Сердце осыНика Батхен
Старый Крым
...Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны....
(с). О. Мандельштам
Ленуру нашли в капусте. Точнее в куче буковых листьевАйше-абла ходила на Агармыш за шиповником, а вернулась с нежданным прибытком. Голый, кудрявый младенец нескольких дней от роду дремал на руках спасительницы и улыбался во сне. Женщины долго судачиликто в Старом Крыму ходил с пузом, но так и не вычислили виновницу. Может и пришлая гулена приехала опростаться подальше от чужих глаз, да и бросить дите на произвол судьбы. Времена-то стоят голодные, жить всем хочется.
Девочка оказалась тиха, не плакала попусту и охотно пила козье молоко из соски. Фельдшерица из амбулатории освидетельствовала: здорова. По правилам подкидыша следовало отправить в больницу, а затем оформить в детдом. Но Айше-абла отказалась отдавать дите. Год назад у нее погиб единственный сын, муж давно ушел к молодой, жить одной опостылело. Возмущение соседок закипело ключомсама мол едва концы с концами сводит, а туда же, лишний рот пригрела. Но татарка уперлась: раз дал бог дочку на старости лет, значит выкормлю. Поворчав, бабы смирились и одна за другой потянулись в дом, да не с пустыми рукамикто пеленок принесет, кто распашонок, кто одеяльце от своих внуков. Пусть послужит сиротке.
Зима выдалась сквернойотключали электричество, газ и воду, едва ходили автобусы. Деньги водились разве что у бандитов, магазины стояли пустые словно в войну, фонари не работали. Неуемная Айше-абла пласталась как проклятаяи по хозяйству, и с козами, и с курами, и торговать умудрялась на базаре, по-цыгански пристроив дочку в платке на бедре. Уставала так, что порой засыпала сидя с товаром, и соседки пихали в бок: ай, вставай, джян. Не жаловалась. И ни дня не жалела.
Окруженная материнской любовью, Ленура расцветала на глазаххоть для газеты фотографируй. Младенческой пухлости, правда, в ней не проявилось, словно еда не шла впрок. Зато локоны вились, как у немецкой куклы и ресницы отбрасывали тень на румяные щеки и первые зубки прорезались ровненькие, как по линейке. Разговаривать девочка начала поздно, говорила мало, больше показывала пальцем и смеялась заливисто. Зато к хозяйству прилепилась, едва встав на ногисыпала курам корм, ворошила землю на грядках, старательно собирала клубнику и вычищала капустных червей. Следом за аблой бродила по склонам, лугам и пустошам, собирала душистый чабрец и золотые свечки татар-чая, нежные лепестки шиповника, бархатистые на ощупь орехи. Подолгу смотрела в воду священного родника, следила, как дубовые листья медленно падают с веток и устилают каменную чашу
Через год-другой соседи начали замечать, что дела у сердобольной татарки идут все лучше. Козы круглый год доятся, молоко у них жирное, и не киснет в любую жару. Куры несутся дай бог, цыплята растут крепкими и не дохнут от всякой заразы. Персики вызревают, словно не было в мае заморозков и не выбило завязи по садам. Колодец не пересыхает, ливни не размывают грядок, град не бьет стекола в округе между тем ни единой целой теплицы. Дела Бабье мнение разделилосьодни уверяли, что аллах благословил старую Айше за доброту к сироте, другиечто старуха повадилась колдовать, и приемная дочка тому причиной.
Когда появились ульи, несуразности стали явными. Утомленная хозяйством Айше-абла почти не подходила к колодам. Тем не менее густой душистый мед струился рекой, пчелы исправно плодились и в жаркие дни гудели над садом. И прямо посреди пчелиного роя играла малышка Ленурабез сетки, без костюма и дымовухи. Звонко смеясь, девочка прикармливала пчел прямо с ладоней, пела им песенки на неразборчивом детском языке, голыми руками выпутывала из волос, брала в ладони и нашептывала что-то тайное. К тому, что сиротку не трогают ни собаки, ни петухи, ни злые гуси, в селе привыкли. Но пчелы?
Понемногу соседки стали обходить дом Айше стороной, перестали брать у нее молоко и яйца. Несомненно, старухе завидовали, но и побаивались тоже. До дохлых кошек через забор дело не доходило, но когда прохудилась крыша, хозяйке пришлось нанимать рабочих в городе и платить им деньгами. Другая бы озлобилась или начала ныть, но Айше-абла словно не замечала всеобщего отчуждениятак же неторопливо, чуть раскачиваясь на ходу, поспешала в магазин, так же грозила палкой упрямым козам, так же пышно, по-городскому наряжала сиротку и прогуливалась с ней за ручку по пятницам. Мать и бабку упрямой татарки депортировали в 44м, и за долгую жизнь ей доводилось видеть вещи намного хуже, чем косые взгляды сварливых баб.
