И так мы принимаемся готовиться, выбирая лучшие из наших крытых повозок и самых сильных лошадей и загружая повозки инструментами, оружием и всем, что можно увезти из продовольствия: сушеными фруктами и бобами, мукой, бочонками с водой, коробками с консервированной рыбой, сушеным мясом, которое Интендант готовил каждую зиму, выкладывая нарезанную полосами свинину на солнце. По пути нам надо будет стараться добывать свежее мясо и зелень.
Женщины спокойно воспринимают распоряжение сопровождать нас в глушь. Они в любом случае уже перешли от образа жизни Рыболовов к нашему. Их у нас всего девять, потому что Охотник так никого себе и не выбрал, а Капитан лишь изредка проявлял к ним интерес. Но даже так у нас одна лишняяСаркариэт, подруга Сигнальщика. Она осталась в форте после его смерти и сказала, что не желает возвращаться в свою деревню, так что мы прихватываем ее с собой.
День отъезда выдается ясным и погожим: солнце пригревает, но не жжет, ветерок ласковый. Возможно, это хорошее знамение. Мы покидаем форт, не оглядываясь назад, выходим через восточные ворота и спускаемся к реке. С дюжину Рыболовов наблюдает за нами с обычным своим непроницаемым видом, пока мы переходим реку по небольшому деревянному мосту, чуть выше их деревни по течению. Как только мы переправляемся, Капитан останавливает колонну и приказывает уничтожить мост. Сапер потрясенно крякает: мост был одним из его первых проектов, осуществленных в давние времена. Но Капитан не видит никаких причин оставлять врагу путь на восток, в том случае, если враги все еще таятся где-то в глубинных землях. Так что мы половину утра машем топорами, пока мост не обрушивается в реку.
Последние двадцать лет у нас не было никаких причин заходить в районы сильно восточнее или южнее форта, но мы не удивляемся, обнаружив, что они мало чем отличаются от районов севернее и западнее, которые мы так долго патрулировали. То есть мы находимся в сухой местности с желтоватой почвой, полной мелких камней с разбросанными вокруг невысокими холмами, узловатыми, кривыми кустами и пучками травы с зазубренными краями. Время от времени какое-нибудь костлявое животное быстро перебегает нам дорогу, или мы слышим шипение змеи из кустарника, да иногда какая-нибудь одинокая грустная птица проплывает высоко над головой, хрипло каркая, но в целом эти земли пустынны. Весь первый день мы не видим никаких признаков наличия воды, как и первую половину второго дня, но после обеда Охотник докладывает, что обнаружил присутствие Рыболовов где-то неподалеку, и вскоре после этого мы добираемся до одинокого ручьявероятно, рукава той самой реки, чьи прочие притоки текут неподалеку от форта. На другом берегу мы видим становище Рыболовов, куда меньше деревни, стоящей на нашей речке. Вендрит с прочими женщинами при виде этого становища охватывает волнение. Я интересуюсь, в чем дело, и Вендрит мне говорит, что этот народстаринные враги ее народа, и что всякий раз, как их племена встречаются, происходит битва. Так значит, даже покорные, незлобливые Рыболовы воюют между собой! Кто бы мог подумать? Я сообщаю об этом Капитану, но того, похоже, известие не волнует.
