Как воспринял это Андрей? Как нормальное явление: следствие во всем разобралось. Мне он заявил: «Я ведь говорил, что не виноват». И все. Даже спасибо не сказал.
Но так и должно быть, конечно, за что ему мне спасибо говоритьон ведь не виноват.
Самбист
В одну из летних ночей 1975 года в Ленинграде я дежурил по отделению милиции в качестве инспектора уголовного розыска. Когда по отделению все шло спокойно и не было никаких происшествий, мы обязаны были проверять несение службы постовыми милиционерами. Но так как я мог понадобиться в любую минуту, мне выделили автомашину с водителем, и мы поехали проверять посты. Уже возвращаясь в отделение милиции, на улице Союза Связи, была такая улица в Ленинграде, мы увидели, что навстречу нам едет мотоциклист. Погода была хорошая, времени около четырех часов утра, видимостьотличная. Мотоциклист, увидев милицейскую машину, круто развернулся и помчался прочь от нас. Мы заподозрили, что это угонщик, и помчались за ним. Стал он водить нас по разным улицам, но видно было, что города он не знает: машина у нас была такая, что от нее убежать можно было легко, тем более на мотоцикле, а парень никак не мог от нас оторваться. Только заскочит в какой-нибудь переулок, а там выхода нет, ну он назад. Так мы его все время и догоняли. Таким образом загнали мы его на площадь Репина, оттуда в переулок, где, на наше счастье, была вырыта большая яма. Парень туда вместе со своим мотоциклом и угодил. На наше удивление, он не стал убегать, как обычно это делают угонщики, а остался стоять около мотоцикла. Мы с водителем выскочили и набросились на парня, давай ему руки крутить, сажать в машину. Водитель был мужик здоровый, лет сорока, да и я не слабенький, как говорят, в самом расцвете лет.
Парень был на вид лет 25-27, среднего роста, крепко сбитый и хорошо накачанный, в спортивном костюме.
Мы и так к нему, и так, пытаемся хоть какие-то приемы применить, которым нас когда-то обучали, а он стоит себе, как Аполлон, и только отмахивается от нас и просит: «Только мотоцикл не бросайте, только мотоцикл не бросайте». Водитель, я вижу, уже озверел и готов ему по голове дать, чтобы тот отключился. Возились мы с ним минут тридцать, но все бесполезно, выдохлись. «Ладно, говорю я водителю, он ведь не бежит, погоди». И спрашиваю у парня: «В отделение пойдешь?». «Пойду, отвечает, только с мотоциклом».
Помогли мы ему вытащить из ямы мотоцикл и покатили их обоих в отделение. Вернее, он мотоцикл покатил, а мы сзади на машине ехали.
В отделении уже выяснили, что Петр, так звали парня, является мастером спорта по самбо, проживает в небольшом городке и приехал в Ленинград покупать мотоцикл. Деньги копил несколько лет и, наконец, сбылась его мечта: он купил себе железного коня. Все документы у него были в порядке. Я и спрашиваю его: «Чего же ты убегал, ведь у тебя документы есть!». «Испугался милиции», отвечает. А зря, ведь советская милиция была не полицией и ничего ни у кого не отбирала.
Наши водители помогли Петру отремонтировать мотоцикл, так как он не заводился после полета в яму, и поехал Петр к себе на родину, а мы долго вспоминали этот случай и смеялись, как безуспешно и старательно пытались его скрутить. Самбистпротив такого не попрешь.
Месть
Это было в 1975 году, работал я в то время в Первом отделении милиции Ленинграда инспектором уголовного розыска.
По роду своей работы мы обязаны были знать свой подучетный контингент, в том числе и ранее судимых. Поэтому, когда они возвращались домой после отбытия наказания и прописывались у себя дома, были обязаны явиться в уголовный розыск, где на них заполняли карточки и ставили их на учет.
В один из дней ко мне в кабинет постучалась миловидная девушка небольшого роста и спрашивает: «Можно к вам?». «Конечно, заходите. В чем проблема?» отвечаю я. Она протягивает мне копию приговора и говорит: «Вот, я на учет пришла встать». Я удивился, настолько весь ее облик не вязался с судимостью. «Присаживайтесь», отвечаю и принимаюсь читать приговор.
