Спустя четверть часа Луш понял, что засыпать на спектакле ему не придется. То ли кто-то помогал Дрегилю, то ли в нем проснулись скрытые таланты, но на этот раз он превзошел себя и в сюжете, и в звучании стиха. В трагедии не было ни капли привычной аальхарнской театральной напыщенности: влюбленные подростки из двух враждующих семей были правдивы и естественны, и их первая, детская любовь была той самой настоящей любовью, о которой говорят все, но мало кто видел. Глядя на главную героиню, Юлету, Луш вдруг поймал себя на мысли, что она очень похожа на покойную фаворитку Торната же порывистость в движениях, та же гибкость, тот же абрис тонкого профиля на фоне золотой бутафорской луны в сцене на балконе. Луш машинально потер запястьекто б подумал, что мелкая стерва так кусается
В любом случае, она выполнила возложенную на нее задачу. Да и ребята повеселились, отвели душеньку Луш нахмурился, снова вернувшись мыслями к событиям прошлой седмицы, когда неизвестный убийца расправился с командиром личного охранного отряда государя. Игнат Обрешок был лихим воякой и не дал бы себя в обиду, вот только нападавшиеЛуш был уверен в том, что в одиночку с Обрешком бы не совладалирасправились с ним люто, спустив кожу со спины и повесив на собственных кишках неподалеку от Гервельта. Ребята из Тайного кабинетате еще лихачи и головорезыносом землю рыли, чтоб добраться до убийц, но пока не выкопали ничего, что могло бы успокоить владыку.
Тем временем юные возлюбленные наконец-то смогли поцеловать друг друга, и герольды возвестили о начале антракта. С тяжелым шорохом опустился занавес, и зрители зашевелились, словно пробуждались от волшебного сна. Луш увидел, что прекрасная незнакомка что-то шепнула на ухо Торну и встала. Тот невозмутимо кивнул и в очередной раз стал читать программу, словно за время первого акта там могло появиться нечто интересное. Луш крякнул и тоже поднялся с кресла.
Пойду-ка я, душа моя, прогуляюсь, отдам дань приличиям, сказал он, а ты пока кевеи попроси.
Гвель кивнула и хмуро поманила распорядителя. Бриллианты и пошитое по последней моде платье очаровательной спутницы декана привлекли всеобщее внимание, и зрители в основном смотрели на нее, а не на государыню. Гадкая, гадкая девка! Змея подколодная!
Луш спустился в зал приемов при театре, где все тотчас же дружно согнулись в поклонах, и, подхватив с подноса одного из кравчих бокал вина и коротко приветствуя знакомых, пошел по залу, высматривая среди зрителей свою чудесную незнакомку. Кто же она? Держится с осанкой и манерами дворянки, такое не подделатьдостигается только воспитанием с детства, но тогда почему не была представлена ко двору? Луш терялся в догадках и в конце концов просто наткнулся на девушку со своей обычной неуклюжестью. Та кушала фруктовое мороженое, с мягкой улыбкой поглядывая по сторонам: видно было, что ей все здесь в диковинку, и она невероятно счастлива.
Ах! воскликнула красавица и тотчас же сделала реверанс. Простите меня, пожалуйста, государь, я не нарочно.
Глаза у нее оказались удивительного цвета густого темного меда. И голос у нее был как медмягкий, бархатный, чарующий. Луш небрежно смахнул каплю мороженого, отлетевшую на его парадный камзол, и сказал:
Это я виноват. Звезда поманила меня, и я кинулся к ней, не разбирая дороги.
Девушка улыбнулась снова и бесхитростно отступила в сторону.
Сир, тогда я не вправе преграждать вам путь.
Какая же она славная, подумал Луш с тем умилением, которого за ним не водилось уже лет двадцать, и произнес:
Вы, звезда моя, не только прекрасны, но и скромны. Как вас зовут? Почему я раньше не встречал вас во дворце?