Может со временем вражда и улеглась бы, но Ленура раз за разом ломала хрупкий ледок приязни. Девочка переняла от приемной матери ханскую гордость, и обходилась без приятелей так же легко, как Айше обходилась без прежних подруг. Она даже выглядела чужачкойтонкокостная, миниатюрная, с легкими светлыми локонами и тонкой кожей, на которую едва ложился загар. Безмятежный взгляд родниково-прозрачных глаз девочки завораживал и пугал сверстников.
Сперва сиротку дразнили, потом начали поколачивать, рвать нарядные платья, портить игрушки, совать за шиворот крапиву и пауков. Взрослые в травлю не вмешивались, абле Ленура не жаловалась, сдачи не давала. И не плакала, что особенно злило девчоноксмотрела в упор и молчала.
Беда подкралась незаметно. Девочке было почти семь, осенью в первый класс. Заботливая Айше-абла съездила в Симферополь, целый день бродила по магазинам и рыночкам, и сумела раздобыть настоящую школьную формушерстяное строгое платье и кружевной передник немыслимой прелести. Одежда оказалась великовата, старуха долго колдовала с иглой и ножницами, но подогнала наряд по фигуре. И Ленура не придумала ничего лучше, чем в обновке прогуляться до новой школы. Тогда-то жертву и засекли. Она успела пройтись вдоль дороги, полюбоваться зреющей вишней и поиграть с бабочками, когда соседский пацан примчался позвать на помощьна старом кладбище, мол, мальчишки хотят котят сжечь. Айда, Ленурка, их жалко!
Котят среди тусклых, покрытых мхом памятников конечно не оказалось. А вот бутылка с керосином былавнучка фельдшерицы стащила горючее из отцовского гаража. Двое мальчишек схватили маленькую гордячку за руки, мстительница под одобрительный визг оравы щедро плеснула вонючей жижей на платье и шикарный передник. Неизвестно, решились бы дети на скверное или хотели лишь попугать, но Ленуру охватил страх. Закатив глаза, девочка пронзительно закричалатак вопят раненые детеныши, оказавшись в беде. Наконец-то! Сейчас заплачет!
Рой разъяренных пчел появился словно бы ниоткуда. С металлическим, ровным гудением насекомые пикировали на детей, пробирались под одежду, садились на щеки и уши, путались в волосах. И жалили, жалили, жалили! Ребятня носилась по кладбищу, орала, отмахиваласьбез толку, досталось каждому. Внучка фельдшера тотчас начала задыхаться, самому младшему из мальчишек тоже сделалось плохо. Если бы не случайный турист, дети могли погибнуть. Но бородатый москвич вытащил пострадавших к дороге, затормозил первую же машину и успел отвезти малышню в приемный покой.
Через три дня на закате к Айше без приглашения явился мулла Ахмет. Оба когда-то жили под Самаркандом, оба вернулись на родину в 90м, прошли огонь, воду и медные трубы. Айше помнила Ахмета упрямым юнцом, читавшим суры в те годы, когда за Коран случалось и срок получить. Мулла уважал Айше-аблу за трудолюбие и характер, за то, что взяла сироту, жила честно и не роптала на жизнь. Жаль, вести дурные. Сперва, как положено, посидели в беседке, выпили кофе, полакомились свежим медом и вареньем из розовых лепестков, на которое хозяйка была великая мастерица. Обсудили погоду, виды на урожай, цены на молоко и свет. Потом замолчали, глядя в теплые сумерки. Жужжали сонные мухи, шуршала подсыхающая листва, где-то далеко перебрехивались цепные псыкак и тысячу лет назад. Мулла заговорил, неторопливо и веско:
- Уезжать тебе надо, абла. Злы на тебя люди, того и гляди красного петуха пустят. Или дочку свою приемную в интернат сдай, отправь подальше отсюда.
- Моя дочка зла никому не сделала. Хорошая девочка, работящая, сердце у нее доброе. Отчего люди взъелись?
- Сама знаешь. Где это видано, чтобы пчелы ребенка слушали?
Отставив пиалу, Айше суетливо поправила волосы, затолкала под платок выбившуюся седую прядку. Мулла знал не все. Он не видел, как девочка дула в клюв задохнувшемуся цыпленку и тот ожил, как носила на руках слепого котенка, промывая тому глаза водой из источника, как выходила отравленного барбоса. Как однажды, думая, что никто не видит, водила руками у ветоки зеленые персики наливались розовым соком, зрели за считанные минуты
- Не отправлю Ленурку в казенный дом. Она родная мне стала.
