Вздрагивая и извиваясь в тщетных попытках подняться, он ни на миг не усомнился в том, что поступил правильно. Он остановил поголовное превращение жителей Вермело. Больших доказательств ему уже не требовалось. Но уцелел ли Ли в нашествии чудовищ? Не обратилась ли в своей пекарне Джолин? Джоэл боялся, настолько боялся потерять их, что мучения собственного пропоротого когтями тела превращались в предельную дикую тревогу за друзей.
Джоэл!
Крик, громкий девичий крик, такой знакомый. Вместе с ним пришли первые лучи Желтого Глаза, их фальшивой замены солнца. Но все же фальшивка светила на менее ярко, давала не меньше тепла в полдень. Ныне едва забрезжил рассвет. И вместе с ним по залитым кровью улицам летел голос, ее голос.
Джолин просипел Джоэл, но подавился кровью, заполнившей горло, и кашель выбил остатки сознания. Он еще смутно слышал истошные всхлипы:
Сейчас, сейчас Джо! Держись!
Доносился звук рвущейся ткани. Похоже, Джолин отрывала куски от своего платья и рубашки, накладывала жгуты на огромные кровоточащие раны. Если бы только это помогло Жизнь ускользала. Сознание уплывало слишком быстро, унося в страну вечной ночи.
«Джолин! Ли! Простите!»немо попрощался Джоэл, и мыслей больше не осталось.
Часть III
Глава 24. Скитания
Сначала он падал, летел бесконечно долго в колодец непрожитых дней. Послекак после всегосквозь мутные воды, из зазеркалья видений, донесся чеканящим метрономом голос:
Рана смертельная. Ты понимаешь? Такой разрыв селезенки у вас пока не умеют лечить.
Под ребрами черным зноем теснилась болезнь, сжигала душу, уводя в плетение снов. Он несся сквозь толщу воды, застенное море давило чужой темнотой. И тихо на дно уходило растерзанное тело. Он не умер, но чувствовал, что умирает. Голоса с другой стороны извивались криками, но он уже не различал имен и лиц. Ничтоединственный закон небытия.
Понимаю.
Сосредоточенная покорность ответа, примерзшего к неразомкнутым губам. Общение умов не требует звуков. И они говорили, два бестелесных, два отринутых от мира живых, два духа в мире линий. Один предстал в броне древней птицы, другой, некогда звавшийся охотником, парил в окровавленном черном плаще.
Ну что, Каменный Ворон, это и был конец моего пути? Больше никаких видений? Толькотишина?
Нет. Еще не конец. Далеко не конец.
Он увязал в бессмысленном вращении сквозь немую синеву, и иссякали сны, и образы, и мысли. Он застывал, как горький монолит. Казалось, что уже воздвигли памятник. Но ледяной камень не протыкают иглами, и не бежит чужое тепло по скрученным канатам вен. И камню никогда не больно. А здесь, в колодце, боль служила ориентиром, последним безнадежным маяком. Он слышал вне времени зов, из глубин и запретных пространств. И шел на него, и уносился прочь, как дикий зверь, как человек, не прирученный к смыслу начала за концом.
Я пережил еще не все грани ужаса и отвращения? Чего вы все добиваетесь?
Собственная привычная злость иссякала очевидностью ответов, которые еще не нашли надежных слов. Каменный Ворон скорбно склонил массивную птичью голову:
Чего добиваюсь я. Не мы. Здесь я один, остальных барьер Хаоса не пропустил. Впрочем, я и так последний. Последний из тринадцати, лишний из дюжины. Против Змея и его Вестника. А ты помог мне с этой тварью. Но чтобы победить его, ты должен узнать, кто главный в этом улье.
Значит, не до конца Досада жгла, как ядовитый перец, все в разодранной груди. А ты не знаешь?
Нет. В мире Змея я почти ничего не знаю. Он установил здесь свои правила. Здесь даже время течет иначе. Оно какое-то ненадежное и мягкое, можно менять, как вздумается.
И кто же ты?
Тринадцатый Проклятый, Неудавшийся Страж Вселенной. Совсем не тот спаситель, которого ждал святитель Гарф, но все же выступаю против Змея.
Почему?
Потому что однажды асуры захватили мой мир Бенаам. Их жадность, рожденная из пороков людей, велит порабощать все новые и новые миры. Но оба великих асура заперты. Один в мире Бенаам, другой здесь, в Хаосе. Сам себе соткал ловушку. И с тех пор, как пал мой мир, мы ищем способ уничтожить их. Пока добрались до Змея.
