Андрей повертел в руках зеркала, «дворники», коснулся пальцем распредвала. Рядом с ними, на виду у покупателя, бородатый верзила проверял, заряжен ли аккумулятор.
Тебе что-нибудь нужно? с готовностью спросил Ахмет, посасывая сигарету. Крылья его приплюснутого носа шевелились, щёки втягивались. Или просто навестить меня решил?
Слушай, Ахмет, ты не можешь припомнить такую вещь? Андрей перешёл на тихий шёпот. Знаешь ли ты что-нибудь о «девятке» цвета крем-брюле? Она с кожаной решёткой на заднем стекле и проволочными сетками на фарах. Она была похищена первого апреля на проспекте Шверника
Озирский говорил, а сам жалел, что не знает татарского языкатогда бы они с Ахметом поговорили нормально. Агент, в свою очередь, не знал ни польского, ни французского. Так они и перешёптывались, боясь, что кто-нибудь услышит хотя бы несколько слови тогда Халилулину крышка.
Ахмет, всё ещё смакуя «Пэлл-Мэлл», устремил чёрные глаза вдаль, словно замечтался о чём-то приятном. Озирский не торопил его. Прикурив от спрятанной в кулаке зажигалки, он рассматривал товар, поражался обилию и качеству представленной продукции. Справа от Ахмета откормленный беловолосый дядя предлагал свечи и масляные фильтры. На прочих ящиках располагались карбюраторы, поршневые кольца, прокладки, измерительные приборы, лобовые и ветровые стёкла, решётки и чехлы на сидения.
К тому времени, как Озирский составил полное представление о барахолке, Ахмет ожил.
Была такая «тачка».
Халилулин смотрел вроде бы в другую сторону, но говорил отчётливо.
Андрей взял одно из зеркал, повертел его в руках, одновременно пре следуя две целивоздать видимость торговых переговоров и увидеть за спиной подозрительных людей, если они вдруг появятся. Но пока всё было спокойно.
Ты её видел? встрепенулся Андрей.
Видел. Ахмет всё так же смотрел вдаль.
Когда? Озирский почувствовал, как по его лицу пробежал знакомый, бодрящий холодок.
Первого ночью. Я у Горбачёва тогда товар забирал.
У кого? удивлённо переспросил Озирский. Впервые о таком слышу.
В Репе он живёт, пояснил Ахмет и почему-то улыбнулся. У него всегда полно. Он как раз перекрашивал «девятку» та уже без номера была. Одно крыло только было кремовое, но я заметил. Горбачёв же сам всё делает«тачки» перекрашивает и номера удаляет. У него народу толчется фиг знает сколько. И продают ему, и у него скупают. Там, в Репе, считай, целый автосалон
Значит, в Репино протянул Андрей и взял другое зеркало.
Ага.
Ахмет ждал, что будет дальше. Похоже, на них тут никто не обращал внимания.
А этот твой Горбачёв, часом, не говорил, откуда у него «девятка»? Мог же пооткровенничать со скуки
Ему скучать некогда, я ж говорю.
Ахмет туда-сюда перекладывал запчасти, вытирал их ветошью.
Ясно, что увели откуда-то, но этокоммерческая тайна. Не-е, Горбачёв своих не сдастсамому дороже выйдет. Про всех клиентов знает только он сам.
Ладно Слушай, Ахмет, ты не мог бы мне малость помочь? Андрей, пристально разглядывая один из «дворников» пальцем пробовал щётку.
Я тебе всегда помогусам знаешь, сразу же согласился Ахмет. Ты только скажи, как.
Свези меня поскорее к Горбачёву, прямо сказал Озирский. Можешь такое устроить? Разумеется, всё останется без последствий.
У-у, это трудно! испугался Халилулин. Он не любит, когда привозят посторонних. Но ради тебя я
Вот и славно! Андрей понял, что дело в шляпе. Давай договоримся, когда и где встречаемся. Ты ведь всегда найдёшь предлог, чтобы съездить в Репу. Вы ведь компаньоны, верно?
