Сейчас, пропыхтел Як.
Она встала перед ним на колени. Тяжело дыша, он ввел свой член ей в рот. Схватив ее за затылок обеими руками, стал протискиваться глубже. Борясь с рвотным рефлексом, Фэй изо всех сил старалась не отвернуть голову. Принимать. Всегда покорно принимать.
Она видела перед собой сцену из порнофильма и, когда Як кончил, с наслаждением увидела на его лице то же выражение, которое было у учителя, когда он брал юную невинную девочку.
Добро пожаловать домой, мой дорогой, проговорила Фэй с вымученной улыбкой.
Это был один из последних случаев их интимной близости в браке.
Стокгольм, лето 2001 года
Первые недели в Стокгольме прошли в одиночестве. Через два года после окончания школы я оставила позади Фьельбаку. Как в физическом, так и в эмоциональном плане. Спешила как можно скорее покинуть этот крошечный поселок, вызывавший у меня клаустрофобию. Он душил меня своими кукольными улочками и любопытными взглядами людей, никогда не оставлявшими меня в покое. С собой в путь я взяла пятнадцать тысяч крон и самые высокие баллы по всем предметам.
На самом деле я давно уже мечтала уехать. Но на практические дела ушло куда больше времени, чем я предполагала. Продать дом, вымести весь мусор, прогнать привидения, навязчиво преследовавшие меня
Воспоминания причиняли только боль. Бродя по родительскому дому, я словно видела перед собой всех: Себастиана, маму и папу. Во Фьельбаке у меня не осталось ничего. Только сплетни. И смерть.
Ничего там для меня не было. Да и сейчас нет. Так что я упаковала чемодан и села на поезд до Стокгольма уехала, не обернувшись.
И поклялась себе никогда не возвращаться.
На Центральном вокзале Стокгольма остановилась возле урны, открыла мобильный телефон и выбросила сим-карту. Теперь никакие тени из прошлого не достанут меня. Никто не сможет гоняться за мной и угрожать мне.
На лето я сняла комнатку в том же доме, в котором находился «Фельтэверстен» безобразный торговый центр, по поводу которого жители Эстермальма качают головой, бормоча: «Всё из-за этих социал-демократов обезобразили наш прелестный квартал». Но об этом я тогда не подозревала. Я привыкла к продуктовому магазину «Ика» в Танумсхеде, посему считала «Фельтэверстен» роскошным местом.
Стокгольм я полюбила с первого взгляда. Из своего окна на седьмом этаже смотрела на элегантные фасады окрестных домов, пышно-зеленые парки, роскошные машины и думала, что в один прекрасный день тоже буду жить в одном из фешенебельных домов девятнадцатого века с мужем, тремя идеальными детьми и собакой.
Муж у меня будет художник. Или писатель. Или музыкант. Как можно более непохожий на папу. Утонченный, интеллектуальный, раскованный. Он будет красиво одеваться, от него будет вкусно пахнуть. С ним будет трудно другим, но со мной он всегда останется добр, ибо только я его понимаю.
В те первые долгие светлые ночи я подолгу бродила по улицам Стокгольма. Видела драки в переулках, когда закрывались кабаки. Слышала крики, плач и смех. Слышала «Пожарную» и «Скорую», несущихся с завыванием сирен навстречу опасности, спасать человеческие жизни. С удивлением рассматривала проституток на центральных улицах в макияже восьмидесятых и высоких сапогах, с опухшими бледными лицами и следами от уколов в локтевых сгибах, которые они прятали в длинных рукавах блузок и свитеров. Я просила у них закурить, представляла себе их судьбы. Свобода находиться на самом дне. Никакого страха упасть еще ниже. Порой я подумывала о том, чтобы тоже встать там просто чтобы почувствовать, каково это, и узнать, что за мужчины покупают себе минуты продажной близости в своем «Вольво» с детским креслом на заднем сиденье, запасными подгузниками и влажными салфетками в бардачке.
Именно в это время и началась настоящая жизнь. Прошлое висело на ногах, как кандалы. Тянуло меня вниз, давило, мешало. Между тем каждая клеточка моего существа вибрировала от любопытства. Я словно бросила вызов миру. Вдали от дома, в городе, о котором мечтала всю жизнь. Я не просто хотела уехать куда-нибудь. Я мечтала попасть именно сюда. Постепенно я осваивала Стокгольм, делая его своим. Он дарил мне надежду, что раны затянутся, все забудется.