Софья Стер, ваше величество, ответила девушка и сделала еще один реверанс, при виде которого у дворцового наставника изящных манер приключилось бы разлитие желчи от зависти. А во дворце вы меня не встречали потому, что я сирота, и не имею права по бедности быть представленной ко двору.
Бедность не порок, Луш предложил Софье руку, и она покорно взяла его под локоть. Вдвоем они неторопливо побрели по залу, и зрители спектакля наверняка уже начали шептаться о том, что его величество нашел фаворитку, и это при молодой жене. Какое-то варварство, надо будет исправить Знаете, через две седмицы при дворе будет карнавал, и я настаиваю на своем желании вас увидеть. Вы любите танцы?
Софья пожала плечами.
Не знаю, ваше величество. Мне не приходилось бывать на балах, она смущенно вздохнула и опустила глаза. Если его неусыпность не будет против, то я с удовольствием приду на праздник.
Ну конечно. Его неусыпность. Пусть сидит себе да пьянствует со своими ведьмами, его мнения вообще не спросят. А девушка-то истинное чудо. Дух небесный, ни больше, ни меньше.
Из зала донеслись призывные звуки труб, объявлявших о начале второй части спектакля. Софья вздрогнула и отняла руку.
Всего доброго, ваше величество, сказала она, отступая. Благодарю вас за вашу доброту.
И убежала, словно сказочная Замарашка с бала, оставив своего спутника поразмышлять в одиночестве о тайнах женской красоты. Луш вздохнул и отправился в зрительный зал.
Возле входа в ложу он услышал голоса, в одном из которых узнал супругуи, надо сказать, Гвель едва ли не открыто с кем-то кокетничала. Луш остановился за складкой занавески и стал слушать, представляя, насколько велик будет конфуз, если его обнаружат в подобной щекотливой ситуации.
А вы сказочно щедры с вашей подругой. Такие украшения я видела только на женах сулифатских шейхов, и то они носят их не во всякий день.
Луш успокоился. Кто о чем, а Гвель о побрякушках. Забыла уже, дрянь жадная, как ее пинчищами по полу валяли. А вот чего ради Торн сюда забрался? Какие выгоды ищет?
Право, ваше высочество, украшения дело наживное. Перед вашей прелестью меркнут все алмазы мира, откликнулся декан. Мягко стелет, да как бы не жестко вышло спать, подумал Луш. Впрочем, если вам интересны эти камни, то я пришлю ко двору своего сулифатского поставщика. И не волнуйтесь о цене, все, выбранное вами, станет моим скромным подарком.
Луш слегка отодвинул занавеску и заглянул в ложу. В этот момент Гвель взвизгнула от восторга, словно деревенская девчонка, и благодарно стиснула руку Торна.
Правда? воскликнула она. Ваша неусыпность, вы самый галантный кавалер!
Что вы, это мелочи, небрежно произнес Торн и встал с кресла. Герольды трубили второй сигнал к продолжению представления.
* * *
Домойа Софья уже привыкла называть особняк на площади Звезд своим домомони добрались по отдельности. Войдя и закрыв дверь, Софья увидела на вешалке знакомый плащ и окликнула:
Шани, вы дома?
Дома, дома, ответили из гостиной. Проходи.
Софья быстро сняла плащ и прошла в гостиную. Шани сидел у камина и делал какие-то пометки в очередной стопке бумажных листов. Софья вспомнила, как три месяца назад, только-только попав в этот дом и обустраиваясь на новом месте, наткнулась на рукопись «Ромуша и Юлеты», сплошь исчерканную алыми чернилами. По большому счету, трагедию переписали заново, продравшись сквозь бездарность драматурга к тому, что сегодня предстало перед зрителями.
