ЗВЕЗДНАЯ ЕВАФантастика русской эмиграцииТом II
Н. Наядин (Прохожий). Неизвестные племена
Уже очень давно величественные залы Лондонского Королевского Географического Общества не видели такого оживления, такого съезда знаменитейших путешественников и исследователей, как в день сенсационного доклада профессора Шримпа, молодого, но уже выдвинувшегося своим трудом «О вероятных причинах возникновения и исчезновения племени Ву-ву, по источникам финикиян и нубийцев в III веке до P. X.».
Профессор Шримп докладывал об открытом им в дебрях Африки совершенно неизвестном науке племени «Белых дикарей».
Дикари эти по преимуществу люди большого роста, светлоглазые, одеты в звериные шкуры, промышляют охотой первобытным способом: копьями и стрелами. Женщины у них отличаются красотой и плодовитостью. Говорят эти дикари на языке ему, члену Королевского О-ва, неизвестном, причем разговор свой часто прерывают лошадеобразным хохотом. По-видимому, язычники. Профессору Шримпу, с риском быть замеченным, убитым и съеденным посчастливилось увидеть в бинокль их религиозный обряд, во время которого дикари часто валились на землю, махая правой рукой. Полунагие женщины, с леопардовыми шкурами на бедрах, довольно гармонично пели священные гимны.
Главный жрец, из себя мужчина суровый, сильно волосатый, седой и тучный. После обряда дикари на него набрасывались и нюхали ему руки.
Селение вновь открытых дикарей расположено под 15° южной широты и 85° долготы, за землями каннибалов и черных карликов, среди необъятного девственного леса, кишащего кровожадными зверьми и ядовитыми гадами. Миль на 65 севернее их селения лежат знаменитые и почти неисследованные болотистые равнины «Тафанда», прозванные туземцами «Проклятой долиной». Смертельные испарения этих болот являются причиной мучительной и верной смерти всякого живого существа, попадающего в эту роковую полосу.
Именно недалеко от этого места погиб в 1777 году известный английский путешественник капитан Вильям Мак-Корк и в 8 милях именно от этого места теряются следы португальской экспедиции Ле Горта 1798 года и голландской, Юлиуса Ван Кактуса 1800 года.
Легко себе представить те невероятные лишения и трудности, которые выпали на долю профессора Шримпа и его экспедиции на путях к изумительному открытию.
Почти все переболели цингой; когда припасы вышли, экспедиция 52 дня питалась корнями и пила мутную воду из редких в этой знойной стране источников. Треть отряда погибла в борьбе с зулусами и черными карликами, следовавшими за экспедицией по пятам, как шакалы.
Помощник профессора Шримпа, доктор Томас Гейлл, был съеден каннибалами в сыром виде.
За время своего 7-ми месячного путешествия до становища дикарей экспедиция сделала 9.984 мили, причем треть этого расстояния никогда не была исследована.
* * *
В результате бурных прений, последовавших за замечательным докладом профессора, Лондонское Королевское Географическое О-во решило в срочном порядке снарядить новую экспедицию, обеспеченную всем необходимым для проверки и удостоверения изумительного открытия. Военное министерство выдало экспедиции 7 пулеметов Луиса; Морское в свою очередь снабдило экспедицию прекрасной яхтой «Волкодав». В состав экспедиции вошли заметные представители всех отраслей науки; привлеченные опасностью предприятия и возможностью сенсационных авантюр, зачислились в экспедицию лучшие охотники и стрелки, имена которых появлялись не раз на страницах журналов: «The Hunter», «Adventures», «The Flame of Glory» и многих других.
* * *
В ноябре месяце экспедиция, в составе 84-х человек, сопутствуемая восторженными криками громадной толпы, рыданиями близких, горячими пожеланиями друзей, под звуки музыки двух военных оркестров отплыла от туманных берегов Англии к берегам далекой, знойной, таинственной Африки.
В последний момент к экспедиции присоединился русский ученый, б. приват-доцент Московского университета Джон (Иван Дымбин).
* * *
Через несколько месяцев оставшаяся на ногах часть экспедиции, во главе с профессором Шримпом, изнуренная лишениями и болезнями, потерявшая от тропической лихорадки и в схватках с черными дикарями большую часть своего состава, прорубая себе узкий путь в зарослях девственного леса, приблизились к становищу «Белых дикарей». Совсем внезапно, будто откуда-то свалилась, нахлынула тропическая ночь и своей черной, густой пеленой залила и лес и измученных людей.
