Первое, к чему ему приходится привыкнуть,это тишина и голове. Всю его жизнь, с тех пор, как он был неразумным дитятей, с ним беседовал Дух. А теперь он не слышит его... ее спокойного, ободряющего голоса. Но и безбожная архимедианская болтовня тоже умолкла. Никто и ничто не разделяет мысли Кайна.
В первую ночь он плачет, как плакал тогда, в комнате блудницы, плачет, точно потерявшийся ребенок. Он теперь призрак. Он больше не человек. Он лишился своего внутреннего руководителя, он провалил свою миссию, он обманул своего Бога и свой народ. Он ел плоть себе подобных, и все это напрасно.
Плач Кайн остается наедине со своим великим грехом.
Он уходит прежде, чем должен вернуться владелец дома. Он знает, что мог бы убить этого человека и остаться в доме еще на несколько месяцев, но теперь пришло время вести себя иначе, хотя Кайн не мог бы сказать точно, почему он так считает. Он даже не знает наверняка, что он станет делать. Он все еще должен убить премьер-министра Джануари, он обещал перед лицом Господа сделать это, но что-то в нем переменилось, и он уже не торопится выполнять свой обет. Тишина в голове, прежде столь пугающая, начинает казаться чем-то большим. Быть может, она тоже по-своему священна, но в одном он уверен: он никогда прежде не испытывал ничего подобного. Он живет как во сне.
Хотя нет, это куда больше похоже на пробуждение от сна. Но что же это был за сон, от которого он пробудился? Хороший или дурной? И чем заменить этот сон?
Он даже без напоминания Духа вспоминает слова Христа: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». В этом новом внутреннем безмолвии древнее обещание внезапно обретает множество смыслов. Уверен ли Кайн, что он хочет знать истину? Вынесет ли он подлинную свободу?
Уходя из дома, он забирает походное снаряжение хозяинато, что поплоше, которое хозяин оставил дома. Кайн поселится в глуши, высоко в горах, и будет жить там столько, сколько сочтет нужным. Он будет думать. Возможно, когда он спустится с гор, он уже не будет Плачем Кайном. И Ангелом Смерти тоже.
Но что же от него останется? И кому станет служить этот новый человек? Ангелам, бесам... или себе самому?
Интересно будет узнать!
Джо Лансдейл
Плодовитый автор из Техаса, Джо Лансдейл является лауреатом премии «Эдгар», Британской премии фэнтези, Американской премии ужасов, Американской премии детектива, Международной премии детектив истов и шести премий Брэма Стокера. Лансдейл наиболее известен своими триллерами, такими как «The Nightrunners», «Bubba Ho-Тер», «The Bottoms», «The God of the Razor» и «The Drive-In», но пишет он и популярную детективную серию про Хэпа Коллинза и Леонарда Пайна: «Savage Season», «Mucho Mojo», «Two-Bear Mambo», «Bad Chili», «Rumble Tumble», «Captains Outrageous» и др., а также вестерны, например «Texas Night Riders» или «Blood Dance», и романы, не принадлежащие ни к одному жанру, например «Zeppelins West», «Magic Wagon» или «Flaming London». Среди других его романов«Dead in the West», «The Big Blow», «Sunset and Sawdust», «Act of Love», «Freezer Burn», «Waltz of Shadows» и «The Drive-In: Not Just One of Them Sequels». Он также участвовал в написании серий романов про Бэтмена и Тарзана. Его многочисленные короткие рассказы выходили в сборниках «By Bizarre Hands», «Tight Little Stitches in a Dead Mans Back», «The Shadows, Kith and Kin», «Stories by Mama Lansdales Youngest Boy», «Bestsellers Guaranteed», «On the Far Side of the Cadillac Desert with Dead Folks», «Electric Gumbo», «Writer of the Purple Rage», «А Fistfull of Stories (and Articles)», «Steppin Out, Summer 68», «Bumper Crop», «The Good, The Bad, and the Indifferent», «For a Few Stories More», «Mad Dog Summer and Other Stories», «The King and other stories» и «High Cotton». В качестве редактора он опубликовал антологии «The Best of the West», «Retro-Pulp Tales», «Razored Saddles» (с Пэтом Лобрутто), «Dark at Heart» (с женой Карен Лансдейл), «The Horror Hall of Fame: The Stoker Winners», и антологию, посвященную творчеству Роберта Говарда, «Cross Plains Universe» (со Скоттом Э. Каппом). Антология, посвященная творчеству Лансдейла, называется «Lords of the Razor». Последние его книги«Leather Maiden» и роман, написанный в соавторстве с Джоном Лансдейлом, «Hells Bounty». Последняя его антология, «Son of Retro-Pulp Tales», опубликована в 2009 году. Он живет с семьей в Накодочесе, в Техасе.