Люди плакали и не стеснялись своих слез. Какой-то пехотный капитан, искренне рыдавший и не видевший в этом обиды для чести, вдруг заорал во всю глотку «Не пей яд, дурак! Она жива!» и кинулся было на сцену, спасать влюбленных от неминуемой гибели. Софья плакала тоже: она почему-то с самого начала была уверена, что у пьесы не будет счастливого конца. Настолько сильная любовь просто обязана была оборваться на взлете.
А Шани тогда забрал у нее рукопись и попросил больше ее не трогать. Очень спокойно попросил, но Софья ощутила холодок по позвоночнику. Заступник с ней, с этой исчерканной пьесой, не больно-то и хотелось
Как там государь поживает? осведомился Шани. Софья села в кресло напротив и ответила:
Пригласил меня на карнавал. Мило, правда?
Шани усмехнулся. Софья подумала, что когда ведьмы видят эту ухмылку, кривую и нервную, то они дружным хором начинают признаваться во всем, что сделали и не сделали. Она бы точно призналась.
А ее величеству понравились твои бриллианты. Я обещал ей подарить в точности такие же.
Все идет по плану? уточнила она на всякий случай, глядя в камин, где пламя жадно глодало поленья. В этом году лето в Аальхарне выдалось дождливым и холодным, печи приходилось топить каждый день, но Софья все равно просыпалась под утро от того, что вконец замерзала.
Да, ответил Шани и вынул из внутреннего кармана камзола пузырек с темно-коричневой жидкостью. Тебе страшно, Софья?
Она пожала плечами. Маленький пузырек, привезенный от ведьмы, пугал и завораживал; Софья опустила лицо на ладони и некоторое время сидела так, не шевелясь. Когда она подняла голову, то Шани уже успел убрать отраву назад.
Не знаю, сказала Софья. Если бы вы не были так ко мне добры, то, наверное, я бы боялась. Ужасно боялась, - она помолчала и призналась:Я ведь трусиха жуткая.
Шани улыбнулся и, протянув руку, ласково дотронулся до ее запястья. Софью словно волной обдалопосле возвращения из Залесья, за два с лишним месяца, что она прожила под одной крышей с деканом инквизиции, это был первый сколь-нибудь человеческий жестестественный и пугающий в своей естественности.
Ты очень смелая девушка, Соня, сказал он. Когда Софья впервые услышала это слово, то восприняла его как некое ругательство: ее имя в сокращенном виде звучало как Софа или Сока. Но потом она привыкла к подобному именованию и даже стала видеть в нем нечто домашнее, житейское. Я бы на твоем месте боялся.
Не знаю, повторила Софья. Вы ведь сказали, что мне нечего бояться.
И ты поверила?
Да, просто ответила Софья. Всем сердцем.
Шани убрал руку и несколько долгих минут смотрел на огонь. А ведь когда-то ему тоже поверилии ничем хорошим это не кончилось.
Как же так вышло, что генерал тебя не нашел?
Это были первые слова, с которыми Шани обратился к Софье с утранесколько часов назад они покинули заимку Худрун, и теперь в бархатном мешочке на груди инквизитора лежало несколько плотно запечатанных пузырьков с таинственным темным содержимым. Выражение лица Шани сейчас было усталым и каким-то брезгливым, что ли; Софья избегала на него смотреть.
Его отвлекли приятели, с готовностью откликнулась Софья. Поймали возле двери в мою комнату и налили вина. Он выпил и упал, а утром вообще не вспомнил, что искал кого-то.
Понятно.
Тропа, по которой они ехали, постепенно становилась обычной лесной дорогой, которой пользуются жители окрестных деревень. Гогулей, приколоченных к стволам деревьев, больше не попадалось. Лошадка Софьи так и норовила вырваться вперед; Софье хотелось плакать. Когда Шани забирал у Худрун зелья, то мрачно поинтересовался:
«И зачем надо было добавлять семена макуши?»
Ведьма усмехнулась и, уперев руки в бока, лукаво посмотрела на инквизитора. В ее глазах вспыхнули желтые азартные огоньки.