В начале июля моя квартирная хозяйка учительница на пенсии уехала в Норрланд навестить внуков.
Никаких посетителей! важно заявила она, прежде чем закрыть за собой дверь.
В тот вечер я накрасилась и выпила ее алкоголя. Джина и виски. Вишневого ликера и «Амарулы». Вкус был чудовищный, но это не имело значения я хотела опьянеть. Опьянение сулило забвение и разливалось по телу приятным теплом.
Расхрабрившись от выпитого, я надела хлопчатобумажное платье и пошла гулять на площадь Стюреплан. После некоторых колебаний уселась на веранде кафе, которое показалось мне симпатичным. Мимо брели люди, чьи лица я раньше видела только по телевизору. Смеющиеся, опьяненные алкоголем и летом.
Около полуночи я встала в очередь перед ночным клубом на другой стороне улицы. Все нетерпеливо перетаптывались на месте, и я засомневалась, что меня вообще пустят. Пыталась вести себя как другие, подстраиваться под них. И лишь чуть позже поняла, что и они, должно быть, приезжие. Такие же растерянные, как и я, с напускной самоуверенностью.
За спиной раздался смех. Двое парней моего возраста обогнули очередь и направились к охраннику. Кивок, рукопожатие. Все не спускали с них глаз завистливых и очарованных. Часы подготовки, хихиканье над бокалом розового вина чтобы потом стоять и мерзнуть за веревкой. Когда все могло бы быть так просто Если б я что-то из себя представляла
В отличие от меня, эти двое были из тех, кого видели и уважали. Они тут точно в своей тарелке. В тот момент я решила, что любой ценой тоже стану такой.
Как раз в эту минуту один из парней обернулся, с любопытством оглядывая человеческую массу, которую только что оставил позади. Наши взгляды встретились.
Я отвела глаза, начала рыться в сумочке в поисках сигареты. Боялась выглядеть глупо, не желала показаться той, какой и была на самом деле деревенщина, впервые в жизни пытающаяся проникнуть в ночной клуб в столице, накачавшись для храбрости крадеными джином и ликером. Но в следующую секунду он уже стоял передо мной. Бритая голова, глаза голубые и добрые. Чуть оттопыренные уши. На нем была бежевая рубашка и черные джинсы.
Как тебя зовут?
Матильда, ответила я.
Имя свое я ненавидела. Это имя принадлежало другой жизни, другому человеку. Я уже не она. С ней я простилась, выходя из поезда в Стокгольме.
А я Виктор. Ты одна?
Я не ответила.
Иди встань возле охранника, сказал он.
Меня нет в списке, пробормотала я.
Меня тоже.
Сверкнула улыбка. Я вышла из очереди. Полураздетые девчонки и парни, не пожалевшие воска для волос, проводили меня завистливыми взглядами.
Она со мной.
Гора мышц у двери убрала веревку и пророкотала:
Добро пожаловать.
В толчее Виктор взял меня за руку и повел дальше. Тени человеческих фигур, разноцветные мерцающие огни, грохотание басов, сплетенные тела, танцующие силуэты. Мы встали в конце длинной барной стойки, и Виктор поздоровался с барменом.
Чё ты будешь пить? спросил он.
Ощущая во рту липкий сладкий привкус вишневого ликера, я ответила:
Пиво.
Отлично. Мне нравятся девушки, которые пьют пиво. Это класс.
Класс?
Ну да. Это типа здорово. Реально.
Он придвинул мне «Хайнекен». Поднял свою бутылку, словно провозглашая тост. Улыбнувшись ему, я отпила глоточек.
О чем ты мечтаешь в жизни, Матильда?
Стать кем-нибудь, ответила я без раздумий.
Но ты ведь уже кто-то?
Кем-то другим.
А мне кажется, с тобой и так всё в порядке.
Виктор сделал несколько танцевальных шагов в сторону и обратно, качая головой в такт музыке.
А ты о чем мечтаешь?
Я? Я хочу только играть музыку.
Ты музыкант?
Мне пришлось податься вперед и повысить голос, чтобы он меня услышал.
Диджей. Но сегодня я свободен. А завтра буду играть. Буду стоять вон там.
Я глянула туда, куда указывал его палец. На крошечной сцене у стены, позади большой стойки с дисками стоял парень, с которым пришел Виктор, и балдел под музыку. Некоторое время спустя он подошел к нам. Представился как Аксель. Мне он показался добродушным и неагрессивным.