Татьяна, так звали эту девушку, пять лет назад в своей квартире причинила своему знакомому тяжкие телесные повреждения, выразившиеся конкретно в том, что она отрезала ему детородный орган. Полностью. И точка. За это варварство ей дали наказание в виде восьми лет лишения свободы, и вот она спустя пять лет досрочно освободилась. Глядя на эту маленькую скромную девушку, абсолютно мне не верилось, что она на такое способна, и поэтому я начал ее расспрашивать. Она, конечно, долго отнекивалась, но в конце концов мне удалось ее разговоритьразве мы не опера! И вот что она мне рассказала.
Проживала Татьяна на улице Союза Печатников, в коммунальной квартире, где занимала одну комнату. Родителей у нее уже не было, работала она машинисткой в строительном тресте. Где-то года за три до происшествия познакомилась она с одним парнем, звали его Федором. Работал Федор на заводе слесарем, был спокойный, тихий, ей пришелся по душе, и стали они встречаться. Татьяна полюбила Федора, и он переехал к ней жить, и все дело шло к женитьбе, но тут Татьяна заприметила, что Федор стал приходить домой выпивший. Особого внимания она на это не обращала и не пилила его, хотя это ей и не нравилось. Но время шло, и Федор стал вообще пропадать где-то по ночам. На вопросы о том, где он был, отвечал, что загулял с приятелями. А тут неожиданно пропал вообще. Нет его день, два, неделю. Пошла Татьяна на завод и выяснила, что Федор жив-здоров, работает. Не стала она вызывать его, чтобы поговорить, просто развернулась и ушла. Гордость имела: что делатьразлюбил так разлюбил, переборола себя, стала дальше себе поживать.
Прошло полгода. Однажды вечером, около 20 часов, раздается звонок в квартиру. Открывает дверь Татьяна, а там Федор, собственной персоной, веселый и уже поддавший, с бутылкой водки и закуской. «Можно к тебе?», спрашивает. «Заходи, коль пришел», отвечает Татьяна. Заходят они к ней в комнату, а Федор, как ни в чем не бывало, обнимает ее, целует. Татьяна молчит и ждет, что Федор скажет. А он: «Давай выпьем». Сели они за стол, выпили. Татьяна только слегка пригубила, пил в основном Федор. Затем он полез к ней. Завалил на кровать, удовлетворил свои потребности и заснул. Тут ее такая злость взяла: что же это такое, что она, проститутка какая-то, что ли, почему он с ней так поступает. Пошла на кухню, взяла нож большой и подошла к Федору. Тот крепко спал, вывалив свое хозяйство наружу. Взяла она, чик ножоми отрезала, и нет органа больше, в руках он у нее. Кровь хлынула, проснулся Федор, кричать стал. Перевязала Татьяна его, как могла, и вызвала скорую помощь, а следом и милицию.
Спросил я Татьяну: «Не жалеешь о том, что сделала?». «Нет, отвечает она, я себя уважаю». Среди нашего "подконтрольного контингента" были и те, кто вселял настоящее уважение.
Свитки
Если память мне не изменяет, было это осенью 1974 года. Работал я инспектором уголовного розыска Первого отделения милиции. Работали мы тогда по так называемому зональному методу, по нему за каждым опером закреплялась определенная территория. Конечно, это не означало, что если совершено серьезное преступление, то ты один и крутишься, тут подключаются все. Но если «мелочевка», то тогда уже сам бегаешь. За мной была закреплена территория за Крюковым каналом.
На моей территории располагалась синагога. Время было такое, что евреев только-только начали выпускать в Израиль и другие страны, и поехали они, первые переселенцы. В один из дней в отделение милиции поступила заявка, что в синагоге совершена кража. Выехал я на место происшествия. Встретил меня раввин, провел в синагогу и пояснил, что у них хранятся в синагоге свитки, по которым читают молитвы. Сегодня они обнаружили, что несколько свитков похищены. Я осмотрел место происшествия, но ничего существенного не обнаружил. Подходы к месту хранения этих самых свитков были абсолютно свободные. Вечером кто угодно мог подойти, взять свитки и уйти незамеченным, так как бывали часто моменты, когда в зале людей не было. Для решения вопроса о возбуждении уголовного дела в первую очередь имела значение стоимость похищенного. Естественно, я и поинтересовался этим. В ответ на такой запрос раввин мне ответил, что свитки стоимости не имеюттак как они бесценны. На мой второй вопрос о том, кто их мог похитить, раввин ответил, что любой, кто уезжает в Израиль, так как там они воистину дороже всего на свете: речь идет о духовной культуре целого народа.
