Теперь чёлка Киану стала белой, и ямочки на щеках превратились в морщины, и его движения уже не были столь стремительны, как когда-тода и Бэру не украсило время, но дети и подростки из воспитанников Киану наблюдали за их спаррингом восхищённо. Боевого опыта Наимудрейшего и Наставника вполне хватало на то, чтобы заменить гибкость и скорость юностиа приёмы боя, которыми старые драконы непринуждённо пользовались, и не снились молодёжи.
Их бою помешал посыльный. Он, правда, тактично остановился рядом с детьми, на краю мощёной плитами площадки, в зарослях мальв и плетистых розно Бэру заметил его и закончил поединок. Он ждал вестей.
Новости, брат? спросил Киану, положив тренировочный меч и вытирая пот с лица.
Посыльный отдал почтительный поклон.
Вернулись братья из Хундуна. С нимисеверянин, о котором говорилось в гхм сообщениях Когу ад Норха.
Очень интересно, сказал Бэру, улыбаясь. Посмотрим.
Сообщенияили, скажем, доносы Когу не могли быть лживы от начала и до конца. «Тот самый»тот северянин-язычник, с которым Анну вступилили, скажем, собирался вступить в преступную связь. Развратная тварь? Кшинасский шпион? Или?
Бэру мало общался с северянамив бою синие стражи не брали пленных. Правда среди ангелов Цитадели были бойцы-полукровки, с более светлой, чем у лянчинцев, кожей, а Линсудаже с такими же светлыми глазами, как у кшинассцев. Смелые, спокойные и надёжные, они, по наблюдениям Бэру, меньше полагались на эмоции, большена рассудок. Если эти качества они унаследовали от своих северных матерей, то дух этого народа, пожалуй, нравился Бэру. Но, с другой стороны, полукровки родились и воспитывались в Лянчине
Интересно, интересно.
Бэру прошёл цветущим садомлюбимым местом для молитв, настоящим храмом Творца со сводом из чистых небес, в котором совершенство творения было особенно заметнои направился в свои покои. На террасе, увитой плетистыми розами, его дожидались бойцы, вернувшиеся с задания, а с ними был северянин.
«Творец мой оплот, мелькнуло у Бэру в сознании, да это же ребёнок!»
Ознакомившись с письмами Когу, Бэру представлял себе Ча лощёным придворным красавчиком, вроде Львят, постоянно ошивающихся во Дворце Прайда, разодетым, самодовольным, роскошныма перед ним стоял худенький хрупкий юноша небольшого ростика, бледный, с заострённым усталым лицом, большими бесцветными глазами в длинных бесцветных же ресницах, с толстой растрёпанной косой цвета выгоревшего ковыля. Пустынный мышонок. Одетый в видавшую виды шёлковую рубашонку, узкие штаны и высокие сапоги. И на шее у него, на шнуркепоразительно не к местуболталась парочка священных серебряных скорпионов, Стрелы Небесные.
Вот этот мальчикроковой растлитель?!
Ты вправду Ча? спросил Бэру, уверяясь в том, что его бойцы не ошиблись.
Северянину с такой внешностью полагалось бы разрыдаться от ужаса и пасть к ногам Бэруно он спокойно улыбнулся и отвесил условный языческий поклон.
Я вправду Ча, Глубокоуважаемый Учитель Бэру, и ваше любезное приглашение к беседебольшая честь для меня, сказал он по-лянчински, почти без ошибок, но слишком раздельно проговаривая слоги в длинных словах. Я достаточно слышал о вас от людей, достойных доверия, чтобы исполниться восхищения ещё до нашей встречи.
Бэру выслушал эту смесь лести с легчайшей, едва ощутимой иронией или даже насмешкой, жалея, что ему не приходилось раньше разговаривать с северянами: он не понимал, черта ли это национального характера или личная особенностьвот так обратиться к чужому, врагу, да ещё и на его территории. Взглянул на Ча. Ни в его позе, ни в выражении лица, ни в тоне не ощущалось ни тени страха или скованности. Он вёл себя, как дома. Самообладание? Смелость? Глупость?
Странный парень, сказал, оценив взгляд своего Наимудрейшего, Динху, старший в группе бойцов, прибывших из Хундуна. Когда пришёл в себя, он и перед нами извинился за причинённые неудобства. За то, что Хичлу в челюсть врезал. Сказал, что нам стоило его пригласить, и он пошёл бы. По нему вообще непонятно, серьёзно говорит или нет.
Пошёл бы? усмехнулся Бэру. Накануне войны?