«Во-первых, кто из нас лекарник? Во-вторых, если тебе полегчало, то чем ты недоволен? А в-третьих, если учуял макушь, то зачем пил?»
Спишь, боец?
Софья встрепенулась. Надо же, утонула в воспоминаниях
Нет, не сплю, ответила она. Так, задумалась о сегодняшней пьесе. Знаете, Шани, это было что-то невероятное. Словно Заступник обнял.
Шани усмехнулся, но улыбка вышла печальной.
У всех нас есть большая больная любовь, откликнулся он, словно говорил сам с собой, а не обращался к Софье. И о ней мы пишем грустные стихи, напиваемся осенними вечерами, набиваем татуировки на груди, - он вздохнул и добавил:Любовь, которая сделала нас теми, кто мы есть. А Дрегиль все-таки бездарь.
Софья хотела было с этим поспорить, но тут в дверь постучали. Слуги уже разошлись спать, поэтому Шани со вздохом поднялся с кресла и отправился открывать сам. В дом проник прохладный воздух позднего лета с запахом дождя и городского дыма, и Софья, обернувшись, увидела Алека и радостно воскликнула:
Вы вернулись!
Молодой человек взглянул на нее и смущенно ответил:
Вернулся, и даже с добычей.
Софья нахмурилась. Добыча означала то, что сейчас возле входа в особняк стоит закрытая карета, в которой кто-то мычит и возится. Самый натуральный разбойный промысели кто бы мог подумать, что сам декан инквизиции его покрывает! Впрочем, Алек не был похож на бандита, даже на благородного Ровуша Гутту, про которого издавна рассказывали залесские легенды. За годы своих злоключений Софья научилась разбираться в людях достаточно для того, чтобы понять: Алек не так прост, у Алека тяжкий груз на сердце, и он, в точности так же, как и сама Софья, заключил с деканом Торном договорв исполнение которого как раз и входит добыча.
Кто именно? осведомился Шани. Алек распустил шнурки на вороте плаща и ответил:
Фрол Петрик, второй капитан. Обрешок тогда назвал его сразу. Наставник, позволите отдышаться пару минут? Я сегодня вымотался, как вол на пашне.
Проходи, конечно, кивнул Шани. Он выглядел довольным. Очень довольным. Алек прошел в зал и опустился в кресло с такой великой осторожностью, словно боялся замарать дорогую ткань. Поимка Петрика явно стоила ему серьезных усилий.
Софье нравилось на него смотреть. Пусть Алек был не слишком хорош собойтипичная аальхарнская внешность, светлые волосы и довольно заурядные черты лицано было в нем нечто, говорящее о значительной внутренней силе, и эта сила делала парня очень и очень привлекательным. Софье нравилось на него смотреть. Просто нравилось. Иногда она даже начинала представлять, что было бы, обрати и он на нее внимание, но быстро обрывала эти мысли, краснея от стыда.
Я его спеленал как следует, сказал Алек. Шани взял с каминной полки темную полупустую бутыль и протянул гостю. Софья подумала было, что это вино, но Алек вытянул пробку, и по комнате поплыл терпкий запах северных трав. Софья знала, что это зелье для восстановления сил смешивают аптекари-ведуны на окраинах столицы, по специальной лицензии инквизициинесмотря на это, доносы на них поступают с завидной регулярностью. Отпив из бутылки несколько глотков, Алек отер губы и продолжал:Сейчас надо прикинуть, куда его потом везти. Пуща после Обрешка для нас закрыта. Там, говорят, чуть ли не под каждым кустом по охранцу.
Хороши они после драки кулаками махать, откликнулся Шани. А что Влас говорит?
Софья подозревала, что Власом зовут того фартового мужика с золотыми перстнями на толстых пальцах, который заходил в особняк с черного хода и приносил раритетные книгивплоть до золотистых свитков в тонких деревянных тубусах, что написали за много лет до появления на земле Заступника. Фартовый неизменно кланялся Софье, но не говорил ей ни слова и старался не смотреть в глаза.
