Возвращение было долгим и мучительным. Я продирался сквозь хлещущую по щекам вечность, мгновенья налипали на мое обожженное тело, я отдирал шелушащееся время вместе с кожей, и открывались пустоты, мутные провалы во мне, откуда светили звезды и доносился отчаянный крик бесконечности. Я затыкал уши, я не хотел ничего слышать, но звуки гнались за мной, они смыкали кольцо, и когда я понял, что зовут меня,я вернулся. Я открыл глаза и попытался сесть. И сесть не удалось. Тогда я попробовал еще раз.
Бесконечно больное, рыхлое солнце зависло над притихшей равниной, все медля скатиться за горизонт; алый фильтр наползал на линзу закатного прожектора, багряными отсветами заливая зубцы крепостных стен, заново окованные створки ворот, узкий полумесяц деревянных телег и нескончаемые ряды коленопреклоненных людей с опущенными головами
А между мной и ними стоял Сарт. Великий зритель Сарт, променявший свою кричащую душу на бездонную пустоту, ненавидящий холодный свой разум, как умеет ненавидеть только бывший ученик великого палача, бывший великий мастер властных слов, бывший
Кем еще был на своих дорогах Сарт?!давно вычеркнувший себя из рода человеческого, но вставший впереди людей на пути Бездны Голодных глаз; и неизмеримая пустота, пропасть его потерянной души приняла в себя всю взбесившуюся сущностьвсю, без остатка. Он был стар, Сарт. Он был измучен. В нем затихала Бездна. Он был великий зритель.
Рядом со мной зашевелился Мом. Он встал на четвереньки, упал и снова встал, упираясь головой в чье-то тело в доспехах. С третьей попытки ему удалось разогнуться, и он тут же принялся безуспешно стряхивать с себя землю и грязь. Затем Мом хрипло закашлялся и повернулся к Сарту.
Я человек, Сарт?спросил Мом.
Да. Человек,одними губами выдохнул Сарт, пристально глядя на свои дрожащие пальцы. Пальцы были морщинистые и распухшие в суставах.
А ты?
И я. Я был пуст. Теперь во мне Бездна.
Она разорвет тебя, Сарт. Рано или поздно
Нет. Ты забыл, кто я. Она хотела получить существованиея дам его ей. Ноиное. И выпишу ее. И потомумру. Наверное. Мом, тебе нравится название «Бездна Голодных глаз»?
Не нравится,сказал Мом.Слишком длинно. Лучше просто«Бездна». И эпиграф.
Сарт счастливо улыбнулся.
Хватит спорить,вмешался я, безуспешно пытаясь подняться.Пора выходить на аплодисменты.
Восставшие из рая
В жизни все не так, как на самом деле.
Книга перваяПОПАВШИЕ В ПЕРЕПЛЕТ
САГА О РАЗОБРАННОЙ КРЫШЕ
И вот во сне явился к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:
Голым профилем на ежа не сядешь!..
1
О, верните крылья!
Мне пора! Умереть,
как умерло вчера!
Умереть задолго до утра!..
А угрюмый Бакс все тащился за мной, по щиколотку утопая в прошлогодней хвое, и с каким-то тихим остервенением рассуждал о шашлыках, истекающих во рту всем блаженством мира, о поджаренном хлебе на горячем шампуре, о столовом красном в пластмассовом стаканчике, и о многом другом, оставшемся в рюкзаках, оставшихся в байдарках, оставшихся у места стоянки на берегу и Талька молчал, устав спрашивать меняпапа, а скоро мы выйдем обратно?..
Скоро, сынок и я двигался, как сомнамбула, поглядывая на хмурящееся небо, на завязанные в узлы стволы чахлых сосен-уродцев, и никак не мог понять, что же меня раздражает большезлобная безысходность леса, болтовня Бакса или всепрощающая покорность моего измученного сына
Черт нас дернул потащиться искать хутора! Ехидный, лохматый черт, нашептавший в ухо идею прикупить сальца, молодой картошечки и крепчайшего местного самогона на пахучих травкахчтоб тебя ангелы забрали, искуситель проклятый!
Крыша, папа, тихо сказал Талька, и я не сразу понял, о чем это он, а потом на нос мне упала холодная скользкая капля, и еще одна, а Бакс заорал от радости дурным голосом, схватил Тальку за руку, и все мы кинулись через искореженный подлесоктуда, где в просвете между деревьями мелькнула серо-стальная черепица остроконечной крыши.