Приятно познакомиться, Матильда, сказал Аксель и протянул руку.
Я подумала, как эти двое не похожи на парней из моего городка. Ухоженные. Воспитанные. Аксель заказал себе напиток и снова исчез. Мы с Виктором снова чокнулись. Мое пиво скоро закончилось.
Завтра перед началом у нас будет небольшая вечеринка с друзьями. Может, зайдешь?
Может быть, ответила я, задумчиво глядя на него. А почему ты захотел провести меня с собой?
Я демонстративно допила последний глоток из своей бутылки в надежде, что Виктор закажет еще. Так он и сделал. Взял еще одну мне и еще одну себе. Потом ответил на мой вопрос. Его глаза светились в темноте.
Потому что ты симпатичная. И потому, что ты казалась такой одинокой. А ты жалеешь, что согласилась?
Нет, вовсе нет.
Он выудил из кармана пачку «Мальборо», протянул мне сигарету. Я не имела ничего против того, чтобы меня угостили, тогда моих собственных хватит надолго. Не так много и осталось от пятнадцати тысяч, вырученных мною от продажи дома, после того, как были уплачены долги и все остальное.
Наши руки соприкоснулись, когда он поднес мне зажигалку. Рука у него была горячая и загорелая. Мне сразу же захотелось, чтобы он прикоснулся ко мне еще.
У тебя грустные глаза. Ты в курсе? спросил Виктор, затягиваясь.
Что ты хочешь этим сказать?
В тебе чувствуется печаль. Мне это нравится. С людьми, которые всегда всему рады, скоро становится скучно. Мы не созданы для того, чтобы каждую минуту быть счастливыми тогда мир рухнул бы.
Я не ответила, заподозрив, что он шутит.
Внезапно голова у меня закружилась от выпитого. Я решила, что сувенир на память будет уместным, подалась вперед, положила руку ему на затылок и приблизила его лицо к своему, пытаясь показаться увереннее, чем была. Наши губы встретились. На губах у него был вкус пива и «Мальборо». Целовался Виктор хорошо. Мягко, но страстно.
Пойдем ко мне? спросил он.
Як в своем синем халате сидел за кухонным столом и читал «Современную индустрию». Он даже не поднял глаза, когда Фэй вошла в кухню, но она привыкла, что муж всегда так себя ведет, когда пребывает в стрессе. Учитывая то, какую ответственность Як несет на работе, и все те часы, которые проводит в офисе, воскресным утром он заслуживает покоя.
Квартира площадью в четыреста квадратных метров, получившаяся в результате объединения четырех квартир на этаже, вызывала у нее чувство клаустрофобии, когда Яку хотелось, чтобы его оставили в покое. Фэй до сих пор не знала, как вести себя с ним в такие дни.
В машине по пути домой с Лидингё, где Жюльенна осталась поиграть у подружки по садику, Фэй представлялось, как они с Яком проведут вместе первую половину дня. Только вдвоем. Залезут в постель, посмотрят какую-нибудь телепередачу, которую единодушно осудят за глупость и вульгарность. Ей так хотелось послушать рассказ Яка о том, как прошла неделя Прогуляться, держась за руки, по Юргордену
Поговорить, как когда-то
Она убрала остатки их с Жюльенной завтрака. Хлопья размякли в молоке. Фэй ненавидела это ощущение мокрых хлопьев и кислый запах; мучительно сглотнула, протирая стол тряпкой.
Вся столешница кухонного островка была усыпана крошками, а на краю, преодолевая силу тяжести, балансировал надкушенный бутерброд. Его держало только то, что он лежал маслом вниз.
Ты не могла бы постараться убрать до того, как уехать? проговорил Як, не поднимая глаз от газеты. Не приглашать же уборщицу еще и по воскресеньям!
Прости. Фэй проглотила ком в горле и провела вискозной тряпкой по столешнице. Жюльенна так хотела скорее ехать Она так ужасно кричала
Як хмыкнул и продолжал читать. Он только что принял душ после пробежки. От него вкусно пахло «Армани Код» этим парфюмом он пользовался тогда, когда они познакомились. Жюльенна очень расстроилась, что не увидит папу, но тот ушел еще до того, как она проснулась, а вернулся тогда, когда Фэй уже отвезла ее к подружке. Утро выдалось трудное. Дочь не устроил ни один из четырех вариантов завтрака, предложенных мамой, а одевание превратилось в мучительный марафон.