А Власа я не спрашивал, сказал Алек. Но думаю, он бы предложил какой-нибудь из домов под снос.
Не предложил бы, негромко сказала Софья. Шани и Алек посмотрели на нее с одинаково изумленными лицами, и она закончила:В таких местах толчется гораздо больше случайного народа, чем вы полагаете. А я думаю, что свидетелей вам не нужно.
Умная девица, с уважением произнес Алек. Шани усмехнулся и довольно ответил:
Других не держим.
* * *
Когда Петрика выволокли из кареты и за шировот потащили куда-то по мокрой траве, он уже понял, что его песенка спета. Те, кто волочил второго капитана по лужам, нисколько не напоминали призрак Хельги Равушкичеловек в неприметном сером плаще, который встретил капитана в подворотне возле кабачка «Луна и Крыса», оказался очень приличным бойцом.
Плохой бы с Петриком не справился.
Мешок, надетый на голову, стянули, и сперва Петрик не видел ничего, кроме тьмы. Потом во тьму пришли цвета и звукишел дождь, перед стоящим на коленях капитаном плескалась вода, и в ней отражались стремительно летящие тучи и полная луна, что мелькала среди них. Чуть поодаль всхрапывали лошади, тревожно переступая с ноги на ногу. Пахло хвоей и чем-то еще, кислым и очень знакомым, тем, что Петрик обонял не раз. Вскоре он понял, что это запах страха. Его собственного страха. Да что тамкапитан был насмерть перепуган, до дрожи в коленях.
Подними его, Алек, отдавший приказ мужской голос прозвучал надтреснуто и смертельно устало. Петрика вздернули за воротник и поставили на ноги. Всмотревшись в темную высокую фигуру, он охнул и произнес:
Ваша неусыпность Это вы?
Это я, ответил Шани Торн. И у меня есть к тебе несколько вопросов.
У нас, хрипло добавили сзади, и Петрика развернули направоон увидел одиноко стоящее дерево, мертвое, должно быть, погубленное молнией и огнем. Одна из ветвей была выброшена вперед, словно протянутая в молении рукаи на этой ветке болталась петля с затейливо завязанным узлом.
Петрик сдавленно вскрикнул и почувствовал, как по ноге потекла горячая струйка. Страх сыграл с капитаном злую шутку, моментально превратив бывалого вояку в манную кашу.
Твой покойный командир сказал, что именно ты доставил Хельгу Равушку в загородный дворец его величества. Это верно?
Верно, верно, залепетал Петрик. В мире ничего не осталось, кроме петли, которую трепало ветромон чувствовал, как в горле поднимается страшный тяжелый ком, словно петля уже обхватила его шею и затягивается с томительной обморочной медлительностью. Я привез ее во дворец и отвел в Красный зал Я выполнял приказ! визгливо вскрикнул он. Я солдат! Это мой долгвыполнять приказы!
Ублюдок, прошипели сзади, и Петрик услышал тонкий свистс таким пронзительным звуком выходит из рукояти выдвижное лезвие. Свист повторился, и капитан почувствовал дуновение ветра и капли дождя на обнажившейся спине. Несколькими движениями с него срезали камзол и рубаху, и, вспомнив о судьбе своего командира, Петрик понял, что сейчас с него примутся срезать и кожу. Каков ублюдок А насиловать ее тебе тоже приказали?
Голос был по-молодому звонкий, и в нем проглядывала лютая ненависть. Просто исключительная.
Нет, - выдохнул Петрик. Нет. Это был не приказ Это был подарок. Принц Луш сказал, что дарит нам ее, чтобы мы отдохнули после службы
И вы отдохнули, негромко произнес Торн. Не злобно, не сердитопросто констатировал факт без всякого выражения эмоций. Петрик вспомнил, как тогда отдыхал его отряд, как девушка плакала и кусала губы, чтобы не кричать от страха, стыда и боли, как потом об ее грудь тушили самокрутки из бодрящей травы Петрик вспомнил и решил не отвечать.
