Затем все тот же голос повторил:
Свадебный пир? И Изабель оказалась перенесенной в стигийские пределы где бы то ни было.
Свадебный пир, я помню свой свадебный пир. Представители знатных семей, все эти кровные родственники, кузины, тетки и дядья Адольфуса. У меня, сироты из очень богатой семьи, никого не было.
«Котенок на самом деле Китти, так он ласково называл меня, Китти, милая, сказал он, все тебя обожают! Как будто ты им кровная родня, истинная Воллстоункрафт. Кузины Инид и Дельвин то же самое говорят». И эти самые кузины сидели рядом со мной на свадебном пиру, следя за тем, чтобы я пила из кубка вино, налитое мне мужем, и предупредительно доливали.
Женщина в темноте захихикала.
Тебе это знакомо?
Где я? очень тихо спросила Изабель. Она не сказала, что все это ей очень знакомо. Она осторожно подняла руки, прикоснулась кончиками пальцев к низкому каменному потолку, ощупала его, нашла в камне следы обтесывавшего инструмента и место, где потолок подходил к стене. Но тут был лишь намек на линию, лишь тактильное предположение, но ни щелки, ни прорехи, через которую мог бы проникнуть свет и воздух.
Сколько же между ее ложем и потолком? Шестьдесят сантиметров, девяносто? Да и потолок ли это? Может быть, крышка? От последней мысли она содрогнулась и поспешила прогнать ее.
Ты там, где провела последний год в мертвом сне. Говорившая понизила голос и продолжала, как будто делясь тайной: Но я знала, что ты жива. Я слышала медленное биение твоего сердца, поверхностное дыхание, при котором едва заметно вздымалась и опускалась грудь.
Год? Не говорите глупостей. Я бы умерла.
Ты и должна была умереть! Но когда человек почти мертв, все происходит неспешно. Теперь, когда я об этом сказала, ты почувствуешь сильнейший аппетит.
Как бы в ответ на эти слова в животе у Изабель заурчало и что-то там судорожно сжалось. Она приложила руку к животу и обнаружила на нем своего рода доспех, массивный корсет с рельефом, который вполне мог защитить от удара ножом. На его боках располагались легко открывавшиеся небольшие защелки: видимо, никто не рассчитывал, что покойница захочет снять доспех.
Яд, к которому прибегли, задумчиво продолжала ее компаньонка, странная смесь. Если дать ее слишком мало, человек заболеет. Если слишком много уснет сном, неотличимым от смерти, но если дать в са-а-а-мый раз, только тогда умрет. Меня отравили недавно приготовленным ядом, поэтому я умерла. Тебе подмешали старый, Адольфус запаниковал и перестарался, поэтому ты лишь уснула.
Вы лжете. Вы с ума сошли.
Ох-хо! Я с ума сошла? Это, пожалуй, возможно. Я тут уже давно наедине со своими мыслями жду твоего пробуждения. Мне не с кем было поговорить, только с самой собой. Кто ж от такого не сойдет немного с ума?! Вздох превратился в черноту. Изабель была почти уверена, что видела это. Показать тебе, где мы? Тогда сможем обсудить, лгу я или нет. Идет?
Идет, слабым голосом проговорила Изабель.
Сначала ничего не происходило, не было ни звука, ни движения, потом затеплился свет. Крошечный зеленый огонек, точка, которая пульсировала и росла, светила все ярче и освещала все большее пространство. Ее свет отражался от вещей, упавших с Изабель, когда она так стремительно села, блестел на их краях и гранях. Казалось, сотни маленьких огоньков зажглись на заплесневелом пурпурном шелке.
Изабель отвлеклась на необычные королевские украшения. Редкие, драгоценные, такие древние, что казалось, привезены из других стран. Изабель ничего подобного никогда не видела. Своих украшений среди них она не узнавала, ничего из семейных сокровищ семьи Лоренсов, ни единой вещи. Она приложила руку к затылку под вуалью, которая стала странной на ощупь, и нашла драгоценность, об обладании которой не знал никто никто, кроме сестер Мейрикс. Заколку в виде ромашки, ее вид вселял надежду.
Изабель осмотрелась и обнаружила, что находится в пространстве размером метр восемьдесят на два метра на слежавшемся матраце. Такая маленькая комнатка! Вероятно, альков, но никаких признаков двери и окон. И этот матрац ничего подобного она в жизни не видела ни тика, ни ситца, ни пуха, ни камыша, чтобы придать ему пышность, но она чувствовала запах лаванды нет, скорее это похоже на смертный одр.
