Об этом даже и не думай, мальчик! Да, конечно, ты можешь взять коня, еду и отправиться обратно на юг. Если ты выживешь в этой пустыне. Если тебе не встретится другой римский отряд. Не думай, будто эта одежда поможет тебе притвориться одним из насты ведь не говоришь на латыни. И даже если на этот раз тебе удастся уйти, рано или поздно я тебя найду. Вы не последние беглые карфагеняне, которых надо отыскать. Мы с моими людьми не успокоимся, пока не обшарим каждую щель, не заглянем под каждый камень. С каждым разом ловить их становится все легче: они слабеют, изнемогают от голода, теряют боевой дух. Они все меньше и меньше походят на мужей, готовых сражаться, и все больше и большена рабов, готовых смириться со своей судьбой. У Рима длинные руки, Гансон, и его мщение не ведает пределов.
Тебе не уйти от него. Тебе не уйти от меня! И к тому же ты еще не выслушал мое предложение. Вернешься сюда в течение трех дней и приведешь кроликаили принесешь на копье голову кролика, мне все равно,и, когда мы доберемся до побережья, я сделаю тебя свободным человеком, римским гражданином! Ты молод, Гансон. Ты отважен. Латынь ты выучишь быстро. Да, на тебя будут косо смотреть из-за твоего выговора, но все равно: свобода, сильное молодое тело, немного жестокостис этим в Риме можно далеко пойти. Подумай о том, что с тобой будет в противном случае, и выбирай сам!
Я посмотрел на блестящие сапоги, на копье, бич, моток веревки, кинжал с Мелькартом, или Геркулесом, как называл его Фабий. Я подумал о ЛинонеЛиноне, который явился к нам чужаком, Линоне, который предал женщин... Ведь если я его не поймаю, его потом все равно схватят и ему придется пройти temptatio в третий раз! В конце концов, чем я ему обязан?
А что, если ты лжешь?сказал я.Почему я должен тебе верить? Ты солгал Линону: ты сказал ему, что он будет твоим орлом, так? А вместо этого ты сделал его кроликом!
Фабий вынул из ножен мечтот самый меч, которым он обезглавил Матона. Он вонзил острие в свое предплечье и провел поперек него красную полосу. И протянул мне руку.
Когда римлянин клянется на крови, он не лжет! Клянусь отцом-Юпитером и великим Марсом, что выполню свое обещание!
Я посмотрел на царапину, на кровь, что сочилась из раны. Я посмотрел в глаза Фабию. В них не было ни насмешки, ни обмана, только извращенное чувство чести. Я понял, что он говорит правду.
V
Я помню, какие лица были у пленников, когда я вышел из шатра, с каким изумлением они смотрели на мою одежду. Я помню их насмешки и язвительные замечания, которыми они провожали меня, когда я выезжал из лагеря, и удары бичей, которыми римляне заставляли их замолчать. Я помню, как повернулся к ним спиной и посмотрел на север, в ущелье, за которым осколком лазури сверкало далекое море.
Мне не потребовалось трех дней, чтобы найти Линона. Даже и двух не потребовалось. Его нетрудно было найти по следам, которые он оставил. По длине шага и по тому, как примята была трава, было ясно, что поначалу он бежал очень быстро, редко останавливаясь, чтобы отдохнуть. Но потом его шаг сделался короче, поступь тяжелее, и я увидел, как быстро он выбился из сил.
Я двигался по его следам шагом, не будучи уверен, что смогу выслать лошадь в галоп. Солнце начало опускаться за горы на западе. В сумерках идти по следу стало труднее. Но я ехал дальше, будучи уверен, что цель близко.
Я поднялся на гребень невысокого холма и окинул взглядом темную лощину за ним. Он, должно быть, увидел меня первым: краем глаза я увидел прихрамывающую фигурку и услышал звяканье цепи: он пытался спрятаться за низкорослым деревцем.
Я осторожно приблизился к нему, опасаясь, что он, возможно, каким-то образом сумел освободить руки, что у него еще остались силы, чтобы бороться. Но когда я увидел, как он, дрожа, прижимается к дереву, нагой, с руками, по-прежнему связанными за спиной, уткнувшись лицом в ствол, как будто это поможет ему спрятаться, я понял, что бороться не придется.
Тишину нарушал лишь шорох сухой травы под копытами коня. По мере того как я приближался, Линона трясло все сильнее, и в тот момент мне показалось, что он и есть кролик, как назвал его Фабий: трусливый кролик, парализованный ужасом.