И не знаете, как его победить
Пока не знаем. Но узнаем, если ты поможешь.
Ответы Стража Вселенной не приносили облегчения. Толща воды давила все сильней. Страшно застыть в бессмысленном нигде. Каленым хрусталем расколотой люстры впивались иглы, резали ножи.
Он видел, как танцует с Джолин, обряженной в алое платье, посреди сожженного бального зала, но лица гостей скрывали бессчетные маски. И приглашенные на пиршество вонзали друг в друга острые клыки. Он давился словами в попытках дозваться хоть кого-то, хоть одного. Но уносились все, растворялись, и Джолин вместе с ними. Оставалась потухшая люстра, сорвавшаяся с потолка. И ложный свет скользил по псевдолицам, не различая дня и ночи. Запах разложения полз из углов, крапленых не водой, а протухавшей кровью вне отражений, света и огня. Жуткий пламень селился в легких в странствии сквозь бред.
В часах его иссяк песок, осталась зола, горчащая во рту. Скорее б завершенье И лишь бы прекратился этот бег сквозь падение в толщу вод застенного моря. Он немо просил и ждал конца всех меркнущих начал.
Но Каменный Ворон смотрел угрюмо, с нескрываемой печалью, а потом крылья обернулись руками. Птичий образ сменился человечьим, и несколько черных перьев упали на рваные раны.
Змейэто Хаос. А его Вестниксмерть. Ты сразился со смертью, как я сражался с Хаосом. Ты помог мне возле Айгрежи. Теперь я помогу тебе. Это мне под силу.
Каменный Ворон коснулся его. Его, охотника по имени Джоэл. Вернул бестелесному духу имя, примотал жесткой бечевкой к истерзанному телу, починил что-то внутри. Разваленные оболочки сцепились новыми клетками, выстроив мосты рубцов. Но боль не иссякла, и раны бугрились свежими швами.
Джоэл видел себя с высоты, из колодца грядущих свершений, что обрушивался с потолка больничной палаты, растекаясь рядами заполненных коек. В ночь нападения Вестника Змея досталось не только ему, но его предсмертное ложе отгородили глухими ширмами. У дверей госпиталя цитадели толпился народ, как мухи на мед у разоренного улья. Улей иссяк, но тяжко ужалил, так тяжко, что дух не желал возвращаться, скитаясь сквозняком коридоров. И все же где-то слышался плач. Где-то голос знакомый.
Джо, родной, не умирай! Не умирай! заклинал, конечно, Ли, глухо, тяжко и исступленно. А плач Неужели Джолин? Или все только видения? Говорили, что мозг в секунды перед смертью прокручивает разом вместе память и фантазии, и это принимается меркнущим сознанием за потусторонний сладкий мир. Но если так, то с кем он говорил? И с кем сражался среди линий? И как ходил вне тела?
Снова окружали линии, перекрывая светом мерцанье лампочек. От каждого слова дорогих друзей зажигалось по новой серебряной нити, они тянулись в палату, к распростертому телу.
«Надо вернуться. Я должен! кричал он себе, беззвучно ступая по стенам. Ждите меня, я иду! Уже иду Я иду».
Он подходил к своему телу и откатывался назад, как на волнах, как плохой ныряльщик, который не научился плавать. А за ширмой сначала толпились врачи, потом подходили люди. Первым Джоэл узнал сухопарую фигуру высокого старика, реликта цитадели, который покинул заповедный арсенал.
Если ты умрешь, мне придется забрать свой меч. Но я уже разбил витрину. Так что не умирай, говорил старец, хмуря седые брови.
Усталый долговязый дед, легендарный Нейл Даст, ископаемый охотник, обреченный жить так долго, чтобы увидеть смерти всех, с кем сражался плечом к плечу, кого знал, кого любил. Джоэл же хотел вернуться к тем, кто его ждал.
Он кинулся вперед, борясь с волнами воздуха, которые отгоняли его обратно в вечный сквозняк коридоров. Но белые линии обещаний и надежд помогали найти ориентиры. И он возвращался, неохотно вплавляясь в искалеченную плоть. Иногда принять больединственный способ вернуться к жизни. И с усилием, как для самого мощного удара, Джоэл приоткрыл спекшиеся веки. Но ничего не увидел от застилавших горящие глаза слез и черно-белой рябящей мути. Зато, пока неуверенно моргал, отчетливо услышал ликующий голос:
Он очнулся! Очнулся!
Это хороший признак.
Джо! Джо!