Разумеется, Учитель, сказал Ча. Чтобы в меру моих ничтожных сил попытаться её предотвратить.
Вот как ребяческая наивность или способ делать политику?
Мой Государь, которого Львята называют Снежным Барсом, хочет мира, торговли, учёных беседно не войны, пояснил Ча. И с ним согласен мой друг, Уважаемый Господин Анну. Львёнок Анну, который всё понимает, снова эта насмешливая полуулыбка. Да, странный.
Друг-Анну какие у тебя отношения с Анну?
Позвольте сказать это лично вам, Учитель, сказал Ча с виноватой миной, указав взглядом на бойцов. Беседа принимает слишком личный характер.
Ничего себе, подумал Бэру, отсылая бойцов движением руки. Он что ж, пытается осторожно мной командовать? Тонкие пальчики, в которых он непринуждённо держит тяжёлый меч?
А Когу-то, пожалуй, был прав. Внешность обманчива. Ладно, что дальше?
Мы одни, сказал Бэру, когда бойцы удалились. Ты не ответил.
Об Анну? Люблю его, сказал Ча просто.
Ответ слегка сбил Бэру с толку. Ча сказал об Анну, как говорили друг о друге синие стражи, обозначая простое и честное чувство, не измазанное мирской грязью. Аристократы, занятые вечной битвой за статус, вообще старались не употреблять этого слова применительно к человекув устах Львёнка или волка в нём слишком слышалась похоть и покушение на чужую волю.
Когда мирской человек говорит «люблю», надо слышать «жажду подчинить себе», «хочу, чтобы принадлежал»и, в конечном счёте, «надеюсь сделать рабыней». Произнести такое вслух означает раскрыться, выдать себя, дать потенциальной жертве возможность принять меры. Говорят о любви с другой интонацией.
С эхом будущей атаки в голосе. Но в голосе Ча слышалось не эхо атаки, а тихая печаль, как у синих братьев. Если это тоже способ делать политику, то тонко, однако
Мои люди считают, медленно сказал Бэру, рассматривая лицо Ча и изучая его реакции на любое произнесённое слово, что с целью предотвращения войны вся ваша весёлая компания затевает государственный переворот. И что всё как-то само собой идёт к тому, чтобы назвать Анну ад Джарата претендентом на Престол. «Люблю» применительно к будущему узурпаторуэто многообещающе.
Я знаю, сказал Ча так же просто и кротко. Полагаю, с вами можно говорить прямо. Да, он собирается узурпировать власть. Да, ради мира и ради честных лянчинцев, с которыми в настоящий момент, простите мне грубое слово, Учитель, обращаются хуже, чем кшинасские крестьяне с тягловой скотиной. Разве человек, поднимающий братьев с колен, не стоит любви?
Ничего себе, подумал Бэру. Как же эти дети видят и у них хватает юной непосредственности и прямоты не только говорить об этом вслух, но и пытаться что-то изменить, даже смертной ценой Забавно, однако, беседовать с маленьким язычником о добродетели.
Предотвратить войну Маленький Анну может попытаться предотвратить войнуи это было бы исключительно благим делом. Мятеж в Аязётенеподходящий момент для того, чтобы вести армию на север. Не хватало того, чтобы восстали и другие города, которых Прайд держит лишь силой! Да, он на верном пути, Анну, «поднимающий братьев с колен» Бэру подумал о Линору-Завоевателе, о Завете и Пути Синей Цитаделислужить Лянчину, а не тому, кто в настоящее мгновение волей судьбы занимает Престол. Пути Творца неисповедимыи если Творец даёт Анну власть и силу
Значит, ты говоришь о братской любви подумал вслух Бэру, и Ча ответил на его мысли, выбив в реальность из размышлений:
Нет, Учитель. О плотской.
Бэру ощутил тяжёлое разочарование.
Я не понимаю, сказал он с досадой. То ты говоришь прекрасные слова о будущем, когда братья встанут с колен, а то вдруг сообщаешь о похоти, толкающей тебя на предательство! Зачем ты в Лянчине, двойное зло? Кому ты служишь?
Северный мальчик удивился. Моргнул, мотнул головой.
И я не понимаю, Учитель. Любовь и предательствонесовместимые вещи.
Плотская любовь и предательство, уточнил Бэру, чувствуя досаду от того, что разговор всё время сворачивал с политики на какую-то мирскую мерзость. Анну знает о твоих грязных мыслях?
Анну знает. Но отчего же они грязные? Я намерен сражаться рядом с ним, пока он не победит, а после нашей победыесли доживу до неё и если вы, Учитель, не прикажете скормить меня собакам за слишком прямые речитак вот, после победы собираюсь сразиться с Анну, как подобает честному человеку.