Она поискала свою компаньонку и увидела
Увидела
Увидела лишь скелет в пожелтевшем свадебном платье, в голубых с золотом сапожках с серебряными пуговками сбоку, ощерившийся череп со свисающими с него рыжими волосами под сбившейся на сторону вуалью. Скелет украшали странные изящные вещицы, когда-то сама Изабель носила похожие.
Скелет светился тем же самым зеленым светом, который позволил Изабель осмотреть место, где они находились.
Она вспомнила, где в последний раз видела так роскошно украшенных покойников в местах, где богатые поклонялись своим мертвым и превращали их в сверкающих святых. Представители древних родов и служители Высокой церкви. В роду Воллстоункрафтов были и те, и другие.
Изабель, поняв наконец, где находилась, закричала.
В комнате, палате Мастера, пахло перегаром, спермой, крепким табаком и, возможно, ладаном. Может быть, каким-то снадобьем? Изабель заметила в углу некое подобие трубки, длиной, может быть, сантиметров девяносто из дутого стекла, которое переливалось всеми цветами радуги, как масляная пленка на воде. К стеклянному корпусу крепились шелковые кисточки, мундштук и трубка. О таких штуках она слышала в школе святой Димфны: Хепсиба Бэллантайн утверждала, что нанести яд на загубник трубки прекрасный способ отравить человека. Она всегда говорила, что убийца должен изучить привычки жертвы, жить вместе с нею и нанести смертельный удар так, чтобы этот удар никто не мог отличить от заурядного явления, из которых состоит жизнь.
Изабель смотрит на кровать, стоящую под несколькими окнами, в которых прозрачная часть собрана из ромбовидных стекол. Кровать так велика, что в ней может улечься шесть человек, но сейчас Изабель видит в ней троих. Покрывала отброшены, ставни открыты, ибо вечер теплый. Светит луна. Одна из ее нянюшек всегда говорила, что сон при лунном свете порождает в спящем безумие. Сколько представителей рода Воллстоункрафт спали при лунном свете?
«Лето, думает она, и я выходила замуж тоже летом. Вышедшая замуж летом так долго пролежала, холодная, как зима. Адольфус не соблюдает траур, замечает она, спит не один».
Ее муж лежит между обнаженными телами кузин Инид и Дельвин на смятых простынях, их темные локоны Воллстоункрафтов разметались по накрахмаленным наволочкам. Две девушки, которых Изабель когда-то считала своими подругами или которые вскоре могли ими стать. Они спят сном изрядно потрудившихся. Ошибки тут быть не может. Мертвая невеста не солгала. Ей ни к чему было лгать:
Воллстоункрафты рожают только от Воллстоункрафтов, и они плодовиты. Они прячут на чердаках и в подвалах тех, чьи родители находятся в слишком близком родстве, тех, кто обнаруживает слишком много двойного, тройного и четверного цветения крови.
Изабель думает, ее захлестывают воспоминания о Воллстоункрафтах, которые так пристально следили за ней на свадебном пиру. Как ей могло когда-то казаться, будто их взоры сверкают от любви и счастья, будто их губы кривятся от гостеприимных улыбок, а не от алчности?! Вероятно, она не замечала их жадности из-за того, что ее собственная была так велика, когда она пила из свадебного кубка, который держал Адольфус. Он предложил ей пить первой вопреки традиции! в знак своей преданности и любви к молодой жене. Даже сейчас она не могла вспомнить, как уснула за столом, как поплыла в то, что ее новая семья приняла за смерть. Она сохранила единственное воспоминание об этом кубке, о темной жидкости в нем, о ласковой улыбке своего мужа.
Даже и теперь Изабель не помнит, как прошла по большой комнате. И вот она стоит возле огромной кровати и смотрит сверху вниз на кузину Инид, чьей тонкой талией всегда восхищалась. Левую руку Инид украшает бриллиантовый браслет, который прежде принадлежал матери Изабель. Изабель поднимает руку к затылку, проникает ею под ломкую вуаль и находит заколку, последний дар Орлы и Фидельмы Мейрик. Драгоценные камни и металл холодны, она чувствует это кончиками пальцев, заколка легко выходит из волос. Изабель внимательно осматривает ее, вспоминая наставления школьной учительницы, и удовлетворенно кивает. Эти трое, лежащие в кровати, много пили и курили все они храпят. Разбудить их не так-то просто.
