Ладони Вадима сжались в кулаки, грудь раздулась, но голос прозвучал довольно сдержанно:
Да при чем здесь это? Какого рожна Гостомысл Вельмуда за ругами да ваграми отправил?
Вельмуд той же крови, он из ругов, а ныне и вовсекнязь Русы.
Али сами бы не управились? Совсем дед ополоумел на старости лет, не унимался Вадим.
Сон ему был. Разве не слышал? невозмутимо пояснил волхв.
Не верю я в эту чепуху! Ни в сон вещий, ни в чих! Все это Велесовы хитрости. Признавайся! Ты его надоумил права законного наследника обойти?
Волхв уныло покачал головой, отозвался будто нехотя:
Вадим, да пойми Рюрикбывалый воин. За ним и братья, сотни и тысячи других вендоввагры, бодричи, руги. С такой силой проще землю оборонять от неприятеля. Гостомысл за дело болел. Так он рассудил. Так тому и быть.
Враки, ответил Вадим. Я народ подниму, на каждого дружинника иноземного впятером навалимся Пусть хоть венед, хоть мурманин! Варяги! И что их сила? Эта земля живет по законам крови! И даже если мой дедГостомыслпришлый, яздешний, на этой земле вскормленный!
Голос волхва прозвучал тускло, точно сам с собой говорил:
Рюрик старше тебя, опытней. Тебе только двадцать зим исполнилось
И что?
Песью кровь должно обновлять волчьей, словно не расслышав слов Вадима, продолжил волхв. Не спорь с варягами. Шею свернут. Только зазря свой народ под топор подведешь. Рюрика союзное вече признало по завету Гостомыслову. Не по зубам тебе с братом тягаться.
Ну, это мы еще поглядим, огрызнулся Вадим.
Он вышел из хоромин, громко хлопнув дверью.
Волхв с досадой прорычал Вадим и плюнул на пол. Угораздило же позвать в Славну этого проклятого старика! Теперь пока в свое лесное убежище не вернется, поучать будет, советовать. Но я все равно по-своему сделаю. Эй, там! крикнул он. Коня мне! Вече? Понаехало с разных концов всякой чуди да веси инородье А самих словен кто спросил?
Да, хмыкнул волхв в бороду, сколько лет живу на свете, лишний раз убеждаюсь, что жабамогучее животное! Такая маленькая, а сколько людей задавила!
Глава 2
Новый день обещал быть еще жарче. Пурпурное солнце медленно взбиралось на распахнутое всем ветрам небо, а прохладаостаток ночистремительно отступала.
Еще пара таких деньковрека закипит, неодобрительно пробормотал Вяч.
Старший плотник выскреб из миски остатки каши, тщательно облизал ложку. После жадно приложился к кувшину с квасом, пенистые струйки устремились по бороде, оставили мокрые следы на рубахе. Добря наблюдал за отцом очень внимательно, каждое движение ловил.
А ты, обратился Вяч к сыну, чего бледный такой? А глаза почему красные?
Мальчишка смутился, отвел взор, забормотал торопливо:
Да просто Торни драться не хочет и обзывается обидно.
Торни? Это из княжьих отроков, что ли?
Ну да
Вяч тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. Он сделал несколько шагов к двери, бросил с порога:
Ты сегодня дома посиди, а то спечешься. И мамке по хозяйству помоги, совсем замоталась.
Добря кивнул, но едва отец покинул избу, сам рванул на улицу. Мамке помочь всегда успеет, мамка никуда не денется.
Мысли в голове спотыкались и путались, да и сам Добря то и дело спотыкался. Он с опаской косился на прохожих, то и дело поглядывал на высокую макушку княжьего терема. Впереди показалась стайка мальчишек, кто-то часто махал рукой, наконец, слуха достиг задорный крик:
Айда на речку!
Добря помотал головой, прогоняя тяжелые мысли, и прибавил шагу. А после и вовсе пустился бегом. Нагнал приятелей быстро, отвесил оплеуху тому, что шел последним, вылетел вперед и тут же встал как вкопанный.
Ух ты протянул кто-то.
Мальчишки разом попятились, давая дорогу, застыли с распахнутыми ртами. Из ворот княжеского двора медленно выдвигался конный отряд. Воины без особого доспеха, но при оружии, и даже щиты взяли. Кони пофыркивали, копыта взбивали сухую дорожную пыль. Мужчины держались в седлах легко, величественно, сразу ясно, кому служат.