«Он не такой, как я,думал я.Я ничем ему не обязан!» Повинуясь внезапному порыву, я вскинул копье, держа его под мышкой, как это делали римляне. Я кольнул его в плечо. Он вздрогнул в ответи меня охватило странное возбуждение, головокружительное ощущение собственной власти.
Посмотри на меня!велел я. Мой голос звучал так резко и требовательно, что я сам удивился. Я научился этому у Фабия. Этот голос сам по себе был источником власти, и реакция Линонато, как он съежился и развернулсяпоказала, что я овладел этим искусством с первой же попытки. «Должно быть, Фабий с первого взгляда разглядел во мне зачатки властности!»подумал я. Не случайно он сделал меня своим орлом, выделил меня среди прочих, как рудокоп отделяет золото от песка...
Это был момент, как на любой другой охоте, когда я готов был убить добычу. На меня нахлынули воспоминания. Я вспомнил, как я в первый раз пошел на охоту и убил оленя. Это дядя Гебал научил меня выслеживать добычуи я вспомнил, как умер Гебал, как он камнем ушел на дно реки. Я вспомнил Матона, вспомнил, как его голова, хранившая столько мудрости, рухнула в пыль и покатилась по камням, точно кочан капусты. Я стиснул зубы и подавил эти мысли. И снова ткнул Линона копьем.
Линон прекратил дрожать. Он оторвался от дерева и встал передо мной, опустив голову.
Ну что ж, давай,прошептал он. Голос у него был хриплый и надорванный.Пусть на этот раз выиграет Фабий.
Я сунул руку в седельную сумку и принялся разматывать веревку.
Нет!вскричал Линон, отшатнувшись.Живым ты меня к нему не отведешь! Тебе придется убить меня, Гансон. Ты ведь так и хотел, верно? В ту ночь, когда я предал женщин, ты сказал, что убьешь меня, когда представится возможность. Убей же меня! Разве Фабий не сказал тебе, что ты можешь принести мою голову?
Его глаза сверкали в сгущающейся тьме. Это не были глаза загнанного зверя, это были глаза человека. Охватившее меня упоение собственной властью внезапно схлынуло, и я понял, что не смогу его убить. Я принялся сворачивать веревку, завязывая петлю. Потом остановился.
А откуда ты знаешь, что сказал мне Фабий? Что я могу принести твою голову в доказательство?
Покрытые шрамами плечи Линона, до того вызывающе расправленные, снова поникли. Он привалился к дереву.
Но ведь таковы правила его игры.
Но откуда ты знаешь, какие распоряжения он отдал мне? Ведь в прошлый раз ты был его кроликом...
Нет.
Но ты ведь говорил, в ту ночь, когда впервые объяснил мне про temptatio... Это ты предположил, что я был его кроликом. Это ты это сказал, Гансон, ты, а не я!
Линон покачал головой и вздохнул.
Год назад, когда Фабий взял меня в плен, я был его орлом. Теперь ты понимаешь? Это мне были предоставлены все привилегии, это я ехал верхом, это меня кормили ужином в палатке и рассказывали о величии Рима. И когда пришло время, Фабий обещал мне свободу и отправил на охоту за кроликомточно так же, как теперь отправил тебя.
Его голос превратился в шепот.
У меня ушло много дней на то, чтобы пробраться к твоему народу: горными ущельями, прячась от римлян, питаясь травой и кореньями... Конь пал, и какое-то время мы с Карабалом питались его мясом. Карабал был кролик, тот человек, которого меня отправили ловить. А потом Карабал умерон был слишком слаб и сломлен, чтобы выжить,и чем это все закончилось? Надо было поступить так, как требовал Фабий! Надо было сделать то, что собираешься сделать ты! В конце концов все равно все закончится тем же.
Голова у меня горела. Мне трудно было соображать.
Но ведь на этот раз ты и вправду сумел бежать...
Линон расхохотался, потом закашлялсяу него слишком сильно пересохло горло, чтобы смеяться.
Ну и дурак же ты, Гансон! Неужто ты думаешь, будто я сбежал сам по себе, со связанными за спиной руками, окруженный римлянами? Это Фабий выгнал меня из своего шатра посреди ночи, подгоняя копьем! Кролик не сбегает, кролик спасается бегством! А зачем? Затем, чтобы тебя можно было отправить на охоту за мной! Кролик бежит, и на него выпускают орла! А когда ты вернешься в лагерь с моей головой на острие копья, ты получишь в награду свободу. По крайней мере, так он обещает. Почему бы и нет? Он ведь добился своего. Он сделал тебя одним из них. Ты докажешь, что все, во что верит Фабий,действительно так и есть.