Он еще не может говорить. Все, господин Ли, время посещения закончено.
Я здесь всего пять минут! Но как же
Закончено
Эхо чуждого запрета. И снова темнота. Не на час, не на десять часов, а на дни или, может, года. Он уже и не знал. К лицу привязали-прилепили какую-то маску, слышалось шипение кислородных баллоновновейшее изобретение для тех, кому не хватало воздуха, не удавалось самостоятельно дышать.
Казалось, что удастся вдохнуть полной грудью только если сорвать проклятущую маску, но руки и ноги почти не двигались, трепыхались, как у рыбы на суше. Сам не верил, что только недавно с легкостью горной кошки носился по крышам, а потом рубил Легендарного Сомна. Теперь оставаться в сознании хотя бы на пару часов становилось чудом из чудес. Но зато канул лес черно-белых линий, он больше не видел его, не слышал голосов со всех концов мира. Странное сожаление ледяным осколком застряло под сердцем.
Или просто хирурги не вытащили обломки когтей всех чудовищ, что сдирали с него плоть в ту роковую ночь? Он слабо задумывался, все больше страдал, но отныне дух заперла клетка тела, поймала обратно, присвоила, не желая расстаться до срока. И в какие-то дни Джоэл радовался, в какие-то сокрушался. Дни? Недели? Года? Все еще не осознавал до конца.
Постепенно он понимал, что эти раны не идут в сравнение с полученными за все предыдущие годы, а это означало лишь одноконец работы, службы и смысла, которым он оправдывал свое существование. Но нет, он радовался, радовался, когда видел Ли, живого и невредимого. Любимый мелькал где-то возле ширмы. Хотелось позвать его к себе, попросить оставить их вдвоем, но голос вырывался хриплым дыханием. И каждый вдох отвоевывался, как крошечные пяди мостовой под натиском чудовищ. А за окнами, забранными жалюзи, плавилось и набухало лето, проходящее мимо него, мимо его терзаний и бессилия.
Дни катились за днями, пролетали и одновременно тянулись бесконечно долго на грани забытья и мучительного удушья. Он немо просил: «Откройте окно, умоляю, откройте. Воздуха! Воздуха!». Страж Вселенной исцелил лишь однусмертельнуюрану. Другие не тронул, не позволил встать и сражаться дальше. Давила неизвестность, за пределами ширмы город перестал существовать.
Джо, ты только очнись, шептали голоса, много голосов-теней. Друзья? Среди них слабо узнавались лица и образы. Хотелось ответить им, но все еще не получалось. И ускользало время, унося ясность мыслей.
Полосатый свет Желтого Глаза сменялся красным заревом. Ничего не менялось: в госпитале всегда висели усиленные Ловцы Снов. Судя по рыку в одну из ночей, кто-то обратился и вместо лечения его немедленно убили. Раньше Джоэл не замечал, что раненых приковывают к кроватям, теперь почувствовал, что пристегнут кожаным ремнем, обвитым вокруг левой лодыжки. Пусть так. Он отчего-то знал, что не обратится. Он не видел снов, он носился сквозняком коридоров. Возвращали его голоса, отвлекали от мерцания лампочек, от странствия по спиралям накаливания, которые лопались и меркли от прикосновений призрака. Лампочки и голоса, мятежный наиболее громкий тревожный голос:
Вы колете ему слишком много стимуляторов! Сердце не выдержит!
Любимый. Где-то рядом, всегда рядом, каждый день. Иногда доносился его размеренный голос прямо над ухом: он читал стихи. Наверное, садился на табурет возле изголовья, открывал потрепанную книжечку, память о его матери, и воспевал древние узоры слов. Или все сон? Воспоминания? Джоэл не знал, но ныне Ли бунтовал, требовал ответов. Все где-то за ширмой.
Охотник Ли, не мешайте работе врачей, отвечали холодной бесстрастностью. Без стимуляторов с такой кровопотерей он не выживет. Вы сделали все, что могли, когда принесли его в цитадель.
Пойдем, Ли, нам и правда лучше не мешать. Когда лечили Энн, мне сказали, что это новые специальные стимуляторы.
Батлер! Наверняка тихий голос принадлежал ему. Он всех уговаривал, призывал к умеренности и разумности. Но теперь Джоэл и сам соглашался с Ли. Стимуляторы Для чего? Они не помогли, когда он сражался с Легендарным Сомном, иссякли за жалкие доли секунды, вся норма, выданная на ночь дежурства. Или тогда просто время свилось в тугой узел, закруженное подлым Змеем? Ответы терялись, а перемешанное бредом и снадобьями сознание не позволяло выстроить верные догадки.
