Вампир определяет свою страсть. Наполовину это его выбор, наполовинувыбор Реки.
Что Роткиру война? Что ему Эрлот? Ему, уличному воришке. Да и воровать на улицахтоже не та страсть, которая способна вести за собой вечность. Его страсть будет другой, непонятно пока, какой именно, но возвышенной. Сейчас же он увидел то единственное, что показалось ему достойным стремлений. И, конечно, ему стало легче.
Не стало легче только принцессе. Кастилос сокрушался, что уничтожил в ней волшебство, а вот Роткир, наоборот, это волшебство в ней открыл. Было ли оно в ней на самом деле? Неважно. Не время.
Слушай, а помнишь, тогда, в Варготосе, сменил вдруг тон Роткир, я порезался, а ты мне палец облизнула. Зачем ты это сделала?
Руки Ирабиль замерли. Она подняла на Роткира взгляд, чувствуя, что краснеет.
Что ему сказать? Что ответить, когда сама не может себе объяснить многих своих поступков, и этот, дурацкий, в первую очередь! Ах, если б Кастилос вернулся! Ну что ему, трудно, что ли? Ушел черт-те когда, а солнце, вон, закатится скоро. Левмир бы уже всех зверей в лесу перестрелял, а этот
Река услышала мольбу принцессыскрипнула дверь.
Кас! воскликнула Ирабиль, вскочив с табурета. Так быстро, что это вряд ли показалось Роткиру естественным. Но принцесса сейчас не могла думать о его чувствахеё чересчур одолели свои.
Она шагнула было навстречу Кастилосу, но, сделав шаг, замерла. А миг спустя рядом с ней оказался Роткир, напряженный, готовый к бою.
Потому что в дом вошел не Кастилос.
4
Пришла-таки, Солнышко? улыбалась старушка, возясь в дверном проеме. И друженьку привела? Ну и правильно, нечего по лесам-то шастать. Время нынче дурное, ох, скверное время! Отродясь, сколь живу, такого не видела. Раньше-то от рассвета до заката не покладая рук трудишься, а нынче и ночку прихватишь, да и той не достаёт. Кушать готовите? Ой, без мясца-то не дело
Кастилос на охоту пошел, брякнула Ирабиль, и её тут же толкнул Роткир.
Повернувшись, она встретила его взгляд. Изумление, остережение. Вспомнила, что Роткир-то старушку не видел. Он тогда уснул.
На охоту? фыркнула старушка, вешая на крючок у двери свою непонятную накидку. Ох, и наохотится он там. Давно ушел-то, добытчик? С рассвету, поди, бродит, стыдно нос домой показать. Ох, беда, детки, беда с вами. Никаких сил не напасешься. Ну, дай-ка я уж сделаю, да побегу, работы ещёначать да кончить. Чтоб вам потом было, где брать
Она бормотала и бормотала. То, казалось, обращалась к принцессе, то просто бубнила себе под нос. Как и той ночью, говор старушки зачаровывал. Будто река журчала, или шептались деревья на ветру. Под верхней одеждой у нее оказалось чистое белое платье-сарафан с ярко-красными узорами.
Вы, мамаша, простите великодушно, кем будете? подал голос Роткир. Он поглядывал в угол, где лежало оружие: его короткий меч и огромный меч Кастилоса. Прикидывал, успеет ли добраться. Ирабиль вдруг ему позавидовала: уж он-то наверняка чувствует, вампир перед ним или человек.
А ты, покуда не напакостил, прощения не проси, впрок не напросишься, отмахнулась от него старушка и уселась за
Ирабиль ахнула. В углу, где только что не было ничего, кроме лишней табуретки, появилось Что-то. Что-то такое, что заставило принцессу, наивно полагавшую, что уж она-то людей знает, ощутить себя гостьей в чужом мире. Устройство состояло из деревянных рамок, ниток, палок, подвешенных на веревках, и на первый взгляд представляло собой беспорядочное нагромождение. Однако стоило старушке усесться на табуретку, вся эта груда начала шевелиться. Старушка ловко бросала деревянные челночки на натянутые белые нитки, постукивала какой-то рамой, нажимала ногами на доски снизу, и на колени ей, будто по волшебству, сползало сотворяемое из отдельных нитей белоснежное полотно.
Не, это, конечно, сильно, заговорил невозмутимый Роткир. Ткацкий станок и украсть-то непросто, чтоб никто не заметил, а уж принести за пазухой, да поставитьэто и вовсе низкий поклон. Только вы, бабуля, правильно заметить изволили: время тяжелое, все друг друга режут почем зря. Так что вы б назвались, что ли, да объяснили, какого рожна вам надо.
Это её дом, прошипела Ирабиль, в свою очередь толкая Роткира локтем. Это она меня сюда привела!