Мы бежали, оступались, гремели банками и бидонами, а неспешный дождь щелкал вокруг нас мокрой плетью, и мы влетели на хутор, влетели в этот оазис цивилизациипять домов-изб, один флигель, и с дюжину всяческих пристроеки через десять минут вся наша радость бесследно улетучилась.
Хутор был пуст. Не заброшен, а именно пуст. И в одном из незапертых домов, куда мы самовольно вошли, на кухне стояла кастрюля с холодным гречневым кулешом. Примерно вчерашним. Съедобным.
Тайна «Марии Целесты», пробормотал Бакс, протирая очки полой рубашки. Бермудская деревня. Гигантский гриб-людоед
Крысолов из Гаммельна, немедленно подхватил эрудированный Талька. С дудкой. Пап, теперь твоя очередь
Я промолчал. Не нравился мне этот хутор. Особенно флигель, где кто-то глухо стонал. Бакс заткнулся, глядя на меня, прислушался, и, судя по его выражению лица, ему все это тоже не понравилось.
Пошли, Анджей, глянем, предложил Бакс и, не дожидаясь ответа, двинулся первым. Я переставил зашипевшего было Тальку себе за спину и тоже направился к флигелю. Дождь оживленно заскакал вокруг нас, приплясывая и брызгаясь, но я не понял причин его веселья, пока не вошел в полуоторванную дверьи дождь вошел следом.
Крыша флигеля была разворочена вдребезги, и серое небо просачивалось сквозь дыры между балками перекрытий и обломками черепицы. Мебельесли драный тюфяк на деревянной подставке, рассохшуюся тумбочку и кучу мелкой ерунды можно назвать мебельюбыла дряхлой, сморщившейся, и хрипло дышала на ладан.
Как и сухонькая старуха, лежавшая на тюфяке.
Талька испуганно засопел за моим плечом. Бакс зачем-то пригладил мокрые волосы и стал ожесточенно копаться в своей всклокоченной бороде.
Здравствуйте, бабушка, ни к селу ни к городу заявил мой сын.
Бабушка разлепила один глаз, оказавшийся неприятно хищным и цепким, оглядела всю нашу компанию и зашлась сухим, резким кашлем.
Я попятился, а в голову лезла всякая дурость, вроде «ты меня накорми, напои, в баньку своди что там еще?.. самогону нацеди».
Бакс открыл рот, закрыл его, снова открыли лучше бы он этого не делал.
Что вы здесь делаете, женщина? командирским тоном осведомился Бакс.
Бабка пожевала впалыми губами, заворочалась и попыталась оторвать голову от тюфяка.
Помираю я натужно прохрипела она, и, после долгой паузы, добавила, здесь
Налет нервного хамства мигом слетел с Бакса. Он вообще-то парень отличный, с понятием, и безотказный до упорано часто реагирует на ситуацию неадекватно, за что и страдает. Девушки в наше время не любят чрезмерно порядочных впрочем, Ася его любила.
Может, «Скорую» вызвать? робко предложил Талька и стал озираться в поисках телефона. Что поделаешь, городской ребенок
Пора было принимать волевое решение. Я приблизился к ложу, присел подле старухии меня поразил запах, стоявший у смертного одра. Чистый, прохладный запах ночного озера со спящими кувшинками и серебряным плеском рыбы Странная ассоциация, совершенно не к местуно тогда она не показалась мне странной. Я подумал, что в таком месте в голову и должны приходить ненормальные мысли, и тут же возникло ощущение, что все мыи я, и Талька, и Бакс, и старухазапутались в некоей бесконечной и туманной паутине, причем совершенно неясно, кто мыпауки, мухи или сошедшие с ума туристы и выжившая из того же ума полудохлая Яга
Ощущение мелькнуло и погасло, оставив после себя легкий холодок.
Люди-то где, хозяйка? мягко поинтересовался я, касаясь лба старухи.
Бакс и Талька придвинулись ближе, и мой сердобольный наследник опустился на корточки и тронул свесившуюся вниз узкую руку с синими старческими венами.