К нам они не приблизятся,говорит Капитан, и так оно и оказывается. Речушка эта достаточно мелкая, чтобы перейти ее вброд, и эти незнакомые Рыболовы собираются у своих шатров и стоят в молчании, пока мы проезжаем мимо. Мы пополняем на своем берегу запасы воды. Затем погода начинает портиться. Мы вступаем в каменистую пересеченную местность, край утесов из песчаника, ярко-красных, превращенных ветрами в зубчатые, причудливые пики и гребни: здесь с юга через брешь в холмах прямо нам в лицо дует сильный ровный ветер, неся с собой массу мерзких розоватых крупиц песка. Солнце делается красным, как новая медная монета, на этом розоватом небе, как будто закат тянется весь день. Чтобы избежать песчаной бури, которая, как я предполагаю, надвигается на нас, я велю каравану сворачивать к востоку: там наш путь будет пролегать у подножия утесов и, возможно, они нас защитят от буйства ветра. В этом я ошибаюсь, поскольку внезапно поднимается холодный, безжалостный встречный ветер, несущий с севера ту самую песчаную бурю, которой я надеялся избежать, и нас на полтора дня пришпиливает к красным утесам; мы сбиваемся в кучу и заматываем лица шарфами. Ветер воет всю ночь. Сплю я ужасно. Наконец ветер стихает и мы спешим пройти в брешь между холмами и вновь двинуться на юго-восток. За холмами открывается широкое ровное пространствоскорее всего, ложе высохшего озера,с редкой коркой соли, что сверкает под безжалостным солнцем подобно свежевыпавшему снегу. Здесь не растет ничего, кроме неукротимой осоки; несомненно, озеро пересохло добрую тысячу лет назад, и здесь не осталось даже намека на какую-либо растительность, кустарники или даже деревья, что могли окаймлять его берега в те дни, когда здесь была вода. Мы идем через это мертвое озеро три дня. Наши запасы пресной воды делаются тревожно малы, и у нас заканчивается все имевшееся свежее мясоостается лишь сушеное, усиливающее жажду. Дичи, на которую можно было бы охотиться, здесь, конечно же, тоже нет. Неужто именно с этим нам придется иметь дело неделю за неделей, пока мы наконец не доберемся до каких-нибудь более дружелюбных земель? Самые старшие члены отряда, Охотник и Квартирмейстер, заметно устали, а женщины, никогда не удалявшиеся от своей реки даже и на расстояние дня пути, сделались раздражительными и замкнутыми. Неприкрыто встревоженные и даже испуганные, они постоянно перешептываются на языке Рыболовов, который никто из нас не удосужился выучить, но при нашем приближении тут же умолкают. Даже наши упряжные животные принимаются сопротивляться. С тех пор, как мы отравились в путь, им недостает еды и воды, и результаты налицо. Кони постоянно норовят ухватить пучок серой травы с острыми краями и скорбно посматривают на нас, с таким видом, словно мы их предали. Путешествие наше только началось, а я уже начал жалеть, что отправился в него. Однажды вечером, когда мы разбиваем лагерь в жалком местечке неподалеку от дальнего конца озера, я сознаюсь в своих сомнениях Капитану. Поскольку оннаш старший офицер, а яофицер, ведущий наш караван по маршруту, я предполагаю, что это неким образом уравнивает наш ранг и дозволяет вести доверительную беседу. Но я ошибаюсь. Когда я говорю капитану, что начинаю думать, что это предприятие может оказаться нам не под силу, он тут же отрезает, что терпеть не может трусов и отворачивается от меня. Больше мы с ним не разговариваем.
В лежащем за озером краю заметны места, где прежде, в древности, располагались поселениятам, где некогда, должно быть, текла река, питавшая ныне пересохшее озеро. Сейчас никакой реки здесь нет, хотя мой наметанный глаз засекает изгибы ее древнего русла и временамиостатки каменных развалин небольших селений, там, где прежде были берега. Но сейчас вокруг раскинулась пустыня. Зачем империи понадобилось защищать границу, когда и без того существует огромная буферная зона между богатыми, плодородными районами государства и вражеским отечеством? Позднее мы добираемся до столицы этого давно заброшенного края, беспорядочного лабиринта осыпающихся каменных стен и построек непонятного назначения. Мы обнаруживаем некое святилище, в котором до сих пор стоят бесовские статуи, высеченные из темного камня идолы с дюжиной голов и тремя десятками рук, и в каждой руке по обрубкудолжно быть, когда-то это был меч. Вокруг пояса этих грозных позабытых богов обвиваются большеглазые каменные змеи. Ученые нашей страны наверняка захотели бы поместить эти изваяния в столичные музеи, и я записываю их местонахождение, чтобы можно было написать рапорт, когда мы доберемся до цивилизованных мест. Но к настоящему времени у меня имеются серьезные сомнения в том, что мы когда-либо туда доберемся. Я отвожу Охотника в сторону и прошу его мысленно осмотреть территорию впереди, проверить, не удастся ли ему засечь какие-либо признаки наличия населенных деревень.
Не знаю, получится ли у меня,отвечает Охотник. Он сделался ужасно худым и бледным, и его бьет дрожь.На это нужны силы, а у меня их больше нету, кажется.
Пожалуйста. Попробуй. Мне нужно знать.
Охотник соглашается попытаться и входит в транс, а я стою и смотрю, как у него закатывается глаза, а дыхание делается частым и хриплым. Он застывает, словно изваяние, и долго стоит недвижно. Затем он постепенно возвращается в сознание и начинает падать, но я вовремя подхватываю его и помогаю мягко опуститься на землю. Он некоторое время сидит, моргая, пытаясь отдышаться и собираясь с силами. Я жду, пока он вроде бы не приходит в себя.