А! Роткир и не подумал смущаться. Ну, так бы и сказали. Другой расклад, тогда уж сидите себе, тките на здоровье. Мы вам тут не помешаем?
И, поскольку старушка молчала, сосредоточенно хмурясь на свою работу, Роткир тем же тоном продолжил:
Хотя если по уму раскидать, то Эмкири-то наш парень почикал, а домейный был. Так что чей он теперьэто вопрос, конечно. Решаемый, так-то. Но и решить по-всякому можно. Вы б глянули хоть, а то я обидчивый, а как обижусьрезкий, того гляди пырну. Потом каюсь, конечно, рыдаю, аж по карманам шарить тяжело становится, ну да уж сделанного не воротишь.
Ирабиль хотела вмешаться, но ощутила, как Роткир крепко сжал её ладонь, и замолчала. Он знал, что делает, и головы не терял. Да и сама Ирабиль понимала: Роткир пытается «прощупать» старушку, найти её слабину, найти границы её силы, понять, кто она. Так же он вел себя с ней и Кастилосом, когда вел к графу в гости. Так он жил, так понимал жизнь, и понимал куда лучше неё, принцессы, которая тринадцать лет прожила в роскоши, на всем готовом.
Старушка вдруг остановилась и уставилась на Роткира, ткнула в его сторону сухоньким пальцем.
Ты! Знаешь про дурака?
А то ж, не растерялся Роткир. Вам про какого любопытно? Был у нас на киче один, барона обокрал и пошел тут же рядом на рынок торговать. Стражники, говорят, час стояли у прилавка, слушали, как товар нахваливает, и рыдали. Так до него и не дошло, где ошибся, на судьбину всё жаловался.
Вернувшись к работе, старушка заговорила. Речь её постукиваниями станка делилась на ровные ритмичные доли. Казалось, она читает стихотворение или поёт песню:
Жил да был один дурак. И нашел он однажды меч. Шёл-шёл привычной дорогой, смотритмеч. Обрадовался дурак, взял меч домой, на стенку повесил, да всё любовался. Так и помер.
А был другой дурак. Тоже меч нашел. Давай им хлеб резатьнеудобно. Мясонесподручно. Свистульку вырезать хотелпорезался. Разозлился дурак, пошел к кузнецу и говорит: обточи ты мне эту железяку дурацкую! Кузнец посмотрел, говорит: и впрямь, дурацкая, коль дураку досталась. Взял, да сделал нож из меча. Побежал дурак домой довольныйсвистульки резать, да хлеб кромсать.
А то ещё третий был. Нашел меч, да сходу и порезался. Эх, говорит, плохой меч! И я дурак. Вырыл яму, бросил туда меч, сам рядом лег и орёт: заройте, мол. А народ ходит, посмеивается. А дурак плачет.
Вот видишь, ребенок, дар-то у тебя с рождения. А ты им и не пользовался толком, так, крал его у себя по капельке, когда нужно было. А тут-то тебе целиком его показали, ты и упужался, с виду храбришься, а сам так и думаешь, где б кузнеца сыскать.
А ты, Солнышко? Был у тебя дар, ты и радовалась, горя не знала, всё забавлялась, да любовалась, и пред другими хвастала. А как забрали, так и заплакала, закручинилась. Того не понимаешь, что если б не забралии померла бы, не проснулась. Время трудное пришло, никто уж ничего не дарит, всё самим брать приходится, а возьмет лишь тот, кто знает и умеет, у кого руки выдержат.
А дружочек ваш, что в яме рыдает? Вот собрались у меня три дурака, один другого краше, сидят, уразуметь не могут, почему трава зеленая. Говорят иные: пущай себе помрут, раз дурачьё. А ятоже дура, всё надеюсь, надеюсь чего-то
Говоря, старушка закончила ткать и принялась шить. Руки её двигались медленно, а ткань, казалось, превратилась в свет. Она переливалась в сморщенных руках, теряла форму, струилась и перетекала. И мерный голос старушки, и эта игра света погрузили принцессу в странное состояние. Она позабыла, как дышать, замерла и всё глядела, глядела на свет, который будто пытался напомнить о чём-то важном, но сокрытом за тонкой завесой тьмы.
Подь сюды, Солнце мое ясное, проворковала старушка. Вот тебе подобающее одеяние. Сейчас примерьбольшим покажется, а как час придёттак впору станет.
Ноги принцессы сами понесли её к старушке. Та встала, взмахнула руками, и принцессу накрыло золотое сияющее облако. Она судорожно вздохнула, подняла руки, опустила и посмотрела на себя, наклонив голову. Рыжие волосы огненными завитками лежали на ослепительно-белом платье. Оно казалось сотканным из облаков и снега, из света и воздуха. А присмотретьсянитки, и каждую видно. В узоры сплетаются, за которыми пока проследишьсостаришься, больно замысловатая вязь. Лучше сморгнутьтогда вновь свет, вновь облако. А под этим великолепием Ирабиль ощутила себямаленькую и съежившуюся.