Бабка покосилась на Тальку, и я вздрогнул, увидев ее хищно-ласковый взгляд и костлявые пальцы, дернувшиеся в сторону и словно помимо воли хозяйки сомкнувшиеся на запястье мальчишки; и я еще подумал, что так, наверное, смотрит голодная рысь на свое потомство
Ушли люди Сказано ведьпомираю я вот и ушли все ушли, сынок и вы бы уходили
Она все держала Талькино запястье, слабо дергая плечом, будто пытаясь оторвать непокорные пальцы; и сухонькое старушечье тело внезапно напряглось, натянулось струной, связующей нитью между белобрысым мальчишкой тринадцати лет от роду и чем-то неясным, неведомым, что дрожью обожгло мне ладонь, когда я трогал бабкин лоб.
Я только никак не мог понять, откуда во мне это брожение мыслей и полное отсутствие брезгливостиа она-то должна была быть, уж я себя знаю
Бакс потоптался и решительно двинулся в обход импровизированной кровати.
Давайте-ка ее в дом перенесем. Слышишь, Энджи, берись с той стороны под крышу ее надо, дождь ведь, а тут разворотили все не по-людски, гады, и смылись
Не надо под крышу, шептала старуха, пока мы с Баксом бережно поднимали ее. Не надо под крышу оставьте черт вас принес, ироды оставьте
Голос прервался, и вся она сразу стала гораздо тяжелее.
Она умерла, с недетской уверенностью сказал Талька. Папа, дядя Бакс, положите ее здесь. Не надо ее никуда уносить. Честное слово, не надо
И я понял, что он прав.
2
Глаза мои бродят сами,
глаза мои стали псами.
Лес изменился. Он не стал реже или приветливей, зато теперь я точно знал, куда нам надо идти. Довольно далеко, до излучины, а там еще вдоль реки к байдаркамно в направлении я почему-то не сомневался. Словно компас проглотил
Талька, спросил я, куда пойдем?
Туда, махнул рукой мой сын, не задумавшись ни на минуту. А потом налево по берегу
Бакс только облизал губы и кивнул головой.
Старуху мы похоронили за флигелемв сарайчике нашлась лопата и брезент, заменивший и саван, и гроб; Бакс соорудил грубый крест, а Тальку я отогнал подальше, но он все равно подглядывал из-за угла флигеляв общем, все как положено, только вот я не знал, так оно положено или совсем не так.
Молитв мы не помнили, никаких документов не нашли, а Бакс зло плюнул и сказал, что вечером обязательно помянет покойницу, а в окружном магистрате сообщит, кому следует.
Так что мы пошли обратно, набивая имевшуюся у нас тару свежими маслятами, невесть откуда взявшимися и бросающимися буквально под ноги, но настроение все равно было пакостным, хотя дождь притих, и между серыми обрывками туч стало проглядывать некое подобие солнца.
Потом Талька обнаружил какую-то птицу, сизую, скрипучую и нахальную, и они с Баксом заспорили, как та называется, а я отстал, но Бакс вскоре подошел ко мне и начал молча ковырять палкой землю. Так мы и стояли и молчали, пока Талькин крик не сорвал нас с места, и пока я бежал, спотыкаясь и моля бога прекратить сегодняшний дурацкий экспериментя снова ясно увидел паутину, кишевшую чем-то живым, и от мест пересечения волокон исходила уже знакомая мне дрожь, заставляя вибрировать всю бесконечность нитей; превращая паутину в белесый туман, сквозь который просматривалась нелепо-черная сердцевина
сосны разбежались в разные стороны, до пояса утонув в клочьях налипшего тумана, и мы оказались на опушкеесли можно представить себе опушку, возникшую прямо в середине леса. Выходит, можнопотому что все остальное представить себе было гораздо сложнее.
Огромная толпа народа, словно сбежавшая массовка из плохого фильма про средневековые крестьянские бунты; вкопанный в землю и обложенный взъерошенными вязанками хвороста столб, к которому
Даже на расстоянии ошибиться было невозможно. У столба полувисела на невидимых из-за дальности веревках давешняя старуха из флигеля. Которую мы два часа назад успешно похоронили. Или ее сестра-близнец. Или
Из толпыя уж потом сообразил, что вся ситуация развивалась совершенно беззвучновышел кряжистый мужик с взлохмаченной бородищей и медленно двинулся к столбу, помахивая вяло разгоравшимся факелом.