Да что ты о них знаешь? негодовал Ли. Хоть кто-нибудь знает, что нам колют? Я не позволю
Уведите его, Батлер, уведите. Охотник Ли, если вы не прекратите, то мы будем вынуждены
Когда он очнется? Когда? перебивал Ли.
Он уже очнулся. Но пока не может с нами говорить, увещевал Батлер. Но все голоса доносились, как из-за стены.
Ширма, проклятая ширма, которая все еще отделяла от мира. Хотелось бы вытянуть руку и отдернуть эту занавесь, но пальцы едва шевелились. Сосуд для неукротимого духа пришел в полную негодность, налился ватной неловкостью и свинцовой тяжестью. Время, просто нужно время. Терпение. Джоэл умел терпеть, но тоска бессилия давила крышкой гроба.
Перепахавшие тело швы наливались красным, две или три глубокие раны от зубов монстров загноились, вызывая жжение в правой ноге. Похоже, откромсали от голени несколько пластов мышц. Порванное легкое и вспоротый левый бок отзывались неизменной тупой болью.
Но Джоэл знал, что Страж Вселенной повелел ему выжить. Вот он и выжил, выкарабкался, как упрямый сторожевой пес, который обязан возобновить службу. И однажды утром увидел мир вокруг яснее обычного. Просто проснулся, ощущая непривычную легкость на лице: убрали маску, он дышал обычным воздухом, а не смесью из баллонов. Он просто дышал и от того как будто парил в невесомости. Джоэл задумчиво лежал, уставившись в потолок, не выворачивая шею в попытках хоть что-то разглядеть.
Я есть я есть я, здесьмедленно просипел он. Язык ворочался с трудом, а еще хуже работала гортань. Но он говорил. Пока не двигался, но хоть что-то. Хоть что-то.
И так, в невесомости, прошло еще несколько дней. Он не знал, сколько именно, разучился считать в сменах сонливости и мелькания смутных образов. Лето давило жарой, где-то вращались лопасти вентиляторовхорошее изобретение эпохи до Хаоса, которое они еще не позабыли. Доносилась прохлада, воздух снова учился верно циркулировать по легким, измученных рубцами. И голос вернулся, пока тихий и неверный. Но голос и возможность самостоятельно дышать. В сражениях со своим смертным телом и такие победы порой воспринимаются как чудо.
Джолин, заходи, донесся однажды утром из-за ширмы мирный голос Ли, почти радушный. И чьи-то легкие шаги, стук низких каблуков знакомых сапожек. Сколько раз он слышал их дробный тихий гул по брусчатке разбитой мостовой? Последний раз этот звук донесся на рассвете, когда он распластался в луже крови.
Джоэл замер, как перед броском, сердце зашлось невероятной надеждой. Ширма отодвинулась, и вот он увидел отчетливо и ясно Ли, а за ним нерешительно ссутулившуюся Джолин в сером платье, без корзины, лишь с небольшим свертком ненужных гостинцев. Главный подарокее визит.
Джолин это ты нашла меня, почти без запинки проговорил Джоэл.
Она кивнула головой, чуть не плача, бледная, но радостная. На щеках ее пламенел лихорадочный румянец.
Джоэл, вы могли погибнуть. Вы Ты Джо! вырвалось у нее, как будто она тоже разучилась говорить.
Похоже, Ли предупредил ее сдерживать внезапные порывы неведомых чувств. Неужели ее и правда так трогала его судьба? Джоэл привык, что он переживает за друзей и любимых сильнее, чем они за него. Выходит, ошибался. И ощущал вину за то, что заставляет кого-то так терзаться. Но иного выбора в ту ночь не оставалось. Победить бы тварь до конца Все верили, что гроза миновала, все, кроме Стража Вселенной. А если он вернул к жизни, значит, ждали потрясения, значит, сокрытое туманом будущее разверзалось новыми битвами. Пока же душу наполняла радость.
Они остались втроем во всем мире: он, Ли и Джолин. В их маленьком мире за ширмой. Хотелось обнять любимых, поцеловать обоих одновременно, но ему лишь удалось коснуться выбившегося из-под чепца светлого локона, когда Джолин склонилась над ним, упала на колени, словно перед алтарем. Нашла еще «святыню»! Она прижала его ладонь к своей щеке и покрыла поцелуями, но больше не посмела прикоснутьсяявно запрещали доктора. Эти всезнающие светила уцелевшей науки.