Головокружительное ощущение власти, которое я испытывал незадолго до того, теперь казалось далеким-далеким.
Я не могу убить тебя, Линон...
Линон топнул ногой и вывернул руки вбок, так, чтобы я мог видеть веревки, которые стягивали ему запястья.
Тогда развяжи мне руки, я все сделаю сам! Я перережу себе запястья кинжалом, а когда я буду мертв, ты отрубишь мне голову. Он не заметит разницы.
Я покачал головой.
Нет. Я могу дать тебе бежать. Скажу ему, что не нашел тебя...
Ну, тогда ты станешь таким же рабом, как все прочие, или же он выдумает для тебя какое-нибудь еще более ужасное наказание. В том, что касается жестокости, изобретательность Фабия не ведает границ. Поверь мне, уж я-то знаю!
Я вертел в руках веревку, глядя на завязанную мной петлю, на пустоту внутри нее...
Мы могли бы бежать вместе...
Не дури, Гансон. Он отыщет тебя снова, так же, как меня отыскал. Тебе так хочется стать его кроликом на следующем temptatio? Ты только представь, Гансон! Нет уж, прими то, что предлагает тебе Фабий. Убей меня! Или дай, я сам себя убью, если у тебя кишка тонкаесли у нашего орла коготки слишком чистые, чтобы делать грязную работу для Фабия!
Сумерки сменились тьмой. Молодой месяц озарил ложбину мягким серебристым светом. За холмом виднелся багровый отсвет костров римского лагеря. Я посмотрел на этот дымный багровый свет, и на миг мне показалось, что время остановилось и мир вокруг исчез, оставив меня совершенно одного в этой темной долине. Даже Линон казался далеким-далеким, а конь у меня за спиной был как будто соткан из тумана.
Будущее предстало передо мной многогранным кристаллом, и каждая из граней была одной из возможностей выбора. Убить Линона; рассечь его путы и смотреть, как он убьет себя у меня на глазах; оставить его здесь, дать ему бежать, и вернуться к Фабию, сообщив о своей неудаче; бежать самому... Однако кристалл был непрозрачен, и я не видел, к чему приведет тот или иной выбор.
«Temptatio обращает свободных людей в рабов»,сказал мне Линон в нашу первую ночь в плену. Что же оно сделало со мной? Я вспомнил презрение, которое испытывал к прочим пленникам, вспомнил, как возвышался над ними, кичась своим скакуном, -и кровь бросилась мне в лицо. Я подумал об ощущении собственной власти, которое охватило меня, когда я нашел нагого Линона, прячущегося в долине,и понял, что сделал со мной Фабий. Я был не более свободен, чем связанный Линон. Я вот-вот сделаюсь таким же рабом, как и все прочие, соблазнившись посулами Фабия, подчинюсь его воле, вступлю в жестокую игру, в которую он принуждает нас играть ради забавы...
Линон некогда играл в ту же игру. И Линон бросил вызов жестокому Фабию и улетел прочь, как истинный орел, не как запертый в клетке стервятник, в какого хотел превратить его Фабий и в какого он теперь хочет превратить меня. «Но ведь Линон в конце концов проиграл!»сказал я себеи тут же понял, что это неправда: ведь путь Линона еще не окончен, разве что я сам так решу. Линон сам столкнулся с подобным выбором, когда Фабий вырастил из него себе орла и напустил на кролика-Карабала. И Линон выбрал свободу, свободу любой ценой. И тогда я понял, что выбор у меня один: либо поступить так же, как Линон, либо подчиниться Фабию и сделаться его подобием.
Я отвел взгляд от багрового зарева костров и посмотрел в лицо Линона, освещенное лунным светом. Оно было так близко, что я мог его коснуться, и в то же время далеко-далеко, обрамленное моими смутными мыслями, точно лицо на картине. Я вспомнил, как он плакал в ту ночь, когда нас взяли в плен, и страдальческие морщины, которые залегли у него на лбу с тех пор. Но теперь его щеки и лоб были гладкими и серебристыми. Сухие глаза ярко блестели. В них не было ни гнева, ни боли, ни чувства вины. Передо мной было лицо свободного человека, несломленного и непобежденного, собранного, готового к смерти.