Я все зафиксировал в заявлении и поехал докладывать руководству. Я думал, что в данном случае будет возбуждено уголовное дело, так как контроль за всеми религиозными заведениями осуществляло КГБ. Но, к моему удивлению, мое руководство к данному происшествию отнеслось прохладно: возбуждать уголовное дело не стали, а мне посоветовали самому поискать. Что значит самому, если нет уголовного дела? Стал я выяснять, кто в последнее время посещал синагогу: были туристы из США, приезжали евреи из Тбилиси. Послал я сообщения на таможню, в надежде, что при пересечении границы попадутся похитители, но никаких данных оттуда так и не поступило. У меня было серьезное подозрение, что их увезли в Тбилиси, а уже оттуда в Израиль. Но без уголовного дела перекрыть всю границу Советского Союза было практически невозможно. Прошел месяц, и я получил команду отказать в возбуждении уголовного дела, так как цену свитков установить невозможно. Бред, да и только! Так и ушли бесценные и неоцененные свитки неизвестно куда.
В принципе, такой бардак был не только в синагоге. В этот же период времени я столкнулся с кражей в Мариинском театре оперы и балета. Выезжал я туда по заявке РУВД: из кабинета главного режиссера пропали часы. Стали мы устанавливать их стоимость и выяснили, что по бухгалтерии они не числятся, да и вообще театральный реквизит нигде не зафиксирован. Часы, по описаниям, являлись раритетом и в то время оценивались на черном рынке в десять тысяч долларов США. А некоторые их реквизиты, например, шпаги, были и вовсе с настоящими бриллиантами. Все это валялось под ногами, нигде не числилось. В возбуждении уголовного дела тогда тоже отказали, раз похищенное не имеет стоимости по бухгалтерии, и только внесли представление на имя руководства театра о необходимости проведения инвентаризации театрального реквизита.
Выводов из случившегося никто так и не сделал, всех, видно, это устраивало.
Тунеядка
Шел 1978 или 1979 год, а вместе с ним шла и подготовка к Олимпийским играм 1980 года в Москве. По этому поводу в Советском Союзе в самом разгаре была борьба с тунеядцами и бомжами: стояла задача очистить от них город, чтобы не позорили государство перед иностранцами. В уголовном кодексе РСФСР имелись статьи 209 и 198. Согласно статье 209 УК РСФСР, человек имел право не работать не более трех месяцев. Если он жил за счет родных или каких-либо средств, которые не были узаконены, он признавался лицом, живущим на нетрудовые доходы. В данном случае, если он попадался в поле зрения милиции, его вызывали в отдел, где начальник официально предупреждал о необходимости прекращения паразитического образа жизни и обязывал трудоустроиться в месячный срок.
За всеми, кому оформлялось официальное предостережение, велся жесткий учет участковыми инспекторами милиции. Лица, которые были подвергнуты предупреждению, регулярно подвергались проверке в течение года и, если они не трудоустраивались, то
привлекались к уголовной ответственности. Надо отметить, что одним из основных показателей в работе участкового инспектора было число лиц, привлеченных им к уголовной ответственности.
В то время я работал уже старшим группы дознания управления милиции. Группа состояла из шести человек, откомандированных из различных служб и приказом начальника назначенных исполняющими обязанности дознавателя. Все материалы проверки по дознанию направлялись мне, я проверял их оформление и после этого поручал уже дознавателю.
В один из дней участковый инспектор Соловьев Николай приводит ко мне женщину с оформленным материалом по тунеядству. На вид женщине было лет 40-45, одета скромно, но чисто, явно не имеет никакого отношения к опустившимся людям. Знакомлюсь я с материалом и затем провожу беседу. Выясняется, что она работала в школе библиотекарем, была не замужем и проживала одна. Директор школы якобы стал проявлять к ней повышенный интерес на сексуальной почве. Ей это не понравилось, и между ними начались конфликты. В некоторый момент директор ужесточил контроль за ней, что привело, в конце концов, к увольнению за прогулы. Она, назовем ее Петрова Нина Ивановна, с этим решением не согласилась и обратилась в суд. Суд признал увольнение правомерным. Она прошла все судебные инстанции, вплоть до Верховного Суда РСФСР. Все инстанции признали увольнение законным и оставили решение районного суда в силе. Видно, директор хорошо проконсультировался с юристом и по вопросу увольнения действовал грамотно.
