улыбнулся какой-то странной недоверчивой улыбкой.
Стараетесь скрыть?.. Напрасно
Я не знал, что делать, смеяться ли над этим пустым набором слов или просто оборвать разговор. Я внимательно еще раз посмотрел па спутника: он не был пьян, только как-то подозрительно у него дрожали руки и горели на бледных, давно не бритых щеках пятна лихорадочного румянца.
Послушайте, что вам от меня надо? недоумевающе спросил я, я вас не знаю
Мы были только вдвоем в купе. В вагоне пока, кажется, не было никого, кроме какой-то маленькой старушки в углу, около дверей. И вот среди ритмического стука колес я услышал хриплый и суховатый голос моего спутника.
Для того, чтобы убить, не надо знать Надо только получить приказание
Он засмеялся коротким, пугающим смехом, прислонился к стене и вдруг, сжав руки, точно от внезапно охватившего чувства громадной физической болитолкнул двери купе и быстро выбежал в узенький коридор вагона
II
В купе я занавесил окно и слегка притушил огонь. Я был пока один.
Человек в черных очкахя случайно увидел этостоял на площадке и нервно курил папиросу за папиросой. Он что-то шептал вслух, сам себя перебивая, точно отгоняя какую-то навязчивую мысль. Я знал, что он сейчас придет в купе и, не скрою, меня охватывало неприятное, жуткое чувство от этого сознания, что сейчас на меня взглянут из-под полупрозрачных черных стекол два больших, горящих каким-то странным огнем ужаса глаза.
Я лег, закрыл глаза и невольно все мысли с утроенной силой перенеслись к этому странному человеку, присутствие которого я незримо ощущал здесь, рядом с собойприсутствие, от которого, я чувствовал, временами мое лицо покрывалось пеленой мертвецкой бледности.
Сумасшедший? думал я. Нет Может быть, просто пьяный и так хорошо скрывает это, что незаметно?.. Больной?..
Может быть, я заснул бы, но шорох от тихо и бережно отворяемой двери заставил меня вздрогнуть иполуприкрыв глаза, я впился взглядом в моего спутникаэто он приотворил двери.
В полумраке я постарался хорошенько рассмотреть его лицо. Черные, сильно вьющиеся волосы разбросал ветер на площадке, они падали на лоб, налезали на уши; резко очерченный, с яркими, как будто накрашенными губами, рот на бледном лицекак рот вампира. Оттопыренные тонкие уши и длинный с горбинкой нос. Одет этот человек был в какой-то черный, довольно потертый костюм.
Ни усов, ни бороды
Он посмотрел тяжелым испытующим взглядомсплю ли я и, когда наши глаза встретились, он снова засмеялся и, войдя в купе, захлопнул за собой дверь.
Все еще караулите?.. Скоро ли? Да?..
III
Резкий стук запираемой двери, какие-то желчные, жадные и хищные глаза, все это сразу ошеломило меня.
Послушайте Зачем вы запираете двери? немного дрожащим голосом спросил я. Мне душно
Душно? иронически переспросил он. Душно?.. А следить не душно?
Опять эти странные и страшные вопросы. Испуганные и угрожающие одновременно глаза. Я не знал, что отвечать и просто протянул руку к дверям. Тогда резким движением он двумя бледными, как будто костяными кулаками ударил меня по кисти и рука у меня беспомощно опустилась на колени!
Я вскочил со скамейки.
Что вы делаете? резко закричал я. Я ударю вас Пустите меня выйти
Тогда он почему-то снял очки, кинул их на одеяло и произнес леденящим спокойным голосом:
Нет. Я не пущу. Нет. Нет.
Невольно я снова взглянул ему в глаза; они без очков были дики и страшны до того, что хотелось кричать от ужаса, который они кидали в душу Слезящиеся, гнойные, с красными ободками и мечущимися расширенными зрачками, они, казалось мне, тоже кричали о чем-то
Пустите меня, снова повторил я, или я выйду силой Вы слышите?
Не пущу, донеслось мне в ответ. Не пущу
Зачем все это? спросил я, с ужасом начиная чувствовать всю правду этого положения. Кто вы?
Точно уж не знаете, криво усмехнулся спутник. Ехать целую дорогу с мыслью убить человека, открывшего дивные сокровища, и спрашивать: кто он?.. Нет. Негодяй Ты не убьешь меня Скорей я задушу тебя вот этими руками, на ногтях которых еще несмытая кровь такой же гадины, чем
IV
Зачем мне убивать вас?..