Сама не спеши, продолжала старушка. Поторопят другие. Тяжело на рассвет смотреть, когда к закату клонит. Всему свой час придёт, и он не за горами.
Ее шершавая рука коснулась ладони принцессы, погладила и что-то оставила. Маленький кусочек металла, теплый и гладкий. Ирабиль скосила взгляд, попыталась разжать пальцы, но старушка сжала ей кулак обеими руками. Ирабиль вскинула голову, встретила теплый взгляд, в котором, как в книге, прочла: «Не время. Не спеши».
Не признаешь меня? шепнула старушка. Милостивая госпожа. Уж не моею ли кровью вас выпоили, когда вы мёртвенькая родились? Уж не я ли вот так же наряды на вас надевала, да кудри вам заплетала?
Как и странное одеяние, лицо старушки расплылось перед глазами, а потом вновь собралось, но стало немножко другим. Какие-то незначительные черточки изменились, чуть иначе сощурились глаза, добрее и проще стала улыбка. У принцессы подкосились колени.
Акра?! выдохнула она. Ты? Как?!!
Старушка придержала её за локти. У принцессы кружилась голова, в глазах темнело, звуки исчезли. Лишь отдалённо стучало сердце, да переливался тихий смех Акры. Служанки, с которой Ирабиль не расставалась все годы жизни в Кармаигсе. И вот И вот она здесь.
Вампир?
Или человек?..
5
Лань замерла меж деревьев и смотрела на Кастилоса круглыми черными глазами, как бы недоумевая, что он тут забыл. Кастилос медленно вдохнул носом воздух, только чтобы учуять запах. В этот миг ему показалось, что он уже схватил животное. Он слышал дыхание лани, биение её сердца, обонял источаемые ею запахи, некоторые из которых говорили о любопытстве, но ни одино страхе.
Их взгляды встретились, и Кастилос сделал маленький шаг вперед. Лань не шелохнулась. «Вот и стой, говорил он мысленно. Не нужно бояться. Просто жди меня»
Он приближался, больше не дыша и не моргая. Запечатлевал в мыслях свою жертву. Каждый её напряженный или расслабленный мускул, каждое пятнышко на красивой шкуре. Что-то можно будет сделать и из этой шкуры
Он встречал таких же ланей у себя на родине, в южной деревушке, названия которой предпочитал не вспоминать. Там они водились в изобилии, но охотники нечасто били красивых животных. Все предпочитали кормиться со своей земли, своим скотом, а на охоту шли ради веселья. Или когда совсем тяжело становилось, в неурожайные годы.
Откуда эта зверюга взялась тут, на севере? Откуда Оттуда же, откуда тот козленок, которого повезло поймать несколькими днями раньше. Козленок боялся, больше тогоон недоумевал. А вот ланьта будто стояла у себя дома и смотрела на гостя, в ожидании, когда тот поклонится и объяснит, зачем пожаловал.
Кастилос приблизился на расстояние прыжка, но решил сделать ещё один шаг, чтобы наверняка. Чтобы у лани не было даже половинки шанса. И тут, когда он уже начал это последнее робкое движение, лань, так и не выказав никакого страха, прыгнула через заросли можжевельника и исчезла. Ей попросту наскучило ждать.
Выругавшись шепотом, Кастилос сбился с шага, тут же прыгнул следом, прорвался сквозь кусты и остановился на поляне. Пусто. Тихо. Как всегда.
Лес кишел зверьми. Кастилос чувствовал их, слышал, иногда даже видел, но стоило броситься по следу, как всё исчезало. Лань была единственной, кого получилось рассмотреть так близко. Поначалу он винил свою нерасторопность, но когда солнце добралось до зенита, остановился и сжал кулаки.
Ты, тварь, прошептал он. Даже с Той Стороны надо мной насмехаешься?
Красивое лицо Эмкири, улыбающееся, с озорным прищуром, встало перед внутренним взглядом. Выплыло из того закоулка памяти, в который Кастилос не заглядывал уже лет десять.
И руки задрожали, пальцы разжались. Кастилос устало привалился к стволу дерева, закрыл глаза.
Впервые за долгое время он понятия не имел, что делать. Не так давно жизнь была простой и понятной: дойти до Кармаигса, дождаться армии с Востока и уничтожить Эрлота. И вдруг всё потеряло смысл. Дойти-то можно было в одну ночьдолететь. А потом? Вряд ли Эрлот совсем упустил их из виду. Если ему захочется прийти и убить их, кто помешает? До сих пор они живы лишь его прихотью.