Я спрашиваю Нину Ивановну: «А почему вы не устроитесь в другое учебное заведение?». На что она мне отвечает, что все равно считает свое увольнение незаконным и просит, чтобы я ей помог восстановиться на работе. Честно говоря, я даже растерялся. Объясняю ей, что решение Верховного Суда никто не сможет отменить и что ей надо искать какой-нибудь другой выход из создавшейся ситуации. Стал я выяснять основной вопрос для милиции вопросна какие средства она существует. Нина Ивановна пояснила, что она консультирует частных лиц по подготовке к экзаменам, за это ей и платят. Если бы такая информация подтвердилась, ее доходы считались бы трудовыми. Получив все ответы, отнес объяснение начальнику, а потом поручил участковому инспектору провести дополнительную проверку и опросить лиц, которые ей оплачивали консультации.
Прошел еще месяц, и участковый инспектор Соловьев опять приводит Петрову Н.И. с материалом. Оказывается, она не может назвать лиц, которые ей платили, или привести их в отделение, чтобы те подтвердили ее показания. И опять она стала настаивать на том, что я обязан отменить решение Верховного Суда и восстановить ее на работе. Я понял, что с ней бесполезно разговаривать, и передал материалы для возбуждения уголовного дела дознавателю Глухову Петру. Как он мне потом докладывал, он неоднократно предлагал Петровой трудоустроиться, чтобы можно было прекратить уголовное дело, но она категорически отказывалась, требуя восстановления на работе. Делать было нечего, и мы закончили дознание по уголовному делу и направили его в суд для рассмотрения. В суде ее позиция не изменилась. Судья также неоднократно предлагала ей трудоустроиться: личность Петровой явно ни для кого никак не вязалась с обликом тунеядки. Но поведение Петровой было неординарным, пошли оскорбления, и судья осудила ее на один год лишения свободы, это был максимум по данной статье.
Минуло несколько лет, и я уже забыл про это дело, как вдруг дело возвращается опять к нам на дополнительное дознание: по решению Пленума Верховного Суда, приговор районного суда был отменен по чисто формальным обстоятельствам, якобы не было установлено, на какие средства Петрова проживала на тот момент. Выяснилось, что несколько месяцев назад Петрова с транспарантом «В СССР нет правосудия» вышла на Красную площадь, где и была задержана. Подняли ее уголовное дело и, несмотря на то, что все надзорные инстанции ранее признавали приговор суда законным и обоснованным, решили его отменить. Статья про тунеядство явно противоречила международному праву, и, чтобы не будоражить международные организации, партийные органы приняли такое решение и дали соответствующую команду.
Вызывает меня к себе заместитель прокурора района Шишлов Анатолий Митрофанович и говорит: «Бери дело и прекращай за отсутствием состава преступления». Я прочитал решение Пленума Верховного Суда, прихожу к Анатолию Митрофановичу опять и говорю: «Нигде нет указания на то, что мы обязаны прекратить уголовное дело из-за отсутствия состава преступления, да что мы должны его прекращать». Он стал меня убеждать в том, что есть негласное указание руководства. Тогда я попросил дать мне письменные указания и заверил его, что, если мне эти указания дадут, тут же все выполню, хотя с этим и не согласен. Но это не понравилось ему, себя подставлять он не захотел и оставил дело у себя. Затем лично вынес постановление о прекращении уголовного дела из-за отсутствия состава преступления. Видно, весомые были указания, хоть и устные.
БОМЖ и З
или лицо без определенного места жительства и занятий
В период с 1975 по 1982 год я работал в отделе дознания Октябрьского РУВД Ленинградавначале дознавателем, а затем и старшим группы дознания. Мы в основном расследовали дела по хулиганству, тунеядству, нарушениям правил административного надзораэто была такая профилактическая статья, она применялась в отношении лиц, ранее неоднократно судимых за тяжкие преступления. Согласно данным правилам, эти лица обязаны были с определенного времени, допустим, с 21 часа и до 7 часов утра, не выходить из своей квартиры. В случае нарушения этих правил дважды, они подвергались административному наказанию, а на третий разуже уголовному. Поэтому статья была серьезная и по-настоящему профилактическая.