Вместе с наступлением темноты, лес ожил; где-то невдалеке мрачно и грозно зарыкали львы, истерически-визгливо захохотали гиены, тоскливо завопила какая-то птица. Ягуар запел протяжно и сладострастно. Чувство тоски, предчувствие чего-то страшного, неотвратимого вошло в души трепещущих путешественников. Шримп, еле держащийся на ногах от усталости и голода, шепотом отдал приказание и экспедиция, выставив два уцелевших пулемета, залегла в густых зарослях, шагах в трехстах от лагеря дикарей.
На поляне, тонувшей в густом мраке тропической ночи, было разбито несколько больших шалашей. У пылавшего костра виднелись три полуобнаженных фигуры, освещенных зловещим красным пламенем.
Лица дикарей были закрыты густыми, длинными космами волос и широкими бородами. На каждом дикаре была тигровая шкура, пристегнутая под подбородком ожерельем из львиных зубов. Двое, лежа у костра, изредка поправляли жарившийся на железном стержне огромный окорок. Иногда они перебрасывались короткими фразами.
Приват-доцент Дымбин, который страдал сильной близорукостью и у которого очки дорогой были конфискованы королем черных карликов, со своего места ничего не видел и, решив подобраться поближе, осторожно, сдерживая дыхание, исцарапав в кровь руки и колена, подполз, к ужасу профессора Шримпа, к самым шалашам и, напряженно вытянув шею, стал прислушиваться.
В этот момент дикарь, стоявший у костра, перехватил копье на руку и ткнул им в костер; из костра с треском вылетел сноп красных искр.
Дикарь, лежавший мечтательно у костра, лениво повернул голову и проговорил:
Вы бы, Семен Петрович, чем костер ворошить, лучше бы своим копьишком ягуарчика на другой бок перевернули бы А то подгорит, не дай Бог
Не подгорит низким басом отозвался другой, лежавший у костра, чего ему подгорать Он мокрый еще Его, проклятого, моя Марья Ивановна сутки в обезьяньем молоке мочила Не подгори-и-ит
Дымбин от неожиданности икнул и приподнялся.
Дикари моментально вскочили и, натянув луки, повернулись в его сторону
Не иначе как тигр. проговорил один мягким тенорком.
А Дымбин, не помня себя, кинулся на поляну и подбежал к костру.
Семен Петрович, заорал он в исступлении, схватывая в свои объятия дикаря, стоявшего раньше у костра, Бородкин!.. Вы ли это?!.. С ума я схожу, что ли?!..
У дикаря, в свою очередь, от изумления лопнуло ожерелье из львиных зубов, тигровая шкура мягко упала на траву и его обнаженное тело, тело члена судебной палаты Семена Петровича Бородкина, предстало перед восхищенным взором Дымбина точь-в-точь таким, каким он часто видывал его в московских Сандуновских банях. Только пополнел будто.
Дымбин Ванюш в сладостном изнеможении прошептал дикарь, смахивая с левого глаза неожиданную слезу. И где привелось видеться Бож-же мой, Бож-же. Сколько лет, сколько зим? А?
Двое других дикарей, поборов первое изумление и испуг перед европейцем, приосанились и, шаркнувши босыми ногами, проговорили:
Разрешите представиться: бывший командир тяжелой батареи, капитан Пенка
Председатель уездной земской управы Окуньков
Капитан Пенка снял с ремня у пояса трубу из бегемотова хвоста и в ароматном воздухе тропической ночи бодро и радостно пропел сигнал:
«Быстро вскочивши,
Исполним свой долг»
В тот же миг поляна ожила и наполнилась людьми. Из шалашей выскакивали мужчины с кольями и стрелами в руках; выбегали женщины, прекрасные, обнаженные, наспех накидывая на себя звериные шкуры: послышались крики и плачь детей
Это сигнал на случай нападения львов, звякнув воображаемыми шпорами, дружелюбно объяснил капитан Пенка.
С вершины высоченных пальм с молниеносной быстротой и ловкостью обезьян спустилось несколько обнаженных молодых людей. Один из них, заметив незнакомого, поспешно втиснул в глаз монокль из слюны молодого аллигатора, подошел к Дымбину и сказал:
Представляюсь: адвокат Аполлон Бантов.