Честному язычнику.
Честному Юноше. Я перешёл последнюю черту, Учитель?
Бэру усмехнулся.
Интересно. Ты, значит, намерен сражаться вместе с Анну за то, что вы считаете благом, а потом попытаешься сделать своего боевого товарища и брата рабыней, а его волков лишить нового Льва? Это при том, что вы, как утверждается, думаете о справедливой власти? Чьей? Вот запутанная языческая логика, которая всегда ставила в тупик правоверных!
Ча подошёл поближе, глядя на Бэру снизу вверхи его взгляд показался Бэру чистым и прямым, как взгляд синих неофитов.
Моя логика кажется вам запутанной, Учитель, потому что я не сообщаю исходных посылок, сказал язычник. Поединок за любовь в моей стране всегда происходит между равными или почти равными противниками. Мы знаем друг друга на мечах, Учитель. Мыв общем равные противники. Но Анну победит.
Бэру смахнул чёлку со лба.
Если вы равны в бою, то почему ты так уверен в этом?
Ча откровенно улыбнулся, отчего его лицо сделалось совсем детским.
Я решил.
Жертва выше моего понимания.
Северянин вздохнул и заговорил снова.
Мне жаль, Учитель. Я пытаюсь донести до вас мою любовь к вашей прекрасной стране, которую сейчас держат под ярмом, и к её бойцам, которых бросают умирать от боли и стыда, моё страстное желание всё изменить и вы старше, Учитель, я говорю вам, как старшему. Я хочу получить Аннуи я хочу, чтобы он был счастлив: умно ли любящему делать любимого несчастным? Я хочу, чтобы у нас были общие дети. Я хочу, чтобы у нас было право касаться друг друга без стыда. Вдобавок я осознаю, что желаю боевого командира и будущего Льва. Я вижу один-единственный способ всё это получить: я должен проиграть поединоки я его, конечно, проиграю. Оступлюсь. Поскользнусь. Сделаю ошибку. Анну, в конце концов, физически сильнее и имеет боевой опыт, а я всего лишь придворный франтик с претензиями, как сказал однажды Брат моей Государыни
Бэру смотрел на маленького северянина и поражался силе духа и силе страстимирской страсти, помноженной на жертвенную чистоту синих стражей. Этоне лянчинское, да. И если предположить, что этокшинасское Бэру смотрел на него и чувствовал странное сожаление, то, которому нет места в душе синего стражатоску о немыслимом в подлунном мире человеческом идеале, парадоксальным образом воплотившемся в словах язычника.
Анну возьмёт, а я отдам всё, что возможно, продолжал Ча искренним тоном ребёнка на исповеди. Он должен быть свободен. Ради себя, ради нас, ради Лянчина и ради мира. Ваши люди, Учитель, рассказали вам о наших боевых подругах, о сёстрах Анну? Так вот, лично я намерен сражаться ещё и за то, чтобы никто не смел унижать мать воинов. Мать производит дитя на свет, кормит его молоком, учит стоять на ногах и держать щепку, как потом он будет держать меч. На этом мир стоит, но если об этом попытаются говорить мужчины, трясущиеся за собственный статус в глазах женщины, люди, вроде воспитанных здешней давней тиранией, могут поднять их на смех.
А к женщине прислушаются? спросил Бэру, отмечая, как каменеет его собственное лицо.
Прислушаются к послу, который выбрал роль подруги Льва. Сам. Добровольно. Я верю Анну, я верю, что он не предаст меня, как и я не могу предать его. Мы вернём в Лянчин любовь без страха и стыда, завещанную людям Творцом, Учитель. По-вашему, это достойно? спросил Ча, заглядывая Наимудрейшему в глаза.
Бэру слушал, чувствуя незнакомую боль в душе. Как, по-моему, это достойно? О чём вообще говорит этот нелепый ребёнокс бесплотным?! О плоти, о женщине, о родах, о младенцах о том, что бойцы, священники и владыки вырастают из младенцев, а младенцыплод женского тела. О том зле, обиходно называемом добром, которое сожгло наши души и наше детство. Вот что мудрый Когу имел против этого мальчика с чистыми глазамион заставляет сомневаться! Своей болтовнёй мальчишка заставил усомниться в себе Синего Дракона! Это же больно, бездна адова! Больно сомневаться! Синие стражи не знают сомненийи оттого непобедимы и неуязвимы, слово Завета заставляет замолчать могучих мужейи вот маленький бледный мышонок
Когу прав. И Лев Львов прав. Анну и Чанарушители всего, что только мыслимо нарушить. Упаси Творец, власть окажется в этих тонких пальчикахвсё Мироздание поползёт по швам Аннусмутьян, которого не устраивает существующий порядок вещей, Анну со своими сомнениями и кодексом чести не ко двору в Прайде, а этот мальчиккусок его души, оазис в пустыне жизни, колодец, священная вода для него. Его языческий фетишхоть и носит знаки правоверных.