Вот забавная, стремительно раскручивающаяся история о двух людях, которые делают то, о чем средний обыватель может только мечтать«удирают на индейскую территорию» (как говаривал Гекльберри Финн)... и находят на свою голову куда больше приключений, чем рассчитывали.
Солдатское житье
У нас говорили, если податься на Запад и заделаться цветным солдатом, так там платят настоящими янковскими долларами, тринадцать долларов в месяц, да еще кормежка и одежда. Я подумал, что это неплохая идея, потому как меня искали для суда Линча. Не в том смысле, что хотели, чтоб я веревочку подержал или там спел марочку гимнов,нет, меня желали пригласить в качестве почетного гостя, гвоздя программы. Короче, мне собирались свернуть шею, как куренку для воскресного обеда.
А я ведь ничего такого и не сделал, так, поглазел малость. Иду я это себе по дороге, нарубить хворосту, чтобы заработать пять центов да баночку повидла в придачу, а там белая девушка белье развешивает после стирки. А девушка возьми да наклонись, а сквозь юбку возьми да выпятись попка, аппетитная такая попка, а тут белый мужик, ее братец, углядел, что я пялюсь, и этот мой взгляд заполз ему в зад и там подох, и так оно завоняло, что у него аж мочи не стало терпеть.
И не успел я и глазом моргнуть, глядь, а меня уже разыскивают за то, что я был дерзок с белой барышней, как будто бы я к ним во двор вломился и засунул лапу ей в задницу. А я ничего такого и не сделал, ну ведь всякий бы не отказался поглазеть на славную попку, когда есть такая возможность, это ведь только естественно, верно?
Надо сказать, что мне за всю мою жизнь доводилось убивать и людей, и животных, и любиться с тремя китаянками зараз, причем у одной из них была только одна нога, да и та в основном деревянная. Да чего там, я как-то раз даже мертвяка ел, в горах, на перевале, хотя, спешу заметить, я с ним был не очень хорошо знаком и он мне уж точно был не родственник. А еще я как-то раз выиграл в Колорадо состязание по стрельбе у нескольких довольно таки прославленных стрелков, и все они были белые, но это уж другая история и не имеет никакого отношения к той, которую я рассказать-то собирался, и хотел бы добавить, что история эта истинная как Бог свят, как и все прочие события, о которых я рассказываю.
Вы уж извините. Старею я, видно: иной раз возьмешься рассказывать историю, а там, глядишь, и расскажешь совсем другую. Так нот, про что бишь я говорил-то... Узнав, что меня приглашают на линчевание, я взял папашиного мерина и здоровенный старый шестизарядный револьвер, который папаша держал в промасленной тряпочке под полом нашей хибары, и дал деру так, что будто мне зад подпалили. Я гнал своего бедного мерина, пока он совсем не рухнул. Пришлось мне остановиться в деревушке неподалеку от Накодочеса и спереть себе другую лошадку. Вы не подумайте, что я вор какой, просто мне не хотелось, чтобы меня догнали и повесили, а то еще, чего доброго, отрезали мне кочерыжку и запихнули и рот. Ну, и еще я курицу спер. Но ее у меня уже нет, я ее съел тогда же, по дороге.
Ну, как бы то ни было, я оставил своего мерина тому мужику, у которого взял свежую лошадь и курицу, и еще я оставил ему на верхушке столба от изгороди поломатые карманные часы и поехал дальше в западный Техас. Путь был неблизкий, так что мне не раз приходилось останавливаться, чтобы украсть еды или напиться из ручья и хорошенько накормить лошадку ворованной кукурузой. Через несколько дней я решил, что мне удалось оторваться от погони, и я тогда сменил имя. Раньше-то меня звали Вильфорд П. Toмас , и это «пэ» в середине ничего не значило, просто «пэ», и все.
Ну а теперь я решил назваться Нат Вильфорд и по дороге тренировался это имя произносить. Я хотел, чтобы, когда придется назваться, оно слетало у меня с языка, как все равно настоящее.
И вот, по дороге туда, куда я ехал, наткнулся я на цветного парня, который облегчался в кустах, утирая зад листиком. Был бы я бандит какой, я бы мог тут же его и пристрелить, прямо над кучкой, и забрать его лошадь, очень уж он был занят этим деломтак занят был, что мне его скошенные глаза были видны аж оттуда, где въехал на холм, а это было-таки далековато.
Я порадовался, что ветер дует не в мою сторону, так что я остановил свою краденую лошадь, подождал, пока он утрется листиком, и окликнул его:
Привет, засранец!
Он поднял голову, улыбнулся мне, дотянулся до своей винтовки, что лежала на земле рядышком, и говорит:
Ты, часом, не пристрелить ли меня собираешься?