Зачем? и мой спутник горько рассмеялся, а зачем меня хотели убить другие?.. Твои сообщники Только за то, что в двух больших городах, у старых стен, там, за скотобойнями, я нашел дивные богатства Знаешь, идиот, ведь одного куска от этих сундуков хватило бы тебе на жизнь
Сумасшедший, глухо прошептал я. Сумасшедший.
Я понял всю ту тупую безвыходность, в которой я находился. Передо мной был сумасшедший с дикой мыслью, что я должен убить его, и теперь инстинктивно защищавший себя от каждого моего движения.
Поймите меня, сдержанно сказал я. Мне незачем убивать вас
Конечно, конечно, горячо подхватил он, я отдам вам много из того, что я нашел Вы будете богаты, понимаете, вы будете страшно богаты, зачем же вы хотите убить меня Разве вы не знаете, как страшно убивать Вот только три-четыре дня тому назад я убил эту женщину, она хотела у меня лаской вырвать тайну Разве это не ужас, бить по напудренному лбу проститутки ножом Страшно, страшно, знаю Особенно, когда брызгают и пачкаются эти желтые кусочки мозга
Я чувствовал, что волосы мои буквально шевелятся на голове; я хорошо понимал, что если я не смогу выйти отсюдадолжно случиться что-то непреодолимо мучительное
Пусти меня, дико закричал я, ты сумасшедший!
И я слепо ринулся к дверям
V
В коридоре вагона послышались голоса. Наверное, это проходил контроль. Я даже вскрикнул от радости. Может быть, если я сейчас закричусюда придут люди и спасут меня от этого сумасшедшего с кровавым взглядом и безумными мыслями.
И, затопав ногами о пол вагона, стараясь заглушить шум колес, я закричал громче:
Кондуктор Идите
Не помню, что было дальше, передо мной мелькнул какой-то блестящий предмет, и я почувствовал одновременно острую, туманящую сознание боль в плече и левом виске. Потом предо мной нелепо нагнулись стенки купе, мелькнул огонек фонаря, снова какая-то острая боль в боку, как будто от падения, и я потерял сознание
VI
Очнулся я, должно быть, через несколько минут, не то от страшной, навалившейся мне на грудь тяжести, не то от резкого грохотапоезд проходил через тоннель. Когда я открыл глаза, сначала меня поразила только ужасная, непроницаемая темнота.
Огонь погас или был потушен. Я лежал на полу. По лицу у меня ползли липкие и теплые струйки кровив такой же тепловатой струйке лежала правая, придавленная чем-то рука
Навалившись на меня всем телом, лежал сумасшедший. В темноте, страшной и непроглядной, я все же видел, быть может, вернее, чувствовал его белое-белое лицо и рот, по углам которого стекала водянистая противная пена. Я не мог пошевельнуться.
Дышишь, тяжело прошептал он. Дышишь?
Пусти, тяжело простонал я. Ой Ой
Нет, с каким-то сладострастным чавканьем засмеялся он, не уйдешь, гадина Ты знаешья сейчас буду душить тебя медленно, тихо, тихо, или
Он на мгновение задумался.
Или, пожалуй, хорошо тебя дорезывать Понимаешь, взять и вдавливать в тебя нож. Тоже тихо, медленно, тихо Ага, гадина
И вот я уже чувствовал, как мокрые холодные руки медленно сжимают мое горло. Длинные сухие пальцы сдавливают кожу, впиваются глубже, глубже. Я забился, не в силах столкнуть сумасшедшего
Шли минуты. Он то сжимал, то отпускал горло, не переставая смеяться страшным, душераздирающим негромким смехом.
Я чувствовал, что я сам начинаю сходить с ума. Мне самому уже хотелось смеяться отчаянным, визгливым смехом, вцепиться ногтями в этот наклоненный ко мне рот, в губы с пеной по бокам, визжать, биться Острое сознание смерти отпалои был только один режущий ужас от этих мертвых, искаженных застывшей злобой зрачков.
Минуты складывались в длинные, безумные часы, а когда мне показалось, что сумасшедший вдруг отвернулся в сторону, чтобы сильнее налечь мне на сердце, я собрал последние силы и вырвался из-под него.
Завязалась дикая схватка. Как звери, мы катались по заплеванному полу купе; сумасшедший впился мне зубами в шею, я отталкивал его ударами кулака по глазам. Мы задыхались, кричали, бились головами об углы скамеек и вещей в последней борьбе за жизнь.
Ах, ах, бешено кричал сумасшедший, убью Загрызу
И он открывал страшный, с крепкими белыми зубами, рот.
Убью! кричал я тоже. Спасите Ой Сюда!..
Отчаянным движением я пересилил его, навалился и, сжав ему горло, ударил его головой об пол.