Ну, примерно.
Ахмет поскучнел. В то же время он понимал, что просьбу Озирского необходимо исполнить.
Ты на своей «тачке» не езжай. Поставь её где-нибудь, а в одиннадцать жди меня у «железки», где проезд. Около улицы Жени Егоровой
Отлично, обрадовался Андрей. Только смотри, не передумай.
Чтоб я сдох! торжественно поклялся Ахмет. Я же тебе жизнью обязан. Те рэкеты, с Обуховской, меня приговорили тогда.
Я даже прослезился! Андрей действительно вытер глаза. Пока, Ахмет. Я буду тебя ждать. Ты всё на той же серой «Вольво»?
Да, только Горбачёв её покрасил. Она теперь не серая, а цвета «форель».
Понял. Озирский положил на место «дворник». Всё, пока. Будь осторожен.
Взяв для отвода глаз одно зеркало, Андрей опять проверил «хвост» и снова никого не обнаружил.
На счастье, место для встречи Халилулин выбрал очень удачное. Совсем рядом, в доме номер пять по Суздальскому проспекту, жил Володя Маяцкий. Теперь он работал в уголовном розыске Выборгского района. Группа Озирского, снимавшая офис в гостинице «Дружба», распалась. Ребята разбрелись по районным Управлениям, благо, людей везде не хватало. С Главком после наказания Андрея у Маяцкого. Калинина и прочих связывались далеко не лучшие воспоминания.
Озирский припарковал свои «Жигули» у первого корпуса, вынул ключ зажигания, запер машину. Андрея чем-то веселил блочный дом, облицованный мелкой синей плиткой. Здесь, на северной окраине города, было не очень-то уютно, и неподалёку время от времени грохотали поезда. Но Озирскому почему-то тут нравилось, и он не упускал случая завернуть к Володьке.
Маяцкий жил на первом этаже, и окно его кухни выходило прямо на насыпь. В трёх комнатах размещались хозяева с двумя сыновьями, а также собакачистокровная «афганка» Джильда, любимица и гордость семьи. Андрей тоже обожал гладить её белую длинную шерсть, похожую на высушенный солнцем ковыль.
Сейчас Джильда лаяла, взбираясь на насыпь, и из-под её лап катился гравий. Следом за ней карабкались двое Володькиных сыновей. Как раз на этом месте был переход в Шуваловский парклюди, как правило, ленились делать крюк. Поезда тут ходили сравнительно редко, и родители за Артёмку с Гришкой не волновались.
Солнце зашло, но лужи ещё золотились под ногами; из них торчала зелёная трава. Чуть подальше, на трамвайном кольце, кучковались люди. Из окошка Володькиных соседей магнитофон орал блатную песню. Исполнитель нарочно делал свой голос хриплым, пьяным и отвратительным. Тут же, прямо по раскисшей земле, мальчишки гоняли мяч, и грязь фонтанами летела в разные стороны.
Маяцкий как раз подошёл к окну, отодвинул тюлевую занавеску и глянул, куда пропали сыновья. На кухонном окне всегда пламенели «огоньки», и потому спутать его с чужими было трудно. Увидев направляющегося к подъезду Озирского, Володя заулыбался, распахнул форточку, сделал приглашающий жест рукой. И только потом, прямо в тренировочных брюках и футболке, бросился встречать гостя. Не успел Андрей войти на лестницу, как дверь Маяцких открылась.
Здорово! Андрей протянул руку. Надеюсь, я не помешал ничему важному? Надя дома?
Надя у матери, а я на хозяйстве. Маяцкий провёл гостя в прихожую. Видел на улице моих гавриков?
Видел. Они через насыпь к парку перебирались. Под поезд не попалиточно. Андрей суеверно постучал по трюмо.