Не,говорю.Подумывал я, правда, спереть у тебя лошадь, да она, похоже, хуже моей и вдобавок спина у нее провалена и морда страшная.
Эт точно,говорит он,а еще она слепа на один глаз и у ней шишка на спине, аккурат под седлом, так и выпирает. Я ее захватил с собой, когда удрал с плантации. Она и тогда-то была не ахти, а теперь уж и подавно.
Он встал, натянул портки, и я увидел, что мужик он довольно рослый, в новехоньком комбинезоне и большой черной шляпе с пером. Он стал подниматься на холм, мне навстречу, и, смотрю, протягивает руку, которой подтирался. Ну, я сделал вид, что не заметил протянутой руки, потому что мне показалось, что пальцы у него в чем-то коричневом.
Как бы то ни было, мы с ним неплохо сошлись, а к вечеру нашли ручеек, он помыл руки, и даже с мылом, которое оказалось у него в седельной сумке, что меня изрядно порадовало. Мы сели и стали пить его кофе с сухарями. Мне предложить было нечего, кроме разговоров, но он и сам был болтун не из последних. Звали его Каллен, но он предпочитал называть себя «бывший домашний негр», да еще с таким видом, будто это что-то вроде генерала. Он еще долго рассказывал, как он добыл себе это перо на шляпу, но все это в конечном счете свелось к тому, что он подкрался к ястребу, сидевшему на низкой ветке, и выдернул перо у него из хвоста.
Когда хозяин отправился воевать с этими янки,говорил он,я тоже поехал с ним. Я сражался наравне с ним, мне выдали серый мундир и новые штаны, и я самолично подстрелил никак не меньше полудюжины этих янки!
У тебя, никак, течь в черепушке?спрашиваю.Эти мятежники, они ж нас угнетали!
Я домашний негр,говорит,я с мистером Джеральдом вместе вырос, и я лично был не против пойти на войну вместе с ним. С ним и с его друзьями. Нас таких много было.
Да вас всех, наверно, в детстве головкой уронили!
Не скажи, молодой хозяин и старый хозяин, они хорошие были.
Да, только они тебя в рабстве держали,говорю.
Ну и что, может, я на то и родился, чтобы рабом быть! Они всегда цитировали что-нибудь в этом духе, из Библии.
Ну так тем более, приятель! Мой папаша завсегда говорил, что эта книжка натворила больше бед, чем все цепи, дурные бабы и злые собаки, вместе взятые.
Я молодого хозяина любил, как брата, если хочешь знать. Только убили его на войне-то, прямо между глаз пулю влепили, гляжу, а он уж мертвее пня. Я отрезал лоскут от его рубашки, омочил его в его крови и отправил домой вместе с письмом о том, как все вышло. А когда война окончилась, я некоторое время болтался возле плантаций, но тогда все пошло наперекосяк, старый хозяин с хозяйкой померли, и я похоронил их на задах, подальше от сортира, и вверх по холму. И остались мы вдвоем с хозяйской собакой.
Ну, пес-то был старый, как смерть, уже и есть не мог как следует, так что я пристрелил его и отправился повидать большой мир, как называл это молодой хозяин. И тут я, как и ты, услышал, что правительство набирает нас, черномазых, в армию. А я сам по себе жить не умею. Так что армияэто как раз по мне.
Ну а я,говорю,не люблю, когда мной командуют, зато люблю, когда мне платят.
Про то, что меня повесить хотели, а армия кажется мне неплохим убежищем, я уж поминать не стал.
И вот, дня три спустя, мы приехали туда, куда собирались, в Форт-Маккевитт, между реками Колорадо и Пекос. Там было на что посмотреть, в этом форте! Он был здоровый и не похож ни на что из того, что мне доводилось видеть прежде. Прямо напротив нас были черномазые в синих мундирах, которые выполняли упражнения в конном строю и так и сверкали на солнце. А уж солнца-то там было хоть отбавляй. Там, откуда я родом, тоже жар
ко, но всегда можно найти дерево, чтобы спрятаться в тени. А там спрятаться было негде, кроме как под собственной шляпой, разве что солнце за тучкой скроется, но это ненадолго, не дольше, чем птичка пролетит.
В общем, приехал я туда. В Форт-Маккевитт. Весь в мечтах, и в паху зудит от долгой езды. Мы с моим новым приятелем сидели на лошадях, глазели на форт, на этих всадников, и смотрелось все это очень горделиво. Наконец мы поехали в ту сторону.
Нас привели к командиру, и мы с Бывшим Домашним Негром предстали пред большим столом, за которым сидел белый по имени полковник Хэтч. У него были усы, как гусеница, и большие потные полумесяцы под мышками. Взгляд его был нацелен на муху, что сидела на бумагах, лежавших у него на столе. И уж так пристально он на нее смотрел, что можно было подумать, будто он врага выцеливает. Полковник говорит:
Значит, вы, парни, хотите записаться в армию цветных. Я так понимаю, потому что вы оба цветные.
