Арена - Никки Каллен

Никки КалленАрена

* * *

В 1984 году у группы Duran Duran вышел концертник под названием «Arena». На том диске, который есть у меня, десять песен. Мне всегда хотелось сказать Duran Duran, как они прекрасны. И я решила написать свою «Арену»; названия рассказовэто названия песен из альбома. Просто и концептуально, как тыквенные семечки.

Duran Duran, вы прекрасны!

Все прочие упомянутые-использованные имена, цельные или разбросанные, типа Даниэле Рустиони, Кайла Маклахлана, Венсана Касселя, Синаэто не совпаденияэто все те жетоже признания в любви.

Is there something i should know?

Мой отец был военным; окончил Суворовскую академию, «сурововскую»как он называл ее в разговорах только для нас, «мальчиков», братьев, его двух сыновей; иногда младший брат просил его рассказатьо мечте, о решении; он зачитывался по ночам наполеоновским «Египетским походом», воспоминаниями маршала Жукова; мама вздыхала, будто роняла тяжелое, уходила на кухню, где всегда на холодильнике лежала книга Хмелевской, и куриладлинные белые сигареты, похожие на восковые свечки в православных церквях; она очень быстро устала быть женой военного; каждый переезд для нее становился не обретением, а потерей. А мы втроем оставались разговаривать; это мы умели: строить планы, прожекты по старому стилю; сидеть в креслахих под нас тоже было три, голубых, плюшевых, с огромными, как лапы, подлокотниками, словно из мультиков медведи; «истинная сущность ваших душ»,  приговаривала мама, когда в очередной раз, переезжая, приходилось тащить их на этажи. Жизнь родителей тогда казалась предметом с распродажиненужным, но красивым, то, что вспоминаешь, уехав надолго. А своябелым пляжем в пасмурный день: только проснулся, отпуск, раннее утро, серая пена, выброшенные на берег ночным штормом морская капуста и отполированное стекло. Я всегда собираю такое стекло на морегладкое, непрозрачное,  как жаль, что не этоденьги Брат тоже мечтал стать военным; и стал; сейчас он где-то в раскаленной стране, пишет мне иногда письма, словно и не уезжал никудасловно мы никогда не росли, не взрослели, не расставались; словно он пишет их сам себе; через времена; своему придуманному брату; как я отвечаю емуне зная, какого цвета сейчас у него глаза. Прошла тысяча летдвадцать восемь тысяч лет, фантастическое число, фильм «Солярис», замкнутое пространство, придуманное и повторяемое; я разошелся с женой и живу на белом пляже, сочиняю воспоминания, гуляю с собакой, боюсь ее потерять, замерзнуть сердцем. Еще здесь наступает осень, и море выбрасывает по утрам на бледный, как усталые лица, берег морскую капусту и отполированное стекло

В год, когда брат поступил в академиюмама выкурила на кухне три пачки, я выносил мусор и сохранил одну,  мы опять переехали. Таскать кресла отец нанял грузчиков. Город был небольшой, очень старый; около тысячи лет; из такси он показался мне иллюстрацией к сказкам братьев Гримм. В несколько подъездов домиз красного кирпича, высокие, узкие, словно стрелы, окна, словно не дом, а храм,  и всюду плющ; сердцевина лета, сирень, жасмин, отравленные короли. Я отнес документы в школу через два кварталатаких же зеленых и готических; а на обратном пути влюбился в девушку: она шла, легкая, как туман, в белом платьеабсолютно белом, хотя был конец рабочего дня,  восхищаюсь людьми, умеющими носить белый цвет, не собирая на подол и локти всю мировую пыль. Волосы у нее были темные, как и глазакарие; лицо благородное, словно серебро,  я поймал отражение в витрине. Она заметила, что я иду за ней, улыбнулась. В руках она несла толстые, как плюшевые игрушки, пакеты из супермаркета. Я смутился и отстал; зашел в чужой дворсмотреть на красный кирпич стен столетней давности. Старушка, сторожившая на лавочке белье, рассказала, что весь этот квартал застраивался для купцов первой гильдии,  почти все они были связаны родственными отношениями, потому-то все дома одинаковые. «И кто здесь теперь только не живет, от привидений до странников»; и я ушел, рассказав в натуральный обмен основное о своей семье. Мир наполнился сказкой. Никогда он не был для меня отчаянием или страхом; не потому что я счастлив или глуп, надеюсь,  просто мне всегда хотелось говоритьрассказыватьслушатьсейчас писатькак слабость; другие любят сладкое. Когда облекаешь действительность в слова, она теряет общечеловеческий смысли становится твоей собственностью, как чувства, успевшие спрятаться в дневник; можно превратить во что хочешь. Вы когда-нибудь играли в «секретики»: когда роешь в земле ямку, кладешь обыкновенный фантик и сверху стекло, и закапываешь, несколько дней молчишь, а потом берешь друга и начинаешь искать, повествуя о невиданной красе? Вот что был для меня мир и что есть теперьмое воспоминание о той осени в противовес этойпервой старой