Отряд приближался, Добря различил лицо предводителя, и кулачки непроизвольно сжались. Вид у Олега болезненный: бледное вытянутое лицо, под глазами мешки, какие бывают от долгих тяжелых ночных раздумий. А очи пронзительно-зеленые, блестят странно, и кудри полыхают, подобно пожару, даже зажмуриться охота.
Свей или мурманин, неодобрительно пробормотал Добря и громко фыркнул:Купаться-то идем?
Да погоди, пролепетал кто-то.
Мальчишки неотрывно смотрели на воинов, выпрямляли спины и задирали подбородки, стараясь подражать. Кто-то переминался с ноги на ногу, уже готовился бежать следом за всадниками.
Не хотитекак хотите, бросил Добря. Он уверенно двинулся вперед, туда, откуда чуть заметно веяло прохладой и затхлостью прибрежной тины. Я дело одно задумал. Важное. Но с ротозеями, вроде вас, каши все равно не сваришь. Обойдусь.
Спиной чувствовал, как нарастает любопытство приятелей, как мнутся, думаютза кем бежать. На губах то и дело вспыхивала озорная улыбка, но он крепче сжимал кулаки и пытался принять серьезный вид.
Добря, погоди! Мы с тобой!
Ждать в засаде пришлось долго. В животах уже урчало, и, несмотря на откровенный холод, царящий у самой воды, пот катился торопливыми каплями. Набралось всего четверо смельчаков, но зачинщик не расстроился, наобороттем краше будет слава. А остальных теперь можно высмеивать и мутузить за трусость.
Княжьи отроки появились ближе к вечеру. Пришли всей толпой. Чистенькие, румяные, в белоснежных рубашечках. Торопливо скинули одежду, с визгами попрыгали в речку. Довольные и счастливые, мальчишки сразу же принялись брызгаться, нырять.
Тоже мне воины, прошептал Добря злорадно. Воин должен быть бдителен всегда, даже когда спит или тужится в отхожем месте.
Он пополз первым. Рубашки и портки хватал без разбора, юрким хорем прошмыгнул обратно в кусты. Приятели выдвинулись с опаской, а вернулись красные, встревоженные. Их тяжелое дыханье и полные страха глаза развеселили Добрю, но вида зачинщик не подалвоин должен уважать соратников. Берег, который прежде пестрел от одежд, опустел, а в воде по-прежнему плескались беззаботные отроки. В спокойных водах мелькали руки, ноги, головы. Крики и визги были громкими, даже уши закладывало.
И что теперь? шепотом спросил кто-то.
А теперь в город, отозвался Добря, мечтательно улыбнулся.
Он деловито расстелил одну из рубах, остальную добычу скомкал, все стянул в узел. Ушли бесшумно, хотя до колик хотелось повернуться и закричать во все горло.
Не хотят по-хорошему, пояснял Добря, придется вот так, как с бабами.
Узел перекинули через частокол княжьего двора, а сами сели поодаль в ожидании потехи. И только когда красное солнце скрылось за горизонтом, послышался топот. Отроки мчались через весь город, стыдливо прикрываяськто руками, кто охапками травы. В ворота стучали требовательно, бросали гневные, полные обиды взгляды на хохочущих мальчишек, улыбчивых горожанок и мужиков.
Стражники тоже потешались во весь голос, улюлюкали, долго не пропускали. Все допытывалисьа те ли это отроки, что вышли с княжеского двора днем.
Добря расплылся в многозначительной улыбке, протянул:
Все, теперь не отвертятся. Такой позор никто не стерпит.
И действительно, через некоторое время заклятые враги вновь появились на улице. Кулаки сжимаются, глаза блестят, лица перекошены злобой.
Торни получил по зубам первым, жаль только на ногах устоял, а не отлетел в сторону, как мечталось Добре.
Четверо против дюжиныне честно! воскликнул Добря, но все равно ринулся на врага.
Крики становились громче, злее. В ход шли и зубы. На шум примчались остальныете, кто побоялся участвовать в придумке с воровством одежды. Драка закипела с новой силоймутузили, колошматили, втаптывали в пыль, таскали друг друга за грудки. А первый тихий всхлип одного из отроков прозвучал для местных, как победный гул рога. Но чужаки и не думали сдаваться, кидались на противников яростно, били с такой злобой, о какой мужичье даже не слыхивало. Торни и Добря сходились снова и снова, оба утирали разбитые носы.
Хватит! заревело над головами.
Но объятые жаждой мести мальчишки даже не вздрогнули. Продолжали катать друг дружку по земле, пинать, кусать. По пыльной дороге крупными рубинами рассыпались капли крови, клочки волос и одежды.