И то хлеб. Надо их уже в дом загонять, а то темнеет. Маяцкий повесил на крючок куртку Андрея. Ужинать будешь?
А зачем, ты думаешь, я к тебе пришёл? нахально осведомился Озирский. Мне нужно провести тут время до одиннадцати вечера. А заодно, конечно, заправиться. Ночью-то спать не придётся
Тогда я пошёл готовить, а ты в это время расскажешь, зачем пожаловал. Ведь не только для того, чтобы пожрать. Для этого у тебя и мать есть, и влюблённые дамы. А от меня, надеюсь, требуется нечто более важное.
Ты же сыщик! Догадайся.
Андрей хохотнул и пошёл в ванную мыть руки. Маяцкий пожал плечами и открыл холодильник.
Владимиру было тридцать четыре года, как и Андрею. Невысокий, с вьющимися пшеничными волосами, еле заметными усиками, симпатичный и кареглазый, Маяцкий идеально срабатывался со всеми. Даже такой вепрь, как Андрей, не находил, к чему у него можно придраться. Озирский дорожил Маяцким как специалистом и как человеком, но обращался к нему за помощью в самых крайних случаях.
Надежда Маяцкая тоже работала в милициибыла инспектором по делам несовершеннолетних. И потому Володя часто готовил себе и мальчишкам еду, не дожидаясь возвращения жены. Маяцкие редко бывало дома вместе; вот и сейчас хозяину пришлось принимать гостя самостоятельно.
Оставшись в джинсах и чёрной рубашке, Андрей присел к кухонному столу и зажёг сигарету. Володя тоже закурил, одновременно ловко управляясь со сковородкой, кастрюлями, ножом и прихваткой. В форточку врывался всё тот же свежий весенний ветер.
Ну, что стряслось? Маяцкий занял все четыре конфорки плиты и тоже подсел к столу. Говори, не ломайся.
У тебя американский пластырь сохранился? Ты его пацанам на шишки не извёл?
Андрей скептически разглядывал свои руки.
Им на шишки и наш сгодится. Импортного-то не напасёшься, вздохнул Маяцкий. А тебе он нужен, что ли?
Вот так! Андрей ребром ладони провёл по горлу. И ещё. Не одолжишь ли на ночь свою одежду? Я, как приеду, сразу верну.
Ты что, внешность изменить решил? удивился Маяцкий. Когда улетаешь во Владик?
Вова, я уже не улетаю, признался Андрей. Накрылся мой отпуск медным тазом.
Как?! Маяцкий едва не сбросил локтём солонку. Начальство взбрыкнуло, что ли?
Да нет, просто появились важные дела. Поэтому я и прошу у тебя одежду с пластырем. Мне не очень-то хочется, чтобы меня сегодня узнали. Всегда лучше сохранять инкогнито.
Опять лезешь к чёрту в зубы? Маяцкий вытирал мокрые руки полотенцем. Сделают тебе когда-нибудь дырку во лбу, а то и чего похуже! А я-то, дурак, обрадовался. Думал, что ты хоть на месяц отстанешь от уголовщины. Неужели не надоело?
Не могуродная она мне! с болью признался Озирский. Значит, ты даёшь мне пластырь и одежду. А я взамен рассказываю, что конкретно случилось.
Говори, а потом поищем в шкафу шмотки, махнул рукой Маяцкий.
По опыту общения с Андреем он прекрасно знал, что переубедить того невозможно, и остаётся только по мере сил помогать.
Я тебя очень внимательно слушаю.
Потом они молча ужинали, думая каждый о своём. Маяцкий не получал от еды никакого удовольствия, переживая услышанное от гостя. Тот же успел свыкнуться с информацией, а потому наворачивал за двоих. Все мысли Озирского крутились вокруг ночной поездки.
Когда ты должен с агентом встречаться? Володя отодвинул тарелку и стал щипать свои усики.
В одиннадцать. Нужно ехать в Репино, к барыге по фамилии Горбачёв. Он может располагать ценными сведениями о машине. А от этого недалеко и до самой Анжелы.