Твой командир сказал, что именно ты снял с нее цепочку с кругом и кольцом, продолжал Торн. Петрик кивнул.
Да Я снял.
Тучи улетали на север, и освобожденная луна озарила лес мертвым бледным светом. Дождь прекратился, но ветер по-прежнему игриво трепал и дергал петлю, и Петрик не мог отвести от нее глаз.
Зачем?
Ну как зачем Шлюхи ведь их не носят. Кругов Заступника им не полагается
Свист лезвия повторился, и Петрик заорал во всю глотку. Его обожгло болью от лопатки до лопатки, и по спине потекла кровь. Это моя кровь, подумал Петрик, не переставая верещать, это меня сейчас свежуют, как свинью. Меня, Фрола Петрика, капитана охранного отряда его величества. Этого просто не могло бытьно это было.
Она не была шлюхой, сказал второйтот, которого декан инквизиции назвал Алекоми предложил:Наставник, вы лучше подождите меня в карете. Я постараюсь побыстрее.
Да не спеши, откликнулся декан все с тем же стылым равнодушием мертвеца. Служенье муз не терпит суеты
Петрик услышал удаляющиеся шаги. Потом хлопнула дверцавидимо, Торн сел в карету. Рука невидимого Алека похлопала Петрика по окровавленной спине, и лезвие снова принялось за работу.
Глава 11. Карнавал
Спустя две седмицы все охранцы Луша, которые терзали Хельгу Равушку, были мертвы. Их, изуродованных и повешенных, находили в самых разных местах: на окраинах столицы в домах, отведенных под снос, в парках, а последнего, Вертуша-младшего, обнаружила государыня Гвель под окнами своей опочивальни, и ее вопли и слезы перебудили весь дворец. Уголовное судопроизводство Аальхарна причисляло висельников к самоубийцампоэтому семерым мертвым охранцам было отказано даже в достойном погребении: под плач детей и вдов их закопали в общей яме за воротами кладбища. Следователи сбились с ног в поисках убийцы или убийц, но вполне предсказуемо ничего не обнаружили. Преступник отлично умел заметать следы.
После похорон Вертуша-младшего Луш внезапно оставил столицу и уехал в Гервельт, где, запершись в своих покоях, напился до зеленых кизляков, полностью перекрыв свои прежние достижения на этом поприще. Ему было страшно. Луш прекрасно понимал, кто стоит за этими смертями, но вместе с тем он не мог предъявить Торну никаких официальных обвинений в убийствах. Это означало бы собственное признание его величества в смерти девчонки.
После того, как Фрола Петрика сняли с дерева в загородном парке, Луш установил за деканом инквизиции плотный негласный надзор. Естественно, следившие не обнаружили ровным счетом ничего предосудительного: ночи, когда охранцы Луша умирали один за одним, господин декан проводил в объятиях своей новой пассии, имея превосходное алиби. Единственным, что насторожило государя при прочтении доносных отчетов, был тот факт, что после убийства Вертуша-младшего Торн снял со своего счета довольно значительную сумму золотомоднако сам по себе этот факт ничего не значил. Господин захотел порадовать фаворитку очередным камешком, мало ли
Камешек как раз и обнаружилсялебединую шею Софьи Стер украсил кулон с изумрудом размером с куриное яйцо. Когда государыня Гвель увидела декана со спутницей на карнавале, то по изменившемуся выражению ее лица Луш понял, что у супруги опять случится разлитие желчи от досады. А завидовать в самом деле было чемуукрашение на шее девушки оказалось очень достойным. Впрочем, о бесценном камне Луш подумал уже постфактум, когда поздней ночью готовился ко сну в своих покояха пока он стоял в центре пышно украшенного зала и смотрел сквозь прорези маски на гостей. Каких только личин тут не было! Духи небесные едва не парили над паркетом на огромных белоснежных крыльях, морские девы в разноцветных рыболовных сетях на голое тело кокетничали с языческими воинами в высоких шлемах, а от цветов, тропических птиц и диких животных вообще было не протолкнуться. Среди роскоши карнавала Софьябез маски, в изящном, но простом платьеказалась самим воплощением искренности, чистоты и правды. Луш откровенно ею любовалсятак не могут оторвать глаз от произведений гения, так смотрят на цветущее весеннее дерево после долгой холодной зимы, думая одновременно обо всем и ни о чем, не говоря ни слова и понимая всей душой: как хорошо, что я еще не умер, как хорошо, что я до этого дожил.