Между тем, толпа дикарей окружила Дымбина. Со многими он был знаком. Раздались восклицания:
Конечно ж, на Малой Бронной Господи ж
Хо-хо-хо Да, да Собинов еще тогда себе на фрак уху вывернул
Эх, Иньков-то ведь в вашей Европе помер
Будем знакомы: протоиерей Воздвиженской церкви Ароматов.
* * *
Когда волнение улеглось и все уселись у костра, княгиня Грен-Гренская предложила Дымбину чайку из зеленых почек молодых кактусов, поданных в маленьких обезьяньих черепах. Семен Петрович Бородкин был главой племени и, так как он отличался гурманством и ревниво следил за столом, то твердая и гладкая, как доска, кожа слона, заменявшая скатерть, была уставлена самыми разнообразными закусками: паштет из язычков молоденьких крокодильчиков, копченые ушки леопардовых детенышей, сладкое молоко диких кошек с сухариками из сухих финиковых листьев, колбаса из тигровых щек и еще много такого, чего никак не найти в лучших европейских ресторанах.
Насытившись и закурив душистую сигару из листьев «Индексос Пнеуматикон», Семен Петрович, отвечая на град вопросов Дымбина, степенно повел рассказ:
Началось, батюшка, все из-за виз проклятых Всякий из нас раньше хотел в Европу проехать Кто в Берлин, кто в Париж, кто в Вену И «американцев» много было Бегали, просили, молили Никуда виз не давали. Говорили: «Опасный вы народ; разложить нас можете обременить и обобрать нас можете!» Таким образом в Александрии, два года назад, образовалась большая компания без виз, без работы и со смертельным желанием бежать, хоть к черту на кулички. Лишь бы селиться и жить без виз, без паспортов, без надзора, без политики Ну, и пошли
Блаженни яже оставите богатства тленные и собрания нечестивых, вставил батюшка торжественным голосом.
Во-во Ну и вот, после долгих мытарств, мы, 157 человек, и набрели на наше нынешнее государство И счастье еще наше было, что у нас было много военных А то ведь мы войны вели и с зулусами, и с каннибалами, и с другими, имена же их ты Господи веси Племя «Лесных детей» до сих пор нам дань платит
Мы с них сушенными фруктами и молодыми слонами получаем, проговорил солидный мужчина в выцветшей фуражке акцизного ведомства.
Однажды, батенька, 4 дня вели бой с зулусами и выскочили только благодаря тому, что наш полковник зашел к ним в тыл.
Никак нет, Семен Петрович, вежливо прервал Бородкина бравый человек в пушистой пелеринке из львиных грив, по видимости, бывший гусар, я применил охват флангов, тактика ликвидации Молодечненского прорыва 1916 года
Во-во, именно охват фланговс удовольствием повторил Семен Петрович. Посадил, понимаете, 60 человек на слонов, которых приручил Сергей Сергеич, он раньше был учителем ботаники и зоологии.
Принцип индусской кавалерии англичан, вставил гусар.
Во-во-во будто индусы И трах-тарарах на эфиопов! Те, конечно, драпу Я сам бумерангом 9 человек уложил. А теперь у нас и артиллерия есть; капитан Пенка две катапульты соорудил. Мы ими от носорогов и львов отбиваемся
Бородкин почесал свое голое колено и живо спросил:
А Клопотова, Егор Петровича, помните? Жаль, лишились мы его. Народец тут есть один, «Занзиранги» Так они его к себе королем пригласили. Как мы его не отговаривали, пошел таки! «Опротивела, говорит, мне жизнь беженская; желаю царствовать и, теперь, говорит, сам буду визы выдавать». Вот на прошлой неделе его приносили сюда в преферанс играть. Он своим занзирангам приказывает носить себя на носилках и петь ему хвалебные гимны. Стыдили мы его, все-таки человек и в летах уже и присяжный поверенный, ничего не помогает. «С детства, говорит, честолюбив был». Является всегда со свитой, с музыкой. Одну арапку выучил «Гайда тройку» петь. Говорить, хочет цыганский хор составить. Имен их не знает, так у всех на голых животах цифры белой краской намалевал. И ему удобно, и им нравится Чудак!..