Он не издал ни одного звука от этого удара. Тогда я снова приподнял его голову и снова ударил Во мне не было желания убить его, но одно сознание, что он возьмет вверх и я буду беспомощно барахтаться под ним, хлынуло так бешено к мозгу, что я собрал последние силы, опять опустил эту трясущуюся голову на угол скамейки и дико сжал пальцы, обнимавшие горло.
В темноте что-то едко и горячо брызнуло мне на лицо
Сумасшедший был мертв.
VII
Какая-то особая хитрость преступности, сразу осеняющая возбужденный мозг, особая осторожность убийцысразу подошла ко мне. Плохо соображая даже, я открыл окно и с лихорадочной быстротой стал выбрасывать вещи сумасшедшего Потом подошел к нему, неизбывно страшному, окровавленному, с запененным ртом и, чуть не крича от безысходного ужаса, стал вталкивать его в узенькое оконное отверстие
Помню, что даже сквозь шум поезда я слышал, как глухо ударилось его тело о землю Потомэта кровь на полу Я бросил на нее подушку и стал стирать ею красные пятна. Достал откуда-то из-под лавки огарок свечи, зажег его и, когда маленький желтый огонек слабо затрепыхал в купе, я ползал по полу, что-то говорил сам с собой, хватался за голову, плакал и ожесточенно стирал пятна
Вылез я на следующей станции. Было тихо, вдалеке стоял кондуктор, и, не замеченный никем, я почти вбежал на вокзал, где сейчас же бросился к вину
Я пил, пока сознание не залилось темным, мутным туманом и я не заснул тяжелым, непоборимым сном
Через несколько дней я уехал за границу. Возникло ли какое-нибудь дело, было ли расследованиене знаю Только видите вот сейчас, как дрожат у меня руки, видите этот пучок седых волос на головеэто знак памяти, страшный, несмываемый знак
С этих пор, я, интеллигентный, холодный человек, смеющийся над всяким суевериемя боюсь темноты Понимаетебоюсь Все время, если хоть минуту я останусь один в пустой темной комнате, я с ужасом жду, что вот сейчас из дальнего угла выплывет бледное окровавленное лицо с пенящимся ртом, а в горло мне вопьются чьи-то сухие костлявые пальцы
Неудачное дело
I
Обвинительный акт рассказывал приблизительно следующее.
Какой-то человек невысокого роста, в сером костюме, в мягкой шляпе, вышел из маленького одноэтажного каменного дома на одной из окраинных улицприблизительно часа в четыре утраи стал мыть руки под водосточной трубой.
Через несколько минут он увидел какого-то пошатывающегося пьяного гулякус туманных слов которого и передается эта часть фактаи, вскрикнув, бросился бежать. Закричал и пьяный. На крики прибежали полицейский и ночной караульщик.
Началась погоня. Убегавший воспользовался полутьмой ноябрьского рассвета и мгновенно скрылся в каком-то дворе.
Полицейский и караульщик вернулись к пьяному, который дремал на крыльце одноэтажного домика, а когда они пробовали разбудить его, он что-то мычал и не мог ничего ответить.
Самый конец водосточной трубы был запачкан кровью. Виднелась она и на ручке входной двери.
В восемь часов утра, взломав двери в единственную квартиру всего домика, вошла полиция. Кровать хозяина квартиры была измята, ящики столов выдвинуты, перерыты сундуки, а сам хозяин с раздробленной головой и ножевой раной в боку лежал в столовой, судорожно уцепившись за ножку большого дубового стола.
Под кроватью лежал брошенный бумажник, из которого были вынуты все деньги.
Прошло около двух днейвсе поиски не приводили ни к чему. Наконец, на третий день, в полицию были доставлены два человека, которые оба подходили к описанию убийцы.
Один был пойман в трактире, где он менял двадцатипятирублевую бумажку. Был он невысокого роста, в мягкой черной шляпе. Уверял, что утром третьего дня был дома, хотя следствием установлено, что он куда-то ушел с вечера из булочной, где служил пекарем и где ночевал всегда.
Вину свою отрицал.
Другой, сиделец винной лавки, был арестован по указанию хозяина магазина золотых вещей, которому тот хвалился, что у него теперь много денег, и у которого покупал в подарок невесте кольцо с бриллиантом. Был тоже в сером костюме и мягкой шляпе. Выяснилось, что в ночь убийства дома не был. Когда его спросили о месте пребывания, смутился и сказал, что уезжал из города; к кому, назвать отказался.
Пьяный, первым заметивший убийцу, что-нибудь подтвердить отказался, ссылаясь на то, что ничего не помнит. Полицейский и дворник видели только спину. Заставили заподозренных несколько раз прокричать, потому что все свидетели слышали крик убегавшего человека.