Кастилос почувствовал, как его продирает дрожь. Эмкири! Всё началось с нее. Она пробудила в его душе столько непонятных, невероятных для человека чувств. В их числестранную гордость и запредельную рассудительность. Помимо боли, Кастилос вынес из горящего дома желание стать сильным. Он не желал больше становиться чьей бы то ни было игрушкой. Вот что заставило его броситься в ноги вампирам, устроившим в деревне «суд». На глазах Ратканона, лишившегося семьи. Кастилос понимал, что поступает ужасно, что в глазах всех, даже собственных родителей, он навеки предатель, ничтожество, подхалим.
Плевать. Они не знают, каково этосмотреть на свою возлюбленную снизу вверх. Не знают, каково этобыть игрушкой в её руках. И убить ее, чтобы сохранить свою игрушечную жизнь.
Постепенно память тускнела, оставалась лишь вера в цель. Кастилос жил в доме герцога Освика и с каждым днем больше узнавал о вампирах, по крупицам собирая сведения. Он боялся услышать об Эмкири, ведь убийство вампирасамое страшное преступление, и если его раскроют Но ни от Освика, ни от его гостей он ни разу не услышал её имени. Эмкири была глупой человеческой сказкой, которую не обсуждали в гостиных перворожденные господа.
Наконец, свершилось обращение, и Освик начал посвящать Кастилоса в свои идеи. Долгими ночами длились беседы, порой переходящие в жаркие споры, и в их пламени сгорала прежняя, человеческая страсть. Кастилос заражался новой страстью, и, чтобы до конца понять её и обрести силы для её утоления, отважился на паломничество к Алой Реке. В водах её утонули последние воспоминания об Эмкири. Она умерла окончательно.
Почему же теперь всё возвращается?..
Неужели виноват Эрлот, вновь заставивший Кастилоса почувствовать себя безвольной игрушкой в руках судьбы? Или всё из-за вверенной ему принцессы, которую он не сумел ни защитить, ни даже обеспечить подобающими условиями? Столько сил потратил на то, чтобы она доверилась ему, а как только что-то получилось, Эрлот разрушил его собственную веру в себя.
И даже крохотную её часть по крупицам не восстановить.
Ирабиль привела его сюда, спасла от окончательного падения. А он не может добыть пропитания! Позор
И этот заколдованный лес. Как отсюда выбраться? Опять поджечь дом? Что ж, это несложно. Но что дальше? Голова шла кругом, и нигде Кастилос не видел даже намека на выход. Ловушка, внутри и снаружи. Крепчайшие путы стянули его душу, не давая не то что взлететьшелохнуться. Все, что он могбрести по лесу в надежде, что Река сжалится над ним и позволит настичь хоть какую-нибудь тощую крысу.
Оторвавшись от ствола, Кастилос зашагал дальше, стараясь ступать бесшумно. Он не дышал, не билось сердце, и острый взгляд замечал любое шевеление, слух разбирал каждый шорох.
Но солнце склонилось к закату, а ни одно живое существо так и не показалось. Кастилос наподдал ногой по кусту и, осушив третью пробирку, запустил сердце. Пора было возвращаться. Он и без того не считал прекрасной идеей оставлять наедине Роткира и принцессупарень явно не привык долго с девушками разговаривать. А уж подарить им ночь наединеи вовсе глупость.
Вот и вся польза от меня, проговорил Кастилос, двигаясь к дому. Стоять пугалом между этими двумя. Хоть на что-то я ещё годен Спасибо тебе, Река.
Хуже всего было от мысли, что Ирабиль его не осудит за неудачную охоту. Что онапоймёт и простит, потому что чувствует себя обязанной за свою жизнь. Хотя оба понималинельзя было платить такую цену, и до сих пор не могли осмыслить того, что произошло в последний день Варготоса. Зачем и ради кого? «Спасение» убивало обоих с медленной жестокостью, и можно было позавидовать жителям города, встретившим мгновенную смерть в магическом огне.
В сумерках Кастилос различил темную фигуру, притаившуюся на скамейке у домика. Она? Сердце на мгновение сжалось, но Кастилос заставил его биться ровно. Пусть так. Если она его ждетони поговорят сейчас. Быть может, она сумеет указать ему путь. Быть может, он укажет путь ей. Живые мертвецы должны помогать друг другу.
Но Кастилос подошел ближе, и стало ясно, что ничего общего со стройной фигуркой принцессы у этой бесформенной кучи нет. Кастилос ускорил шаги. Куча зашевелилась, выпростала руку из складок темной одежды. Старая, сморщенная рука, такое же лицо. Старушка? Та загадочная старушка, о которой говорила Ирабиль?