Костер догорал Семен Петрович задумался Где-то в лесу зарычал лев и завыл шакал. Семен Петрович прислушался и с удовольствием сказал:
Так и живем теперь здесь, так и поживаем воздух прекрасный, лес, вода родниковая дичь и плоды Вот у Верочки Семенцовой что-то вроде туберкулеза было, так теперь и помину нет. Виктор Александрович театр открыл; Федулин газетку на буковой коре издает. Нечего Бога гневить, хорошо у нас Ни болезней, ни тревог, ни политики, знай живи, толстей, да Бога славь. Наш отец Ароматов каждый вечер службы отправляет
Ибо в Писании сказано: «Не единым хлебом жив человек», низким басом отозвался батюшка.
Долго рассказывал Бородкин и перед Дымбиным встала полная картина обретенного этими людьми благополучия и духовного равновесия. На его робкий вопрос, не нужны ли визы в Европу, к культуре, полуголые люди в звериных шкурах чистосердечно и мягко рассмеялись.
Бог с ней, с Европой этой Будет! Заболеешь еще там Опять же партии там разные Социализмы, конфискации, репрессии, депрессии, интриги Будет.
Бог с ней, с Европой, разнеженно повторил Бородин, живем мы тихо, мирно, благородно работаем, боремся за жизнь и размножаемся Нет ни забот, ни времени Вверху небо, а внизу мы мелкие рабы, преданные Господу
Ибо сказано, проникновенно вставил батюшка, «У Бога тысяча лет, как один день, и один день, как тысяча лет».
Взволнованный Дымбин вскочил с места, сорвал с себя пиджак и сталь нервно расшнуровывать ботинки.
Остаюсь с вами, закричал он, подайте мне леопардовую шкуру!
* * *
Когда Дымбин кинулся на поляну, профессор Шримп, задрожав от ужаса, подал экспедиции знак к отступлению.
Очутившись на безопасном расстоянии, Шримп решил, что Дымбин от пережитых потрясений сошел с ума, что он съеден дикарями, что долее оставаться экспедиции небезопасно, что цель экспедиции, проверить и удостоверить открытиедостигнута, а посему можно ехать обратно на родину.
* * *
Несомненно то, что в самых отдаленных уголках земного шара существуют племена неизвестных науке белых дикарей. Но если наука этого не знает, нашего брата не проведешь!
Мы знаем, что это за публика!
А. Росселевич. Наши на Луне
I
Василий Иванович Штучкин, сотрудник русской газеты «Разное время», шел по темным и грязным белградским улицам в самом подавленном состоянии духа. Редактор вечно задерживает плату, совершенно не желая считаться с тем, что Василий Иванович ведет такой ответственный отдел, как «Вести с Родины», и даже сам в случае нужды пишет письма из Советской России! И из-за небрежности редактораквартирная хозяйка уже подозрительно смотрит на самого Штучкина, а сегодня так прямо заявила ему: «Ви, господине, не мойте да ме гнявите!», иными словами, «убирайтесь к монаху!»
«Какая наглость, какая несправедливость!»думал Василий Иванович, переходя через мрачную улицу Короля Александра. «Толстая дура-хозяйка совершенно не желает понять, что я ведь скоро получу деньги и уплачу за все! Ну, правда, с опозданием, но я же объяснил ей причины!» И, окончательно огорченный, Василий Иванович зашевелил губами и, подумав немного, решил отправиться в «Теремок», уютный русский ресторан, где его терпеливо кормили в кредит.
Придя туда, он уселся у печки, задумчиво посмотрел на стенных павлинов, чему-то улыбнулся и подозвал юношу-кельнера:
Дай мне, братец Коля, водчонки динара на четыре!
Хозяин велел, чтоб вам больше в кредит водки не давать, пробасил пухлый Коля.
Скажи хозяину как его? чтоб не валял дурака! Что он, не верит, что ли? этого в первый раз я пришел, что ли?
Потому и не дает, что не в первый раз! Уж научены! вмешался из-за буфетной стойки другой кельнер, вечно мрачный Иван Васильевич. Знаем уж, не в первый раз!
Но Василий Иванович не удостоил его ответом:
Одним словом, дай мне водки, Коля! С хозяином я сам того сам поговорю потом!
Ну, ваше дело! Закуску тоже?
Какая к черту закуска! Впрочем, давай чего-нибудь, все равно платить не буду. Только хлеба побольше, уж ты там постарайся!
Не успел Василий Иванович получить все заказанное, как в ресторан вошел его друг и приятель, Михаил Михайлович Перевракин, юркий и пронырливый человечек с увлекающимся характером и кучей всевозможных планов и предприятий в голове. Подсел, помолчал, тоже спросил себе водки и селедку.