Я искал секрет. Разгадку и при этомзагадку. Все зашифровывал и терял ключ, потом с наслаждением, присущим глотку воды, вспоминал место и звук. Истории, реальность для которыхповод уйти в придумывание историй. Иногда мне казалось, когда я сидел в комнате, полной людей, что зашелестят крыльяогромные, как мосты,  разворачиваясь, будто веер, у меня за спиной

У нашего подъезда тоже сидели на лавочке старушки. Их кожа напоминала мне газетную бумагу. Они проводили меня взглядами, похожими на снежки за шиворот; дома мама готовила обед.

 Люк,  меня назвали, кстати, в честь Скайуокера,  пока ты не успел скинуть кроссовки, сходи в магазин за солью, а то будете как в «Короле Лире»страдать без любви

Я спустился на один пролеттретий этажи, передумав идти в магазин, позвонил в первую дверь. Двери, кстати, тоже были одинаковыми, как белые рубашки,  сплошь подделка под черное дерево. Звонок отозвался в глубине квартиры эхомсловно там не было никакой мебели, а лишь полный зеркал танцевальный зал. Потом залаяла собакатоже издалека; словно в квартире таились целые вересковые пустоши и кто-то охотился; а потом шагии дверь открылась, стремительно, как ветер в лицо,  я чуть не упал.

 Да?

Он был моих лет, ну, может, чуть старшеоттого, что глаза темнее и синева на щеках. Бледный, как вещи в сумерках; темные волосы в очень красивом проборе и с челкой, как с фотографий начала века; эдакий Феликс Юсупов. Нос и губыкак нарисованные карандашом средней твердости. Белая рубашка и черные узкие бархатные брюки; босиком. До этого я никогда не видел столь красивых людейтолько та девушка в витринеона напоминала его отражение. Собака, стройная, как туфли на шпильке, колли, запуталась в его ногах.

 Да?  повторил он.  Ты что, оглох?  будто мы прожили вместе не одну жизнь и здорово надоели друг другумушкетеры сто сорок лет спустя.

 У вас не будет соли?

 Соли? Которую в еду кладут?

 А есть еще какая?

 Для ванн, у меня сестра любит

 Давайте, если не жалко.

Он смотрел на меня минутус тех пор мне нравятся кинофильмы, использующие молчание, как диалог; потом засмеялся:

 Ты кто?  вот так и выбираешь свою судьбу; но я не успел ответить: сзади меня раздался женский голос:

 Кароль, здравствуй, а кто этот мальчик?

Колли прыгнула сквозь меня в ее объятияя обернулся, и это была девушка из витрины: вблизи она оказалась настоящей красавицей, словно кольцо из стекла или словарь с застежками, в перламутровом переплете.

 Не знаю; позвонил, попросил соли, не представился.

 Да, не по-английски как-то,  и я представился:Люк, ваш новый сосед с четвертого.

 А, вы та семья военного,  сказала девушка и заволокла колли в прихожую, сняла ошейник и поводок с вешалки, полной шляпсоломенных, фетровых, с цветами, ягодками, шарфамисловно театральная гримерка.  Кароль, помоги,  парень придержал морду собаки.  А мы брат и сестра, Кароль и Каролина

 Карамболина, Карамболетта,  спел Кароль фантастически серебристым голосом и подмигнул; пол под моими ногами превратился в стеклянный, и заплавали золотые, пурпуровые рыбынастолько фантастическими, невероятными были эти брат и сестра, сказочными, как музыка Dead Can Dance, прикосновение к другим мирам. Потом Каролина вышла с собакой, оставив пакеты в прихожей; Кароль сел на черный, без пылинок, песчинок, словно черная дыра, ковер и стал в них шариться по-детскив поисках интересного.

 Ничего интересного,  констатировал; я же все это время стоял у приоткрытой двери и наслаждался, словно видом из окна: сосны, водопад, Твин Пикс на краю земли.  Можешь сам посмотреть. Ни шоколада «далматинец», ни орехового масла, ни клубничного или персикового венгерского компота

 Любишь сладкое?