Кристалл, стоявший перед моим мысленным взором, провернулся, и я напрягся, пытаясь уловить хотя бы луч надежды. Этим лучом был блеск в глазах Линона. Фабий говорил мне, что совершить побег немыслимо, что свободавсего лишь мечты беглеца, что не существует другой игры, кроме temptatio, которое превращает людей в грубых зверей, подобных ему самому, или просто стирает их в порошок. Но откуда Фабий мог знать, что ждет нас в будущем? Он знает о нем не больше менятем более если есть такие люди, как Линон, у которых хватает воли противостоять ему.
Владычество Рима не вечно. Некогда и Карфаген был непобедим, и многие думали, будто его власти не будет концатеперь же от Карфагена остался лишь прах да тускнеющие воспоминания. Когда-нибудь то же случится и с Римом. И кто знает, какие царства воспрянут вослед ему?
Я зажмурился. Надежда была так слаба! Я не хотел обманывать себя. Я не хотел, чтобы ложные надежды смягчили суровый выбор, который мне предстояло делать. Пусть я глупец. Пусть я орел или кролик, в конечном счете это неважно. Но пусть никто не посмеет сказать, что я сделался игрушкой Фабиана!
Я сполз с седла и достал из ножен кинжал. Линон повернулся ко мне спиной и подставил запястья. Я перерезал толстые веревки. Он обернулся и протянул руку за кинжалом.
На миг мы вместе ухватились за рукоять, его пальцы сплелись с моими над образом Мелькарта. Я посмотрел ему в глаза и увидел, что он по-прежнему готов умереть, но не знает, какой выбор я сделал. Я выхватил рукоять у него из рук, сунул кинжал обратно в ножны и вскочил в седло.
Меня внезапно пробрала дрожь сомнения, поводья выскользнули у меня из рук. Чтобы набраться духа, я принялся перебирать все, что дал мне с собой Фабий. Еда на три дняна сколько ее хватит, если разделить на двоих? Я окинул взглядом одежду, что была на мне, форму римского солдата. Мне хотелось с отвращением содрать ее с себя, но она потребуется, чтобы защищать тело в пути...
Линон не шевелился. Облачная полоса наползла на луну, отбросила тень на его лицо. Он стоял так неподвижно, как будто был высечен из камня.
Ну, и чего ты ждешь?спросил я. Я подвинулся в седле вперед и указал на место позади себя.Тут вполне хватит места на двоих. Если один будет идти пешком, а второй ехать, это только напрасно задержит нас.
Линон покачал головой.
Ты даже больший дурак, чем я думал, Гансон...
Но в его шепоте не было злобы, и, говоря это, он отвернулся. Не удержался от последней колкостиили дал мне последнюю возможность предать его?
Зато я, может быть, куда лучший человек, чем думал я сам,ответил я. Линон постоял еще немного, потом плечи у него задрожали и он издал рыдающий вздох. Я отвернулся, чтобы не видеть, как он плачет.
Скорей!сказал я.Впереди у нас долгий путь!
Я почувствовал, как он вскарабкался в седло и уселся позади меня, почувствовал, как дрожит его телои направил коня через ложбину, вверх по склону холма. Поднявшись наверх, я приостановился, глядя на восток. Римские костры светились во тьме, далекие, но отчетливые. Дальше блестела река, лежащая под луной, точно лента черного мрамора. Далеко на севере, за ущельем, виднелось черное мраморное море.
Я долго не отрывал глаз от далекого моря. А потом тряхнул поводьями, ударил коня пятками в бока и повернул на юг. Так мы начали свое опасное путешествие.
Джеймс Роллинс
Арена, залитая кровью, гладиаторы, кружащие друг напротив друга, готовясь нанести смертельный удар... Эта сцена знакома нам по множеству книг и фильмов. Но на этот раз действие происходит отнюдь не в Древнем Риме, и покрытые шрамами воины выглядят не совсем обычно. На самом деле здесь многое обстоит иначе. Только кровь та же, что всегда. И та же смерть. И та же отвага.
Спелеолог-любитель, ветеринар и дайвер-энтузиаст, имеющий сертификат Профессиональной ассоциации дайвинг-инструкторов, Джеймс Роллинс является автором нескольких современных триллеров (некоторые из нихс сильной примесью фантастики), таких как «Пещера», «Пирамида», «Ice Hunt», «Бездна» и «Амазония», а также цикла романов, повествующих о приключениях отряда Сигма, которому не раз приходилось спасать человечество:» Песчаный дьявол», «Кости волхвов», «Черный орден» и «Печать Иуды». Последние его книгироман по мотивам фильма «Индиана Джонс и Королевство хрустального черепа» и роман «Последний оракул». Он живет с семьей в Сакраменто, в Калифорнии, занимается ветеринарной практикой.