Ну как?
Ничего. Тишина. Впереди так же пусто, как и позади.
Насколько далеко?спрашиваю я.
Откуда мне знать? Там никого нет. Вот все, что я могу сказать.
Мы расходуем воду очень экономно, и запасы провизии у нас тоже начинают истощаться. Здесь нет ни дичи, на которую можно охотиться, ни растений, которые казались бы съедобными. Даже Сержантнесомненно, самый сильный из нас,исхудал, и у него запали глаза, а Охотник и Квартирмейстер вот-вот вовсе не смогут продолжать путь. Время от времени мы находим источник с водой, солоноватой, но пить все-таки можно, или убиваем какое-нибудь неосторожное бродячее животное и немного приободряемся, но местность, через которую мы движемся, неизменно враждебна, а у меня нету карты. Надеюсь, остальных подбадривает мысль о том, что она у меня есть, но все имеющиеся карты этой части континента сплошь состоят из белых пятен: я с таким же успехом могу консультироваться со своей повозкой или тянущими ее лошадьми, как и пытаться что-либо извлечь из этих выцветших листов бумаги.
Это самоубийственный путь,говорит мне Сапер однажды утром, когда мы сворачиваем лагерь.Нам не следовало в него отправляться. Нам стоило бы вернуться, пока мы еще в состоянии это сделать. По крайней мере, в форте мы были бы способны выжить.
Ты втравил наев это!говорит Интендант, сердито взглянув на меня.Ты со своим меняющимся мнением!
Дородный Интендант перестал быть дородным. Он превратился в жалкую тень себя прежнего.
Признайся, Топограф,мы никогда не одолеем этого пути. Попытка была ошибкой.
И как мне было защищаться от подобных обвинений? Что я вообще могу сказать в свою защиту?
Через день, когда обстановка так и не улучшается, Капитан созывает всех девятерых оставшихся и делает порази тельное объявление. Он отсылает женщин обратно. Они слишком тяжелое бремя для нас. Им отдадут одну из повозок и часть оставшейся провизии. Если они поедут на закат, не сворачивая, говорит Капитан, они рано или поздно отыщут дорогу в свое селение под стенами нашего форта. Он отходит, прежде чем мы успеваем сказать хоть слово. Дамы и сейчас слишком ошеломлены, чтобы что-либо говорить. И что мы можем ему ответить? Что мы вообще можем сказать? Что мы не согласны с этой немыслимой жестокостью и не позволим ему отослать женщин на верную смерть? Или что мы провели новое голосование и единодушно желаем, чтобы все мы, а не только женщины, вернулись обратно в форт? Он напомнил бы нам, что у нас военная часть, а не демократия. Или, быть может, просто повернулся бы к нам спиной, как он обычно делает. Мы привязаны к пути в глубь империи. Мы дали клятву держаться единой группой. Он не отпустит нас.
Не может быть, чтобы он это серьезно!говорит Конюший.Это же смертный приговор для женщин!
А почему это должно его волновать?интересуется Бронник.Для него женщиныэто просто домашние животные. Я еще удивляюсь, что он не велел нам просто убить их на месте, чтобы не морочиться с отсыланием и не выделять им провизию.
Этот разговор показывает, как сильно путешествие ослабило наснастолько, что никто не чувствует в себе сил открыто возразить против возмутительного распоряжения Капитана. Он совещается с Интендантом и Конюшим, сколько еды мы можем им выделить и какую повозку отдадим, и обсуждение это идет так, словно ничего особенного не происходит. Женщины не знают о решении Капитана. И я, вернувшись в нашу палатку, ничего не говорю Вендрит. Я привлекаю ее к себе и крепко обнимаю, думая про себя, что, быть может, обнимаю ее в последний раз. Когда я отстраняюсь и смотрю ей в глаза, на глаза мне наворачиваются слезы, и Вендрит смотрит на меня с удивлением. Но что я могу сказать? Я ее защитник. Я не могу признаться, что Капитан обрек ее на смерть, а я собираюсь молча согласиться с его чудовищным приказом. Неужто можно испытывать любовь к женщине из Рыболовов? Да, может, и возможно. Возможно, я люблю Вендрит. Несомненно, расставание с ней причинит мне сильную боль. Женщины быстро собьются с пути, пытаясь пересечь негостеприимные пустынные земли, через которые мы прошли. Несомненно, они умрут через несколько дней. А мы, по всей вероятности, умрем через пару недель, во время своей безнадежной попытки добраться до обитаемых районов империи. Я был безумцем, когда решил, что мы сможем совершить это путешествие, просто развернувшись лицом в сторону столицы и твердя себе, что мы потихоньку-полегоньку туда доберемся. Но есть и третий путь, который избавит Вендрит и остальных женщин, да и моих друзей тоже, от одинокой смерти в пустынных землях. В тот день, между тремя небольшими холмами к северу от форта, Сержант показал мне, как это делается. Я выхожу из палатки. Капитан закончил совещаться с Интендантом и Конюшим и теперь стоит в одиночестве на краю лагеря, словно он находится один на какой-то иной планете.