Прекратить драку! снова взревел голос.
Сквозь звон в ушах Добря узнал воеводу и ринулся на Торни, как голодный медведь. Схватил за ворот, приподнял и швырнул в сторону. Рыжий Торни не смог воспротивиться, отлетел, врезался в стайку других отроков. Те уже бросили драться, угрюмо отталкивали врагов, повинуясь призыву дядьки. Городские мальчишки тоже отступили, бросали на отроков боязливые взгляды, но в облике каждого было столько достоинства Глазами кричалиесли бы не старший, не сносить вам голов!
Стоять! прорычал Сигурд.
И драка утихла окончательно.
На суровом лице воспитателя играла кривоватая усмешка, глаза горели смехом. Воевода не смог скрыть довольство, даже руки потер нетерпеливо.
Так, так И что здесь произошло? пробасил он.
Мальчишки сбились в стаи, молчали по-взрослому сурово, мерили друг друга сердитыми взглядами. Из разбитых носов сочились тонкие ручейки крови, но никто даже не пытался утереться. На румяных щеках отроков ссадины, да и изморенные мордашки городских не лучше. Почти у каждого вот-вот расцветет по дюжине синяков. Наконец, кто-то из «княжьих» выпалил:
Они украли нашу одежду!
Добря не смог сдержать улыбку.
О как протянул Сигурд бесцветно. Он деловито поправил пояс, вновь сложил руки на груди. Позор. Обворовали, как девок на сенокосе. А вы чего? Не следили?
Отроки дружно молчали, в свое оправдание потирали кулаки и пытались уничтожить взглядами тех, кто нагло хихикал напротив.
Значится, не следили, заключил Сигурд. И обратился к местным с какой-то особой, едва уловимой нежностью:А вы чего проказничать вздумали?
Прежде городские и мечтать не могли о таком внимании, сразу прекратили хихикать, потупились. Обнаружив, что смельчаков в толпе соратников нет, Добря надул грудь и шагнул вперед. Взгляд уперся в грозную фигуру воеводы, но мальчишечий голос не дрогнул:
Силой померяться хотели. Сперва по-хорошему просили, но они трусили, отбрехивались. Пришлось опозорить.
Старший смерил Добрю загадочным взглядом, уголки губ поползли вверх.
Как звать?
Добрей. Добродеем, отозвался зачинщик.
Молодец, Добродей. Для воина хитрость порою важней отваги будет. И дерешься неплохо. Хвалю! Жаль, что среди княжьих отроков таких храбрецов нет. А ведь смельчаки ой как нужны.
Мальчишка гордо вышагивал по тихим улочкам, голову задирал так, что даже спотыкался. Поодаль, затаив дыхание, топали остальные. Благоговейное молчание изредка нарушали радостные вскрики и похвалы.
То-то! рассуждал Добря. Будут знать! Воевода Сигурд абы кого не похвалит!
Настроение забияки испортилось, как только ступил на порог дома. Отецплотник, военных хитростей не разумеет и не ценит. Жаль еще, рука у него тяжелая и пороть умеет, как никто другой.
Ишь! приговаривал Вяч. В отроки ему захотелось! В княжеские! Я те покажу!
А отходив ремнем, все-таки прижал хнычущего сына к груди, проговорил устало:
Добря, да ты пойми Так мир устроен, и ничего с этим не поделаешь. Одному на роду написано княжить, другомувоевать, третьемудоски строгать Не быть тебе воином, никогда не быть. Так что оставь пустые выдумки.
* * *
Попа болела страшно, горела, будто сел на раскаленную сковороду. Но ревел Добря не от боли. От обиды второй день плакал. Под вечер мамка нашла мальчугана в клети́, всплеснула руками, но он вырвался, некоторое время хоронился за поленницей, после пробрался в избу и забился в любимый угол, с головой накрылся одеялом.
Добря, ты здесь?
Мальчик замер, притих, хотя рыданья по-прежнему разрывали грудь и сдавливали горло. Слезы теперь катились безмолвные, злющие, как все змеи подземного царства.
Добря? снова позвал отец.
После недолгого молчанья дверь скрипнулаушел.
Несмотря на зной, который умудрился пробраться даже в избу, мальчика колотило так, будто вокруг сплошные льды. Мороз, взявшийся невесть откуда, больно кусал за пятки, вгрызался в локти. Добря сжался под одеялом, трясся, беззвучно подвывал стуже. Он-то и дело проваливался в небытие, пробуждался от собственных всхлипов, снова забывался.