 Люблю.

 Не по-мужски.

 Я не настаиваю на своей мужской природе, как перец на водке,  и засмеялся, будто кто-то поскользнулся на банановой кожуре,  а, ты же любишь соль Селедку, наверное, винегрет, бульоны всякие Огурцы. Все, что полезно. Морковку с чесноком

 Слушай, ты дашь мне соль? А то мы с папой останемся без обеда.

Он неохотно встал, отряхнулся, как от воды, и ушел на кухню, стукнул шкафом, как кулаком; я не удержался, заглянул в пакеты: два палмоливовских геля для душа, бледно-желтые, как луна на исходе, банановые яблоки, черный хлеб, булочки с корицей, всякие крупы, пакеты молока, йогурты Он кашлянул у меня над ухомя покраснел, взял соль на белом стеклянном блюдечке и ушел; дверь за мной тяжело захлопнулась, как ворота замка за неугодным вассалом

Потом мы ели солянку, хлеб с отрубями, кофе из жестянки; куча вещей под ногамикак камни; мама вытащила только тарелки, вилки, кружки, чайник и казанок и подключила холодильник; «мам,  сказал я,  у нас потрясные соседи снизу»; она мыла посуду; тяжелая светлая коса вокруг головысловно старорусская дворянка; потом вытерла руки пушистым полотенцем, взяла сигарету, тонкую, как соломинка, и только тогда переспросила наконец: «что?»

 У нас очень странные соседи снизупарень и девушка очень красивые, с собакой-колли

 Гражданский брак?

 Нет, брат и сестра; а что, это важно?  удивился я; ну что за уроды эти взрослые: говоришь им о цвете глаз твоего нового другастранном, как отблеск заката на стекле,  вдруг он вампир? а они тебе: кто его родители, как он учится, куда думает поступать; а потом сам становишься такимопределенным, определяющим, как геометрия

 Одни, без родителей?

 Да вроде,  в одном городе у меня были знакомые без родителейдва брата, Марк Аврелий и Юэн; их мама умерла от рака, отец не выдержал без неезастрелился, но они никогда не говорили об этом; я учился с Марком Аврелием в одном классе, он был старше брата на шесть летучил его пить, курить, читать древних философов; в их квартире тусовался весь город.  Но они не маленькие

Тут раздался звонок, как по сценарию, и пришла соседкатоже знакомиться; с тортом собственного приготовления; «ваш сын?» «да, старший, Люк, второй, Ган, уехал учиться в суворовское» «боже, что вы говорите, это так необычно, а у меня две дочери-близняшки»; поставили чайник, уселись у окна, как куры на насест; «над вами живут Албарны, очень хорошая семья; он, правда, выпивает частенько, но работа такаясвоя автомастерская; руки золотые, всю мебель в доме сам сделал, матьбиблиотекарь в тюрьме, представляете; очень красивая женщина; у них тоже двое сыновей А под вами»

 Люк сказал, какие-то брат и сестра без родителей,  они обе вдруг глянули на меня; я ел торт и тупо покраснел, словно своровал мелочь.  Он попросил у них соли к обеду, я еще не все тюки распаковала

 Каролина так рано была дома?  удивилась соседка, а я почувствовал запах: любопытства, пыли, лимона

 Мне открыл парень,  ответил еле слышно, наблюдая, как данное мне откровение от Бога на моих глазах превращается в сплетню-макраме.

 Как странно; кажется, вы первый человек, кто увидел его впервые за пять лет. Калиновские живут здесь уже лет пять, эмигранты из Польши, и все эти пять лет он не выходит из дома  мама резко повернулась, пепел с сигареты просыпался ей на фартук; и я понял, что ей неинтересно.

 Просто роман какой-то.

 Не роман, а паразит,  резко ответствовала соседка, словно речь шла о позиции нашей страны в новой войне.  Его сестрагений, молодой ученый, физик-ядерщик; ее пригласили сразу после защиты диссертации в наш космический городокнаш отец сегодня в пять утра уехал туда на служебной машине, работать; чудесная девушка: всегда место в автобусе пенсионерам уступает, поговорит при встрече; а брат живет за ее счет который год, даже в магазин не сходит. Школу давно окончил и болтается без дела