Луш никогда не испытывал никаких романтических чувств. Натура ли была такова, или воспитание, но он оставался холоден ко всем тем эмоциям, что так красочно описывают поэты, и в юности, когда все перебаливают восторженной любовной лихорадкой, не получил иммунитета к этой болезни. Даже с собственной супругой у него никогда не было ничего, хотя бы близко похожего на пылкую и страстную любовь. В один прекрасный день отец сказал, что пора жениться и назвал имя Гвели, девушки из благородного древнего рода, жених и невеста обменялась портретами и парой любовных писем, наскоро состряпанных по шаблону и с грамматическими ошибкамии довольно, пора венчаться. Все строго и спокойно, по старинному брачному обычаю, все как у людей. Теперь же собственный благоговейный трепет почти пугал егоЛушу казалось, что если он подойдет к этой девушке, дотронется до нее, возьмет за руку, не говоря уже о большем, то у него просто остановится сердце.
Он как никто другой имел все права на эту красоту. Государю великой державы не принято отказывать, ни в коем случаеда он и не сделал бы с ней ничего дурного. Разве садовник, холя и лелея драгоценную розу, думает о том, как сломать ей стебель или оборвать лепестки? Ни в коем случае. Поэтому Луш испытывал значительный моральный дискомфорт, глядя, как его розой владеетдругой. Государь люто ненавидел декана инквизиции, и у него в душе все переворачивалось и кипело от гнева, когда проклятый Торн с полным на то правом брал Софью за руку, обнимал ее в танце, что-то небрежно говорил, а девушка слушала, кивала и улыбалась той тихой особенной улыбкой, что словно озаряла ее лицо теплым ласковым светом. Это ненадолго, думал Луш, с усилием отводя взгляд от Софьи и раскланиваясь с многочисленными настырными придворными, которые его совершенно не интересовали. В нем словно пробудилась темная уверенность в том, что нужно просто наложить лапу и прорычать: мое! и чудесная роза будет расти в его саду.
Пока государь размышлял о том, как бы спровадить Торна с карнавала куда подальше, окаянный декан что-то сказал Софье на ухо и оставил ее развлекаться в одиночестве, с твердой уверенностью двинувшись в сторону фуршета. Луш пылко возблагодарил Заступникавин на столах было довольно, значит, декан, истинный поклонник выпивки на дармовщинку, на своих ногах оттуда не уйдети, выждав некоторое время для приличия, отправился к девушке. Софья тем временем успела выскользнуть из бального зала на лестницу и с искренним интересом рассматривала мраморные статуи античных богов и героев, которые во множестве украшали коридор и лестничные площадки.
Звезда снова освещает мой вечер? произнес Луш. Софья встрепенулась и сделала реверанс. Было видно, что девушка смущена вниманием со стороны его величества.
Добрый вечер, сир, негромко промолвила она, не поднимая на него глаз. Луш подошел ближе и ощутил ее запахочень тонкие и дорогие духи, сквозь которые едва уловимо пробивался теплый аромат ее кожи.
Как вам нравится во дворце? спросил Луш. Софья улыбнулась и осмелилась, наконец, посмотреть ему в лицо. Удивительные медовые глаза были ласковы и благожелательны.