- Тогда уезжай. Я людей придержу, дам тебе время. Продашь дом спокойно, продашь живность, не с пустыми руками останешься. Только не тяни, абла, поспеши от греха.
- Совести у людей нет, - выдохнула Айше.Зря гонят.
- За детей за своих боятся. И не только за них. Если дочку не уймешь, однажды беда случится. Ей большая сила дана, а откуда та силаодин Аллах ведает. Жил у нас тут один приемыш, отец рассказывал, давно жил, еще до войны. Тоже нашли мальчишку в лесу, вырастили в крымчацкой семье, как родного. Говорить приемыш вовсе не говорил, мычал да пальцами тыкал. Зато со зверьем ладил - скот его слушался, птицы на свист слетались. Пастухом работал в колхозе. Когда в сорок первом немцы пришли, они крымчаков всех согнали и в овраг повели. Крымчаки пошли молча. А приемыш уперся. Стадо быков на фашистов выпустил, собак поднял, коз, даже кошек. Пули его, говорят, не брали, пришлось из миномета стрелять
- Пугаешь меня, Ахмед?нехорошо прищурилась Айше-абла.
- Нет. Предупреждаю. На все воля божья.
- Иншалла, - согласилась старуха. Проводила гостя до двери, вернулась в беседку и долго глядела, как в гаснущих сумерках дочка возится с пестрым котенком, играет с ним на крыльце. Потом позвала: Ленур-джян! И долго укачивала малышку на коленях, пела песни, какие знала, целовала теплую, пахнущую детским потом макушку. Потом уложила в кровать обмякшее сонное тельце, ушла к себе и долго молилась, прося у Аллаха помощи сироте.
Тигр, тигр!
До слез жаль было оставлять едва обжитый дом, ухоженный сад, скот и пасеку. Прячась от посторонних глаз, Айше рыдала до рвоты, целовала коз в бесстыжие морды, обнимала персиковые деревья и корявый ствол виноградной лозы. По счастью покупатель нашелся быстро и цену дал неплохую. Не настоящуюв спешке за свои деньги не покупают. Но хватило на однокомнатную квартиру на задворках Феодосии, на ремонт, переезд и на жизнь немного осталось.
Переехали в августе. Понурая Ленура сперва тосковала в городской клетке, слонялась из угла в угол, ныла, кашляла и просила завести в дом хотя бы канарейку. Айше-абла непреклонно отказываладенежек нынче нет, доченька, встанем на ноги, тогда и решим. Первого сентября девочка отправилась в школу, без восторга, но и без возражений. На удивление класс ее принялили красота сыграла свою роль, или скромность, но маленькую чудачку полюбили. Одноклассницы опекали ее, восхищаясь длиной ресниц и ярким румянцем, мальчишки подбрасывали в парту яблоки и орехи. Пожилая учительница тоже привязалась к покладистой, старательной ученице. Увы, способностей Ленуры едва хватало на редкие четверки и заслуженные, честные тройки по всем предметам. И на внимание сверстников она отвечала лишь улыбками и потупленным взором, не выделяя в друзья никого.
К весне деньги вышли. У Айше наступили тяжелые временав городе никому не важно, как ловко ты доишь коз и ухаживаешь за курами, а иной работы старуха не знала. Даже домработнице нужен опыт - в богатом доме, следует полировать стекло и фарфор, драить паркет и кафель, подобострастно улыбаться хозяевам. По счастью в столовых люди попрощеи объяснят уборщице что куда, и покажут и еды кой-какой дадут кроме денег. Продукты оказались важным подспорьем, удалось дотянуть до сезона. Старательная Айше-абла по привычке пахала на совесть, отчищая каждую клеточку пола, каждый потайной уголок. Но старуха с грустью чувствовала: глаза не те, пальцы не те, спина не гнется и усталость накрывает посреди дня. В июле через знакомых удалось устроиться в квасную будкуненадолго стало полегче.
Поглядев, как устает абла, Ленура повадилась ходить с ней на работу. Она болтала о чем-то легком и девичьем, разрисовывала тетрадки, помогала собирать мусор, подавала полные стаканы и мило улыбалась покупателям. Старуха радовалась, хвалила дочку и баловала, обещала обновки к школе. Но ни котенка ни щенка в дом все равно не взяласмутный инстинкт подсказывал, что Ленуру следует держать подальше от живности.