Изабель наклоняется над кузиной Инид, опускает заколку острием вниз к обращенной вверх ушной раковине, похожей на раковину моллюска, и надавливает на левую сторону сердцевины ромашки. Единственная крошечная капля паралитического яда, который так силен, что Изабель боится, как бы он не попал на кожу ей самой, выступает из кончика заколки и стекает на погруженное в тень ухо Инид. Изабель считает до пяти и, держа заколку за головку, быстро погружает ее в наружный слуховой канал Инид, затем надавливает пальцами на правую часть сердцевины ромашки, и стержень заколки расщепляется вдоль на четыре очень тонких, острых и жестких шипа, которые вонзаются в мозг. Тело кузины Инид чуть содрогается, мочевой пузырь и кишечник опорожняются. Запах испражнений едва различим в и без того насыщенной запахами атмосфере комнаты.
Изабель, крадучись, подходит к кровати с другой стороны, и с кузиной Дельвин, чьим роскошным локонам Изабель часто завидовала, повторяется все то же. На лебединой шее Дельвин медальон с изумрудом и жемчужиной, который прежде принадлежал бабушке Изабель. Дельвин умирает так же тихо, как Инид, хотя она крупнее, яда на единицу веса ей достается меньше, поэтому он парализует не все тело. Она дергает ногами совсем рядом с Адольфусом, поэтому Изабель хватает одну ногу и удерживает ее, пока дрожь не затихает. Изабель горда собой: время, проведенное в школе святой Димфны, потрачено не даром. То, чему ее научили, не забыто. Сама Орла Мейрик не могла бы проделать все это аккуратней.
Адольфус по-прежнему лежит без движения.
Изабель убирает украденные у нее ювелирные украшения в потайной карман платья, делает несколько шагов и становится между кроватью и дверью. Ее дыхание остается ровным, его частота не изменилась даже тогда, когда она убивала этих лживых кузин. Она чувствует шевеление в себе холодной бесстрастной ярости, решимости довести дело до конца. Изабель набирает в легкие воздуха и начинает петь.
Ты закончила? раздается голос, когда Изабель наконец остановилась, тяжело дыша и не испытывая страха. Ты гордость школы святой Димфны.
Откуда вы узнали
У меня была возможность целый год бродить в твоем спящем сознании, и нечего на меня так смотреть. Мне уже очень давно скучно. Тут и святая бы не остановилась. Я не могу больше ничего сделать, не могу выйти отсюда. У меня мало сил, и я берегу их не для того, чтобы утешать тебя и просто донимать.
Как я сюда попала? Как вы сюда попали? взмолилась Изабель, уязвленная бесчувственностью компаньонки.
Наш муж, дурочка! Адольфус Траян Воллстоункрафт. Мы уже не первые невесты, от которых он избавился, чтобы завладеть их богатствами, но ты была первая из тех, кто, как считалось, убьет его. И сделала это совершенно незрелищным способом. Вообрази, от каких хлопот ты могла бы избавить. Несомненно, будут и иные обрученные после нас, когда его благовидный траур закончится, а все твои богатства распроданы, деньги, полученные за них, промотаны!
Сколько их было? Изабель была так потрясена, что перестала всхлипывать.
Четыре. Они похоронены по ту сторону алтаря. Не сомневаюсь, они уже выбрали новых дев, которые поселятся рядом с нами в полноте времени.
Но вы говорите об этом так легко
Это малое и горькое утешение. Как я и говорила, я больше не могу никого донимать. Для этого Хепсиба Бэллантайн слишком хорошо знает свое дело.
Изабель, услышав это имя, вздрогнула и подумала об учительнице, которая в школе святой Димфны учила девочек готовить темные яды. Ходили слухи, что она была также и гробовщицей и что прославилась именно на этом поприще. Знание ядов стало просто счастливым совпадением и тайной для директрис и учениц школы святой Димфны. Доходным занятием, возникшим из далеко не мимолетного интереса Бэллантайн к смерти.
Боже мой, до чего же интересные вещи сохраняет память. Я узнала ее имя из разговоров Адольфуса и его матери, которые они вели, прогуливаясь над моей гробницей они любили строить свои планы в часовне. Вероятно, от этого планы казались оправданными и священными, печально проговорила мертвая невеста.