Догадлив был этот Хэтч, ничего не скажешь!
Я говорю:
Я хотел бы вступить в девятый кавалерийский полк.
Хэтч поглядел на меня и говорит:
Верховых негров у нас и так хоть отбавляй. Нам бы ходячих негров побольше, для нашей распроклятой пехоты. Коли хотите, так я вас направлю прямиком туда.
А мне чего-то не хочется в пехоту, тем более если она распроклятая. Не по мне это.
Да у вас тут никого не найдется, кто бы лучше меня верхом ездил!говорю.Даже если вас считать, полковник, а я уверен, что уж вы-то ездите как черт, не сочтите за обиду.
Хэтч приподнял бровь.
Да ну?
Да, сэр. Я не хвастаюсь, потому как это истинная правда. Я на лошади могу ездить и верхом, и под брюхом, захочуона у меня ляжет, захочупоскачет, а если она мне понравится, то я ее могу и в жопу отодрать, и от этого она так растает, что будет заваривать мне кофе и приносить тапочкипри условии, конечно, что у меня будут тапочки. Ну, насчет в жопу отодратьэто я, конечно, загнул, по остальное все правда.
Да я догадался,говорит Хэтч.
Ну а я лошадей драть не приучен,говорит Бывший Домашний Негр.Зато я готовить умею и приборы столовые раскладывать. Я Бывший Домашний Негр, я в основном двуколкой управлял.
Тут Хэтч выбросил руку и прихлопнул-таки эту муху. Он отлепил муху от ладони и стряхнул ее на пол. Рядом с ним навытяжку стоял цветной солдат, он наклонился, поднял муху за сломанное крылышко, выкинул ее за дверь и вернулся к столу. Хэтч вытер руку об штаны.
Ну что ж,говорит,давайте поглядим, что вы умеете, а чтотак, пустая похвальба.
Неподалеку был корраль, в котором, заполняя его до отказа, бегал здоровенный вороной жеребец. Выглядел он так, будто жрет людей и срет потом вьюками из ихней кожи с ихними же костями. Когда я подошел к корралю, он покосился на меня этак не по-доброму, а потом, когда я зашел с другой стороны, он тут же развернулся, чтобы глаз с меня не спускать. О, уж он-то знал, что у меня на уме!
Хэтч потеребил свой ус, обернулся и посмотрел на меня.
Ну что, коли сядешь на этого коня и покажешь все, чем хвалился, так и быть, возьму вас обоих в кавалерию. Бывший Домашний Негр за повара сойдет.
Я сказал, что умею готовить,говорит Бывший Домашний Негр.Что я хорошо готовлютакого я не говорил.
Ничего,говорит Хэтч,нынешние наши повара и того не умеют. Они только и знают, что кипятить воду да сыпать туда еду. Рену в основном.
Я перебрался через ограду. К тому времени четверо цветных кавалеристов поймали мне этого коня. Эта черная зверюга мот ала их во все стороны, минут двадцать у них ушло только на то, чтобы взнуздать и заседлать его. После этого они, так сказать, удалились с поля боя, причем двое из них хромали так, словно угодили ногой в канаву. Один держался за голову там, где его угостили копытом, второй, похоже, вообще удивлялся, как это он жив остался. Жеребца они привязали к ограде, и он подпрыгивал на месте, как девчушка со скакалкой, только малость повыше.
Ну, валяй, садись в седло!говорит Хэтч.
А куда мне было деваться? Взялся за гуж...
Вообще-то я не врал, когда говорил, что умею ездить верхом. Верхом ездить я умел. Умел я и поставить лошадь на дыбы, и уложить на брюхо, и заставить перекатиться на спину, и заставить ее гарцевать, и что угодно, но ведь этот жеребецон же был свиреп, как смертный грех, и по всему было видно, что он меня не помилует.
Как только я вскочил в седло, он тут же дернул башкой, привязанный к ограде повод лопнул, и я вцепился в то, что от него осталось. Жеребец прыгнули небо обрушилось мне на голову. Ни один конь не мог прыгать так, как этот, и вскоре мы с ним уже пытались забраться на облака. Я уже небо от земли отличить не мог, потому как мы прыгали и скакали чуть ли не кувырком, и каждый раз, как конь касался земли, меня встряхивало от копчика до макушки. Я несколько раз вылетал из седла и едва не свалился с коня, но однако же держался на нем, точно клещ на собачьих яйцах. Наконец он рухнул на землю и ну кататься. Он придавил мою ногу к земле и перекатился прямо через меня. Кабы земля не была истоптана в пыль, мягкую и пушистую, как подушка, от меня бы ничего и не осталось, кроме мешка кровавых переломанных костей.