Тут очень красиво, ваше величество, сказала она с нескрываемой радостью ребенка, попавшего в лавку со сладостями. Картины просто изумительные. И статуи Я раньше видела статуи только в церкви, но там не такие
Ну еще бы там были такие, мысленно хмыкнул Луш, рассматривая вместе с Софьей колоссальную скульптуру Всепобеждающего духа. Статуя выглядела живойказалось, крылатый посланник Заступника вот-вот сорвется с пьедестала и обрушит гнев небес на головы несчастных грешников. Софья рассматривала его с благоговейным страхом. Удивительно, думал Луш: она жила на соседней улице, гнусный инквизитор просто пошел и купил ее. А я и не знал, что она есть И не заметил бы ее, встреться мы на улице.
А вы любите цветы, Софья? осведомился Луш. Девушка кивнула и радостно ответила:
Очень люблю, ваше величество. Но, к сожалению, они уже отцветают. А так жалко
Лето в Аальхарне было недолгим, и местные цветы постепенно увядали, грустно склоняя головы к траве. Луш довольно улыбнулся и взял девушку под рукуСофья вздрогнула от неожиданности, но руки не отняла.
Тогда вам стоит побывать во дворцовой оранжерее, произнес государь и повлек Софью к лестнице.
* * *
Успев за два часа карнавала устать от шума и пестроты масок, Гвель присела на кресло в той части зала, которая традиционно отводилась для отдыха монарших особ и принялась приводить в порядок макияж, который, впрочем, нисколько не нуждался в коррекции. Настроения развлекаться и веселиться не было. Никакого. Гвель чувствовала, что сейчас расплачется. Фрейлины, которые при ее появлении заговорили было об искусстве и нашумевшей трагедии Дрегиля, дружно умолкли, повинуясь нервному мановению кисточки для пудры в руке госпожи.
И все ведь смотрят на эту гадкую девчонку! Даже старики министры, из которых еще в прошлом веке песок сыпался, глазок своих масленых с нее не сводят, что уж говорить о молодежи! Гвель шмыгнула носом и энергично плюнула в коробочку с тушью для ресниц, представляя, что плюет в физиономию этой девки. Так ей, так! Сперва бриллианты, а затем изумруд. И какой изумруд! Такого даже языческие государи не носили, а они-то знали толк в драгоценностях. Кому нужны эти жалкие камешки, которые сейчас украшают шею и руки государыни? Никто на них не смотрит, никто ее не видит, никому она не нужнадаже собственному мужу, который уже куда-то удрал под шумок. Наверняка напивается с кем-нибудь из старых приятелей, а до жены и дела нет.
Ваше величество, добрый вечер.
Гвель оторвалась от своего зеркальца и увидела декана Торна. Ну надо же, трезвый. Кто б мог подумать. Вроде совсем недавно все кабаки в столице обошела еще лицо высокого звания! а сейчас только поглядите, благородный кавалер.
А я на вас обижена, господин декан, без обиняков сообщила Гвель и отвернулась. Фрейлины вспорхнули со своих мест, словно стайка пестрых экзотических птичек, и разошлись, оставив владычицу вдвоем с собеседником. Шани присел рядом на банкетку и осведомился:
Чем же я успел заслужить вашу немилость?
Гвель презрительно усмехнулась.
Тем, что ваша дама носит неподобающие украшения. В конце концов, это неприлично. Где вы ее откопали, эту, - Гвель задумалась, пытаясь выбрать словечко похлеще, но в итоге произнесла просто:кокетку?
Шани невозмутимо пожал плечами.
Да там же, где и все откапывают, ваше величество. У Яравны.
Гвель задохнулась от гнева. Какая-то продажная девка, которая живет по желтому билету, какая-то жалкая лореткаи при дворе! И в таких украшениях! Нет, надо снова звать лекарника: похоже, у нее опять будет разлитие желчи, но на сей раз от ярости и гнева.