Яд, сказала Изабель.
И потом, конечно, драгоценные камни. Они не только дорого заплатили за эти смертные ложа, на которых мы тут лежим под ними, они положили на нас эти проклятые драгоценные камни.
Изабель потрогала за то, что прикреплялось к ее клыкам, и мертвая невеста сказала:
Это должно помешать нам стать вампирами или вообще призраками. Нас сделали святыми против нашей воли, восторженными покойницами, чтобы скрыть их преступления, не дать нам донимать их и отомстить.
Но я не мертвая, тихо сказала Изабель.
Да нет, конечно, ты живая! Ни одна из цепей, наложенных на тебя живыми, не держит тебя, милая Изабель, и ты годишься для выполнения моего замысла!
Изабель слушала, глядя на неподвижный скелет. Лишь слабая пульсация зеленого свечения убеждала ее, что она здесь не одна, что этот голос звучит не у нее в голове, а вне ее. Но что от этого толку? Что, если свет это тоже галлюцинация? Вероятно, таково ее наказание.
Наказание за что?
За то ли, что она покинула школу святой Димфны в смертный час своей матери?
За отказ выполнить свои обязанности?
За то, что полюбила человека, которого должна была убить?
За то, что совершила глупость, поверив?
Зачем ты поверила ему? Ты оказалась в таком выгодном положении, как никто из нас. Тебя обучили. У тебя была цель и обязанности.
Убирайся из моей головы! Я теперь в сознании, и мне не нравится, что ты используешь его как площадку для своих игр! Изабель закричала в замкнутом пространстве так громко, что стало больно в ушах.
Прости, сказала мертвая невеста. Тут, внизу, до этикета никому нет дела, поэтому я забываю.
О нем. Он был чуть старше меня, забавный, милый, умный. Ему было все равно, что я толстая. Он был добрый. Мы познакомились до того, как меня отправили в школу святой Димфны. Я чуть не с колыбели знала, для чего предназначена, что моя жизнь нужна лишь для того, чтобы отнять чужую, отомстить смертью за смерть одной женщины из моего рода, погибшей от рук его праотцов. Изабель помолчала. Но я познакомилась с ним и полюбила его с первого взгляда, хоть и знала, что этого не следует допускать. Я думала Я думала, подожду, отложу, не буду убивать его, пока жива мама, а потом уж его смерть будет никому не нужна. Тогда мы с ним будем счастливы, а прошлое мертво, похоронено и забыто.
Потом мама умерла, я к тому времени еще не закончила учебу. Я уехала из школы святой Димфны в тот же день, как узнала о ее смерти. Я поехала к нему, в его дом, и мы планировали нашу дальнейшую совместную жизнь.
Вы же знаете, Воллстоункрафты не так сказочно богаты, как кажется. Многое делается напоказ, но подвалы пусты, часто там золотые монеты, подсвечники и подносы с гербами можно по пальцам перечесть. Фамильное серебро то и дело закладывают и выкупают в Колдере серебряных дел мастера с семьей Воллстоункрафтов знакомы давно.
Но
Семья живет за счет богатых невест. Мы для них агнцы, мясо к столу, деньги в банке, невесты в гробах. Ты не удивилась, что на свадьбу не пригласили друзей? Что на ней не было никого, кроме Воллстоункрафтов? Что они живут так далеко, несмотря на их предполагаемое богатство? Трудно сохранить что-либо в тайне в городе, где каждый следит за каждым твоим шагом, где в благополучных семьях не выпускают дочерей из поля зрения. Долгий вздох. Ты все подписала, ведь верно? Все богатства, собранные твоей матерью, все выстроенные ею торговые предприятия, все доходы, полученные умной королевой от инвестиций за долгие годы, все это ты отписала за единственный член. Она невесело усмехнулась. Не казнись, не такая уж ты дура. Я, невесты до меня и ты, в остальных отношениях считавшаяся умной, все мы поступили так же. Я Я была уродлива, но он убедил меня в своей любви, убедил в том, что ему совершенно безразлично, красива я или нет.
Но Адольфус любил меня. Он не знал, от чего я отказалась ради него, что я на первое место поставила его жизнь. Но она подумала о признаках, на которые прежде старалась не обращать внимания: он откладывал то, что они наметили сделать после свадьбы, и не хотел ничего с нею обсуждать.