Значит, так! Маяцкий поднял из-за стола. Будь другом, загони гавриков домой, а то уже совсем стемнело. Я же тем временем подберу тебе одёжку. Да, может, мне тоже с тобой поехать? Володя остановился в дверях. Чёрт знает, что там будет, в Репино
Да нет, не надо. Могут ведь и меня самого не пустить. И с Ахметом у меня разговора о тебе не было. Не волнуйся, Андрей подмигнул и направился к двери на лестницу, щёлкнул замком. Я и тебе найду работёнку.
* * *
Через несколько часов серебристая «Вольво» Халилулина мчалась по Приморскому шоссе Ахмет уже миновал Солнечное, и до Репино оставалось несколько километров. Погода ночью резко испортилась, подул северный ветер. Он высушил и заморозил асфальт, забрызгал лобовое стекло мелкими, ярко блестящими капельками. Ахмету пришлось вылезать и надевать «дворники».
Торговец автозапчастями едва не проехал в условленном месте незнакомого человека в потёртых джинсах, свитере цвета чернослива и видавшей виды кожаной куртке. На голове у него была кепка а ля Джо Маури, а глаза скрывались за тонированными очками. Человек проголосовал, и Ахмет только после этого узнал Озирского. От удивления он едва не врезался в фонарный столб.
Его покровитель преобразился до неузнаваемости. Из одежды на нём остались лишь кроссовки. Сейчас Андрей дремал на заднем сидении. Он удобно устроился там, будто дома на диванетолько пришлось согнуть ноги в коленях. Ахмет против этого не возражал. Он лишь удивлялся способности Озирского до неузнаваемости изменять свой облик. Он заметил, что с рук капитана исчезли шрамы от гвоздей, и очень удивлялся очередной мистификации.
Справа, на обочине шоссе, мелькнул белый прямоугольник с надписью «Репино». С другой стороны таблички это слово было перечёркнуто красным. В тёмной холодной вышине безжизненно светили фонари, а неподалёку затихла бензоколонка. Там у Ахмета работала куча друзей, и они тоже имели дело с Горбачёвым.
С другой стороны автострады помещался пансионат «Заря», к которой обычно добавляли слово «вечерняя». Поскольку в пансионате проживали исключительно заслуженные старики, его именовали ещё и «предкрематорием». Озирский, который определённо был в теме, находил много общего между тем и этим заведением. В пансионате тоже имелись серые блочные корпуса, над которыми возвышалась труба котельной.
Скоро? сонно спросил Андрей.
Он поднялся и сел, поймав тонированные очки. Они болтались на тонкой мельхиоровой цепочке.
Сейчас, погоди!
Ахмет выключил сцепление и поехал под гору. Фары осветили высокий зелёный забор, рядом с которым росли замёрзшие тополя.
Я позвоню.
Халилулин погрузил в косяк ворот квадратную белую кнопку. Немного подождав, он повторил звонок, а потом вывел высокохудожественную трель.
Андрей выглянул из машины и сказал:
Если спросит, скажи, что есть неясности насчёт кремовой «девятки». Подробности доложу я сам.
Ладно. Ахмет насторожился, услышав, что калитку открывают.
В чёрном проёме возник толстый невысокий человек в белой куртке и таких же брюках. Из распахнутого на груди ворота голубой рубашки торчали волосы цвета «соль с перцем». Взгляд его живых карих глаз был беспокоен, а круглое лицо побледнело от света фонаря. Хозяин провёл широкой ладонью по лысине и повнимательнее присмотрелся к приехавшим.
Ахмет? Он тихо свистнул. Чего тебя принесло среди ночи?
Тут, понимаешь, с одной «тачкой» надо разобраться.
Халилулин отошёл в сторону, открыв для обзора Озирского. Тот уже надел очки, засунул руки в карманы и выпятил челюсть.