Год потянулся за годом. Айше старела, приемная дочь росла, становилась сообразительнее и крепче. Она помогала абле по хозяйству, да и с работой все чаще заменяла старухуна семидесятом году жизни та начала сдавать. Ослабло зрение, начало болеть сердце, подвели ногипорой Айше едва могла кое-как выбраться во двор погреться на солнышке. Что поделаешьвозраст.
После девятого класса Ленура оставила школу и не пошла дальше учиться. Летом она продолжала торговать квасом в раскаленной от солнца будке, в несезон сидела на рынке с булавками, нитками и прочим мелким товаром. Свободное время посвящала аблечитала вслух газеты, кормила лагманом и пловом, пекла пирожки-кубитэ, растирала усталые ноги и сведенные болью руки, выводила старуху погулять в Комсомольский парк. «Родная дочка не стала бы так заботиться» - шептались дворовые бабки и лицемерно улыбались хорошей девочкерады были бы посудачить, да не о чем. Туристы недоуменно смотрели вслед легконогой красавице, порхающей вокруг угрюмой пенсионерки. Желающих подкатиться тоже хваталоодни кавалеры надеялись на лихую атаку, другие пытались купить на цацки и деньги. Мимодевушку не интересовали мужчины.
У Ленуры давно сложился свой мир. После Старого Крыма девушка стала таиться от досужих взглядов. Бездомных собак она прикармливала на пустыре за интернатом, играла там с неуклюжими толстолапыми щенками, дразнила недопесков-годовичков, дружила с репьястым, косматым вожаком и его льстивой подругой. Уличные кошки ждали ее в соседних дворах, приносили задавленных крыс и приводили новых котят знакомиться. Голубиная стая на набережной взмывала вверх при появлении девушки, птицы садились ей на руки и на плечи, перебирали клювами волосы и курлыкали. Зимние величественные лебеди брали с ладони хлеб, осторожно гладили кожу твердыми клювами. Жизнь тянулась к жизни.
Центром мира стала неуклюжая жестяная будка, полная раскаленного воздуха. Пользуясь случаем, Ленура работала в две смены без выходныхлишь бы заполучить хлипкую коробку в полную собственность, лишь бы никто не мешал ей жить, не гонял вездесущих ос. Сотни насекомых слетались на зов, кружили, клубились, ползали по прилавку, ухитрялись пить квас прямо в воздухе из тонкой струйки. На закате они танцевали вокруг Ленуры, окружая ее пышные волосы живым нимбом, днем охотно шли в руки, прикасались к губам и щекам, словно целуя. Их кружение завораживало, девушка до бесконечности долго могла наблюдать за полосатым народцем, слушать их гул и жужжание, ощущать согласную дрожь множества крылышек. Иногда она пела осам. Пела без слов, звук сам собой шел из чрева, наполнял горло низким рокотом, резонируя с единым голосом роя.
Наблюдать за людьми Ленура тоже любилаприлавок словно бы выстраивал невидимый барьер между ней и суетливой шумной толпой. Девушка сразу чувствовала приезжихкефирно-бледных и обгорающих докрасна, окающих и акающих, потных, пьяненьких и обожравшихся. Каждый второй смердел болезнями, скверным пищеварением, изнурительными тревогами и тоской. От местных пахло острее и горче, загар выжигал им кожу и раньше срока выбеливал волосы, заботы делали глаза злыми и тусклыми. Оборванные улыбчивые бродяги, обсидевшие побережья, подходили за квасом редко и не всегда платили, но Ленура давно научилась колдовству с пенкой и всегда могла выцедить пару лишних стаканов из бочки.
Из постоянных посетителей Ленура выделяла немногих. Тройка весомых дам во главе с величественной библиотекаршей никогда никуда не спешила - они придерживали стаканы, оттопырив мизинчики, беседовали о высоком, изысканно матерились и холодно игнорировали прохожих. Солидный седой чиновник всегда задерживался на пару минут поболтать о погоде, рассказать незатейливый анекдот или новость из жизни города. Измотанная мать неходячего, скрюченного болезнью ребенка, подходила, чтобы порадовать сынапри виде осиного роя мальчик начинал угукать и радостно хохотать. Немая женщина в глухом трауре появлялась раз-два в неделю, сверлила Ленуру холодным взглядом прозрачно-голубых глаз и исчезала едва заплатив. Симпатичный усатенький молодой лейтенант не пытался заговорить с продавщицейон медленно пил два по пол-литра кваса, улыбался, краснел, а после его ухода на прилавке оказывались то гроздь винограда, то шоколадка, то простенький букет недорогих цветов. Скучать не приходилось.