Я окликаю его:
Капитан!
Когда он оборачивается, мой нож уже наготове.
Затем, стоя перед потрясенными людьми, я негромко произношу:
Теперь Капитан я. Возражения будут? Отлично.
И я указываю на северо-запад, обратно в ту сторону, где стоят подпоясанные змеями идолы, а за ними лежит пересохшее озеро, а за нимкрасные утесы.
Мы все знаем, что никогда не отыщем империю. Но форт по-прежнему там. Ну так пошли! Сворачиваем лагерь и выступаем. Мы возвращаемся. Возвращаемся домой.
Дэвид Болл
Бывший летчик, изготовитель саркофагов и бизнесмен, Дэвид Болл объехал пятьдесят стран на трех континентах, четыре раза пересек Сахару в процессе подготовки к написанию своего романа «Империи песка» и путешествовал по Андам на «Фольксвагене». Другие исследовательские поездки приводили его в Китай, Стамбул, Алжир и на Мальту. Он водил такси в Нью-Йорке, устанавливал телекоммуникационное оборудование в Камероне, реконструировал старые викторианские дома в Денвере и качал бензин в Гранд-Тетоне. В число его приобретших популярность книг входят масштабное историческое полотно «Железное пламя», упоминавшаяся выше «Империи песка» и современный триллер «Прогулка по Китаю». Дэвид Болл живет вместе с семьей в доме, который они построили в Скалистых горах.
В вошедшем в этот сборник зловещем рассказе он переносит нас в Марокко семнадцатого века и показывает душераздирающую игру в кошки-мышки, в которой победитель, если ему очень повезет, в награду получит смерть...
Свиток
Пленник почувствовал, как что-то ползет по его животу, и, открыв глаза, увидел змею.
Это была гадюка; вялая и медлительная от предрассветного холода, она приползла на тепло его тела. Едва смея дышать, инженер медленно поднял голову и взглянул в угольно-черные глазки, бесстрастные, холодные и пустые, как его собственные. После первого тошнотворного приступа страха, прокатившегося по жилам, он глубоко вздохнул, с трудом веря в собственное везение. Всего лишь неделей раньше один из его людей, повернувшись во сне, придавил подобное созданиебыть может, это же самое. Да, мучился он ужасно, но затем навеки освободился от этой жизни. После всего, через что пленнику пришлось пройти,неужто наконец все решится так легко?
Инженер почувствовал, как колотится его сердце, когда он передвинул руку, предоставляя змее удобную мишень. Воздух был душным, почти что жидким.
Мелькнул раздвоенный язычок.
«Господи, пожалуйста, забери меня!»
Змея не обратила никакого внимания на протянутую руку. Подняв голову, она неотрывно глядела на инженера. Инженер смахнул ее. Змея уползла. Так и не укусила. Злясь все сильнее и твердо решившись спровоцировать змею, инженер ударил ее. Он почувствовал холод чешуи под рукой, но ни ожога укуса, ни прилива яда. Это был сон, всего лишь сон. Быть может, это султан снова жестоко насмехается над ним. Еще одна запись в султанском свитке, еще одна часть его судьбы, которую он не в силах изменить.
Потом это перестало иметь значение. Рептилия ускользнула прочь и скрылась в дыре в кладке, вслед за крысой.
Батист перевел дыхание и улегся навзничь. По щеке его сползла слеза. Жара уже начала просачиваться в метаморе, подземное помещение, которое Батист делил с пятью сотнями других рабов. Некогда здесь было сорок его людей, теперь же осталось всего шестеро. Остальных унесли болезни, голод, змеи, скорпионы, изнурительный труд, отчаяние, самоубийства, пытки и, конечно же, султан.