Но теперь столешница сияла чистотой. Последствия битвы устранены.
Отложив тряпку в мойку, Фэй разглядывала Яка, сидевшего с газетой за кухонным столом. Хотя он был высокий, тренированный, ответственный, успешный короче, имел все классические атрибуты состоявшегося мужчины, во многих отношениях так и оставался ребенком. Она единственная видела его таким, каким он был на самом деле.
Фэй всегда будет любить его, что бы ни случилось.
Кажется, тебе пора постричься, дорогой.
Протянув руку, она коснулась его влажных волос, но Як убрал голову.
У меня нет времени. Расширение бизнеса очень сложная вещь, и я должен сосредоточиться. Не могу каждый день бегать к парикмахеру, как ты.
Фэй уселась на стул рядом с ним, положив руки на колени. Попыталась вспомнить, когда в последний раз стриглась.
Ты хочешь поговорить об этом?
О чем?
О «Компэр».
Муж медленно перевел взгляд с газеты на жену, покачал головой и вздохнул. Она уже пожалела о своих словах. Лучше бы продолжала вытирать крошки Однако Фэй набрала воздуху в легкие.
Раньше тебе хотелось
Як дернулся и опустил газету. Чуть длинноватая челка упала на глаза, и он раздраженно дернул головой. Почему она не может оставить его в покое? Просто вытирать столешницу. Быть стройной, красивой и преданной. Он работал всю неделю. Насколько она его знает, вскоре он запрется в своем кабинете в башне и снова засядет за работу. Ради нее и Жюльенны. Чтобы у них все было хорошо. Потому что это их цель. Не его, а их совместная.
Какой смысл это обсуждать? Ты ведь уже не разбираешься в делах. Тут все так быстро меняется Невозможно жить старыми запасами.
Фэй опустила глаза на свое обручальное кольцо. Повертела его на пальце. Если б только у нее хватило ума промолчать, тогда у них было бы то утро, о котором она мечтала. А так испортила все одним дурацким вопросом Думать надо было.
Тебе хоть известно, как зовут министра промышленности Швеции? спросил муж.
Микаэль Дамберг, автоматически ответила Фэй. Автоматически и верно.
Увидев взгляд Яка, она тут же пожалела о сказанном. Ну что ей стоило придержать язык?
Ну ладно. Скоро вступит в силу новый закон. Знаешь, какой?
Фэй знала, однако медленно покачала головой.
Ясное дело, ты не знаешь, проговорил Як. Суть в том, что мы, как предприятие, должны будем напоминать нашим клиентам за месяц, когда их контракт истекает. Ранее же они просто продолжали нам платить. Ты понимаешь, что это значит?
Разумеется, Фэй знала. Могла бы в цифрах рассказать ему, сколько потеряет на этом «Компэр». Но она любила его. И сейчас сидела в своей кухне за миллион крон с мужем, который оставался мальчишкой в мужском теле; с человеком, которого только она знала и любила больше всего на свете. Так что Фэй лишь молча покачала головой. Вместо того чтобы сказать, что «Лисандо» небольшая фирма по поставке электричества, которой владел концерн «Компэр», потеряет около двадцати процентов тех клиентов, у которых раньше срок действия контракта продлевался автоматически. В целом оборот уменьшится на пятьсот миллионов в год. А прибыль на двести миллионов.
Она лишь покачала головой. Снова повертела кольцо на пальце.
Ты не знаешь, произнес наконец Як. Так можно я дочитаю статью до конца?
Подняв газету, он снова вернулся к миру цифр, курсов акций, новых эмиссий и покупки предприятий тому миру, которому Фэй посвятила три года жизни в Торгово-экономическом институте, прежде чем бросить учебу. Ради Яка. Ради его фирмы. Ради семьи.
Прополоскав тряпку под краном, она достала пальцами мокрые хлопья и крошки хлеба, оставшиеся в раковине, и выкинула в помойное ведро. За ее спиной слышалось шуршание газеты. Фэй беззвучно закрыла дверцу, чтобы не мешать мужу.
Стокгольм, лето 2001 года
У Виктора Блума на шее красовалось светло-коричневое родимое пятно, а спина была широкая и загорелая. Он крепко спал, и я могла не торопясь рассмотреть и его, и комнату, в которой лежала. Никаких занавесок на окнах. Помимо кровати, здесь имелся только стул, заваленный грязной одеждой. На белых стенах танцевали солнечные зайчики.