Когда мороз, наконец, отступил, а глаза распухли так, что мальчик даже темноту разглядеть не мог, рядом послышались голоса. Добря насторожился и перестал дышать.
Да как же так, возмущенно шептал незнакомый голос, против князя?! Против благодетеля?
Кто благодетель? ответил другой, в нем Добря с большим трудом различил голос отца. Рюрик? Рюрик пришлый, он наших законов толком не знает, по-словенски едва говорит, как княжить-то будет?
Люди завозились, зароптали, кто-то остервенело чесался, кто-то громко пыхтел. Добря осторожненько подтянул одеяло, так, что его краешек чуть-чуть отодвинулся, позволяя одним глазком увидеть происходящее.
Вадимзаконный наследник, продолжил отец. Первый внук Гостомысла. Первый! Понимаете, что это значит? А Рюрик не просто за морем родился и вырос, так он же от Умилы А онасредняя.
Повисло напряженное молчание, слышно даже, как мыши в подполе сопят.
Пока Добря страдал и плакал, на землю набежали сумерки. В избе полумрак, в углу тускло горит единственная лучина. За широким столом человек двадцать мужиков, большинство из них хорошо знакомыплотники, подручные отца. Лица у всех серьезные, хмурые, спины сгорблены, будто на плечах у каждого лежит пара огроменных мешков, доверху набитых камнями. А у отца вид и вовсе жуткийглаза пылают пожарче печных углей, и голос замогильный:
По закону, первыйголова, он раньше других на белый свет пришел. Вот ты, Корсак, кому из сыновей хозяйство свое доверишь?
Старшему, буркнул огромный детина с переломанным носом, словно бы в насмешку прозванный в память о мелкой и злобной степной лисице.
А почему?
Мужик замялся, опустил глаза, отозвался нехотя:
Потому как умнее, ведь дольше других живет, стало быть, лучше понимает, что к чему.
Вот, прошептал отец Добри. Так и Вадим
Так Рюрик повзрослее Вадима будет, осторожно заметил другой. Стало быть
Вяч махнул ручищей, огромная ладонь с грохотом обрушилась на столешницу. От звучного удара встрепенулись все, а Добря задрожал, как заячий хвост.
Не в этом дело. Эх Не умею я, как волхвы, объяснять Вот когда скотину выбираешь
По избе покатился изумленный вздох. Мужики по-бабьи прикрывали рты ладонями, выпучивали глаза. Один даже обережный знак в воздухе начертил и зашептал молитву.
Да что вы как дети малые, прошептал Вяч раздраженно. Когда скотину выбираете, за какой помет больше отдадите?
За первый, отозвался тот, что со сломанным носом.
А почему?
Лучше, буркнул кто-то.
Остальные нерешительно закивали, мол, да, лучше, и кровь сильнее, и нрав ближе к родительскому, и вообще одним словом, лучше! Отец Добри окинул собравшихся пристальным взглядом, свел брови.
Так и здесь, продолжал он. Мать Вадимапервая дочь Гостомысла, а мать Рюрика, Умила, какая? В ком Гостомысловой крови больше? В ком она сильнее? То-то же А при Гостомысле как жили?
Жили, буркнул кто-то.
Вяч неодобрительно фыркнул, но ничего не ответил.
Закон есть закон, понуро проронил детина с перебитым носом. Вяч правильно говорит. Рюрик хорош, добр, но не по правде он на княжеском престоле сидит. А от народа, который не чтит правду, то бишь закон Стрибожий, боги отворачиваются.
И вновь молчанье стало зловещим, только лавки едва слышно поскрипывают. Думают мужики, многозначительно чешут макушки и бороды.
Так ведь Гостомысл сам решил, что править надлежит потомкам Умилы, проговорил тот, что сидел напротив Вяча. А Гостомысл хоть и слаб был в старости, а все равно князь. А у князя-то ума поболе, чем у нас, ему виднее было, что к чему.
Не сам он решил, ответил самый старший, я те времена хорошо помню. Гостомыслу сон был, дескать, из чрева Умилы произрастает древо, великое и плодовитое, и от плодов этих весь словенский народ насыщается. А уж волхвы истолковали, что нужно сынов Умилы на княженье звать.
Ну, так! воскликнул спорщик. Волхвы-то тоже поумнее нас будут! На то они и волхвы!
Губы старшего растянулись в недоброй улыбке, глаза блеснули льдом:
Ага. А знаешь, кто из волхвов больше всех вопил тогда? Суховей! Помнишь такого?