 Откуда вы знаете, может, он писательдавно под псевдонимом Нобелевскую премию получил,  сказал я; соседка засмеялась; кажется, она не верила в то, что люди по соседству могут получать премии и вообщебыть не из крови и плоти и желаний; нормальная философия: прекрасные истории случаются с кем-нибудь другим. «Приходите ко мне в гости, за солью, чем угодно, очень буду рада»,  мама вышла проводить ее в прихожую, тоже заваленную коробками, тюками, как ворота осадного города; а внутри меня поднялся настоящий белый шторм. Наверное, это было все то же пошлое, бледное, как в холод, любопытство, но мне оно казалось благородным, ведь я в своем мире был положительный герой; мушкетер, рыцарь Розы; два дня мы с отцом распаковывали вещи, кресла, ставили их у окна, не нравилось; двигали к двери, рядом ставили стеллажи, на нихштуки из IKEA и книгиполную «Библиотеку приключений». На утро третьего дня я помыл блюдечко, спустился этажом ниже и позвонил в их дверь. Долго никто не открывал, даже лая не было слышно; «Каролина взяла собаку, Кароль спит»,  подумал я; стеклянный домик воображения; еще раз позвонил; звонок у них был обычныйрезкое сопрано; приложил ухо к замку, как ковбои к земле; потом поставил блюдечко под дверь, написал на листочке из блокнота с дневником моего сердца «спасибо» и шагнул по лестнице вниз, к улице; нужно еще забежать в школупосмотреть расписание. Дверь позади меня открылась.

 Ну, чего тебе?  голос его прозвучал сердито, будто его оторвали от классного детектива.

 Блюдечко принес, вернуть,  он сшиб его дверью, оно покатилось, как яйцо, вместе с запиской к ступенькам, но я поймал.

 О господи,  сказал он, взъерошил волосы; в белой приталенной рубашке, с рукавами, закатанными под тонкие, как ветки, локти, и в этих бархатных штанах он казался богом, человеком с постера; совершенный и изящный, как восемнадцатый век.  Слушай, ты не мог бы выгулять Миледи Винтер? Я обычно ее так отпускаю, с ошейником, и она всегда возвращалась, но я все жду, что не вернется

Я поднялся. Он впустил меня в прихожую, свистнул собаку, начал бороться с ошейником, поводком и рыжими лапами.

 Шарлотта Бейль, Миледи Винтер, леди Клариккак в кондитерской, я бы не выбрал

 Каролина назвала,  он увернулся от языка,  ее любимая книжка. Она же там в основном под этим именем А ты, часом, не Скайуокер?

 Да, а мой братГан. Папа обожает «Звездные войны».

 А ты?

 Да, ничего не имею против в выходные с тазиком оливье.

 А меня назвали в честь Папы Римского: я родился в день, когда в него стреляли; мои родители католики, для них это было важно Главноеэто найти то самое имя; гласные-согласные, цвет-звук-вкус; национальная принадлежность не имеет значения. Правда? Ненавижу сугубо национальные литературы, хлорированную воду и сплетников

Я ушел гулять с Миледи Винтер; она была сильная, как ветер; весь квартал красных домов-близнецов тихо полоскался за ней в невесомости, пока она гоняла голубей; последними мышечными усилиями я повернул, как старинный резной штурвал, домой; Кароль уже ждал на пороге; «в окно посмотрел»,  объяснил, и я представил, как отгибается украдкой край малиновой занавески: не дай бог внешний мир заметит, что им кто-то интересуется Из квартиры тянуло кофе с корицей.

 Спасибо.

 Не за что. Хотяесть за что; угостишь кофе?

 Гм  он наклонился к собаке, и я стал местом, освещенным луной. Решил отомстить.

 Ты не любишь сплетников, потому что о тебе сплетничают. Погоди, как там: не работает, сидит на шее у сестры, такой хорошенькой и хорошей девушки, исамое скандальное и нетерпимоеникогда не выходит из дома. Подвергнуть его аутодафе!

Он медленно распрямился, сжал перламутровые кулаки, и я подумал: «о нет, кажется, не отомстил, а обидел; сейчас ударит»; хотя честных людей трудно обидеть, они в основном экзистенциалисты, привыкли отвечать за свое существование.

 Ведут с Каролиной нравоучительные душевные беседы на лестнице, когда она с работы приходит с тяжелыми пакетами  прошипел он, словно лопнул воздушный синий шар.  Старые, жирные, пыльные бляди. Слава богу, моя сестра слишком хорошо воспитана в отличие от них; молча выслушивает и спрашивает еще: «а как ваше здоровье?» Если я не выхожу из дома, так это чтобы с людьми не встречаться, с подобными им; которым есть дело до всего, потому что у них нет своих дел. Что же до работыя в месяц зарабатываю больше, чем весь этот дом за год.