По сути безбожник. Без страха перед Творцом. И без страха перед сильными. И даже большебез страха перед потерей статуса, без последнего страха, который должен быть сильнее страха смерти. Вот что Когу имел в виду. Им нельзя управлять. И Анну будет невозможно управлятьесли этот мальчик останется с ним, как щит у его сердца и разума.
Есть очень лёгкий способ покончить с ересью Анну, подумал Бэру, содрогаясь от отвращения к себе. Кожа этого бледного мальчика, завёрнутая в штандарт Анну и отосланная ему с синим братом. Возможно, ярость и жажда мести придаст Анну сил для последней битвы с Львом Львов, но больше никаких перемен не будет. Анну убьёт Льва и станет Львома Мироздание останется на месте. Лянчин соберётся с силами, Анну наступит на горло любому недовольномуо, у него будет много ненависти и возможностей! а потом, возможно, придёт время для вымечтанной нынешним Львом войны с севером. Если не Анну, то его дети сотрут Тай-Е в щебень. И порядок вещей останется прежнимАнну только вычистит его.
Вместе с маленьким Ча я убью Льва и убью сомнения, думал Бэру. Я убью вместе с ним ересь Анну. Я сделаю благое дело.
Я убью варварскую свободу севера. Северную искренность, вызывающую вспышки острой боли. Готовность к жертве не ради священного искуса, а ради плотской любви. Жертвенностьсвойство любви духовной, не мирской. Жертвенность останется там, где ей быть надлежитв Синей Цитадели. А мир останется там, где ему быть надлежит.
В повиновении, порядке и ну да, в рабстве. Свободны были волки Линору-Завоевателядо тех пор, пока их не поработила ими же и созданная империя; теперь и Левраб своих рабов. А свобода Кши-Надело времени. Мы распространим рабство, повиновение и порядок вместе с Истиной. И как же это просто! Мешает лишь мышонок, которого можно раздавить в кулакеон не успеет ни пискнуть, ни укусить Этим мы спасём и Синюю Цитадель тожеот сомнений, которые режут, как закалённое стальное лезвие
А кстати Бэру уже принял решение, от которого ледяная игла застряла под лопаткой, но решение вовсе не обязательно было осуществлять сию же минуту. Надо было выяснить ещё один вопрос, последний. Рэнку, Соняон с вами?
Рэнку надо забрать оттуда. Рэнку будет наш, мой, подумал Бэру. Теперь, когда Лев не помешает это сделать, я заберу мальчика, который станет моим воспитанником и преемником. Рэнку должен ненавидеть и презирать и Прайд, и Львят-смутьянов, и всю эту северную свободу, причиняющую страдания
Рэнку пребывает в Обители Цветов и Молний, сказал Ча, и его глаза влажно блеснули. Он оставил мир по доброй воле, с помощью женщины, которой доверял, как сестре потому что ему было невыносимо вернуться домой. Мы развеяли его пепел в расцветающем садуи Анну поклялся, что никогда не позволит так унижать человека, наделённого высокой душой, а Львята Льва плакали и жгли бумажные цветы. Мне жаль, Учительно Лянчин причинил Рэнку столько боли, что он предпочёл навеки остаться в Кши-На.
Рэнку хотел быть синим стражем, вырвалось у Бэру. Почему же
Он выбрал, сказал Ча. Не стоит обсуждать или осуждать выбор того, кто страдал больше, чем заслужил, Учитель. Я даже не скажу, что вы должны были помочь емупотому что и я не в праве осуждать. Вы ведь не принадлежите себе?
Бэру скрипнул зубами. Я заикнулсяи замолчал, как только мне приказали молчать, подумал он. Повиновение и порядок, будь оно проклято! Забавно, забавно: считать себя воплощением благородства, Чистым Клинком, благо это прозвище дал, так сказать, народи ощутить себя трусом, подлецом и предателем одновременно перед чистыми глазами языческого мальчишки, который ради своих прекрасных иллюзий оставил свой дом и отправился на смерть Чудесно, нечего сказать.