Он шел и шел, а я стоял и стоял, пока вопль Бакса не встряхнул меня, прервав оцепенение:
Энджи, бери факельщика!..
Это была одна из немногих ситуаций, на которые Бакс реагировал мгновенно и адекватно. Я еще только разворачивался да примеривался, а он уже пронесся мимо Тальки, с ужасом глядевшего на женщину у столба, и врезался в толпу.
И мне не осталось ничего другого, как кинуться следом.
Папа, да сделай хоть что-нибудь! ударил мне в спину истошный крик моего сына.
Мы неслись сквозь плотный тягучий туман, и люди по мере нашего продвижения в их массе таяли, превращаясь в ничто; а я все бежал, пронизывая бесплотную толпу, пока не врезался лбом в возникшую передо мной сосну и не свалился на землю.
Лежа, я зачем-то кинул в бородача с факелом шишкой, и она пролетела через него, в районе груди, и попала в Баксакоторый, по всей видимости, промчался сквозь факельщика и последовал моему примеру, чувствительно войдя в соприкосновение со стволом дерева.
Два здоровых мужика, беспомощные, как младенцы, сидели на сырой земле и, кусая губы, смотрели на призрачного бородача, как тот делает шаг к столбу со старухой поднимает факел над головой и мне вдруг мерещится, что у столба вовсе не старуха, а моя жена, оставшаяся с байдарками, а на палаче развевается широкое бело-серебряное одеяние
Папа, да сделай хоть что-нибудь!..
Топот конских копыт позади меня громом прокатился по лесуи я весь сжался, ожидая, что это будет первый и последний звукпервый за все время этой невероятной казни и последний в моей жизни и я еще успел увидеть, как факельщик недоуменно оборачивается
Словно выключили невидимый кинопроекторни столба, ни дядьки с факелом, ни толпы, ни опушки и на том месте, где только что была груда вязанок хвороста, росла семья молодых маслят. Глянцевых, упругих и наверняка не червивых.
Во всяком случае, мне так показалось
Бакс встал, пнул грибы ногой и изо всех сил ударил кулаком в дерево, разбив руку в кровь. Потом он коротко всхлипнул, провел тыльной стороной ладони по лицу и стал похож на рыжего клоуна. На плачущего рыжего клоуна.
Сволочи, ни к кому не обращаясь, выдавил Бакс. Мрази поганые Ишь, расколдовались
Папа, тихо спросил подошедший Талька, ты очень больно ударился?
Сволочи, еще раз буркнул Бакс.
Кто? я попытался улыбнутьсяи не смог.
Он не ответил.
Через два с половиной часа мы вышли к байдаркам. Моя жена чуть не убила нас всех, но мы покорно выслушали ее аргументы в пользу нашей общей никчемности и бестолковости, и принялись готовить еду.
До вечера мы почти не разговаривали. А перед самым сном мы с Баксом выпили по два стаканчика. Молча.
Талька сидел рядом.
3
Люди шли за летом,
осеньследом.
Последующие пять дней были до отказа заполнены сбором ягод, рыбной ловлей, мозолями от весла и прочими прелестями жизни. Бакс учил Тальку каким-то немыслимым приемам, супруга моя истекала счастьем и покоем, что с ней случалось отнюдь не часто, я добросовестно разделял это благостно- расслабленное состояние, но в действительности не мог отпустить себя ни на секунду.
Во-первых, меня беспокоил Талька. На поляне, усыпанной спелой земляникой, он мог застыть, как истукан, уставясь на неведомый стебель местного лопуха и морща лоб, словно он (Талька, а не лопух!) видит старого знакомого и никак не может вспомнить, как того зовут. И место для стоянки он определял теперь безошибочнобез комаров, с подветренной стороны; и вообще
Во-вторых, меня беспокоил Бакс. Он ходил, словно отравленный, и временами мне казалось, что в добром толстом дяде Баксе кипит скрытый котел с плотно пригнанной крышкой, и надо бы успеть увернуться, когда тот взорвется.
Со мной раньше случалось нечто подобное. Это когда какому-нибудь гаду надо было дать по морде, а ты не далпо причинам социальным, этическим или просто от интеллигентской трусостии потом ходишь, как дерьма наелся, и все это перевариваешь, если не сбрасываешь на кого-то безвинного и случайно подвернувшегося под руку.
Бакс называл это не помню уже как, но это именно оно и было.