Взялись за лесу. Эта работа стоила улова. Выбирать снасть и складывать, чтобы не запуталась, освобождать крючкинесъеденную, уже негодную наживу отдать морю. Обладая сноровкой, за ночь можно сверстать три-четыре ходки.
Фридман сонно посасывал трубку. Ящики с уловом и льдом стянули к каюте. Поутру потихоньку зайдём в порт, пришвартуемся. Бывший начальник аналитического отдела Управления Ури Фридман превратится в торговца. Балагуря, взвесит добычу, сбудет с борта, как подобает рыбаку, выкормышу моря. Рыбку расхватают по нужной цене. Но даже, если случится невероятноенарод забудет дорогу к причалам, улов достанется портовому ресторану.
Мы с Фридманом подались в каюту, Томер остался на палубе. Не захотел расслабиться. Угрюмо всматривался во тьму.
Ветер разъярял волны, и, закипая, они огрызались, пробуя борт на прочность. Вдали, как сияющие грозди раскачивались электрические зарева, между ними вспыхивали одинокие огни и недосягаемо высоко подмигивали звёзды. Перезрелая луна роняла на воду шлейф серебра, соединяющий миры. Казалось, по нему, как посуху, можно выбраться на берег.
Обманка Шторма не будет Хотя дует сильнее сказал Ури, отпирая сейф. Вытащил запечатанную бутылку и пару миниатюрных стаканят. Звякнув, они мутно прояснились на свету.
Ты специалист, тебе лучше знать, согласился я.
Двадцатилетний «Арманьяк10»! объяснил Фридман. Ничто так не умиротворяет душу, как бальзам, присыпанный крупицами солнца. Размывает проклятую желчь Всё остальноебурда!
Куда его потащило! Состарился, что ли! Я хотел возразить, намекнуть, что у меня другой распорядок, но сквозь потолок стены, и двери в уши ударил вопль. От неожиданности Ури Фридман развернулся. Жалко звякнули, расколовшись, стаканы, и мы, мешая друг другу в узком створе двери, выскочили наружу.
4
Кричать мог только Томер. Ещё бы! Никого, кроме него, на палубе не было. Да и не могло быть. Для него, наверное, тоже никого не существовалоя увидел, как он, вскинул руки, потрясая кулаками под фонарём, услышал, как закричал протяжно и мощно:
Ли-и-н-да-а!
В его зове билась боль, столько боли, гнева и страсти, что они, слившись, заглушили шум моря.
Ли-н-да! крик вдруг оборвался, скомкался, как кровельная жесть под натиском урагана. Рассыпался, сначала взлетев до отметки «Зелёных ботинок11», затем скатившись на дно Мёртвого моря12. Насыщенный обертонами вопль заметался болезненным эхом, пока неожиданно не прервался всхлипом.
Я растерялся, не зная, что делать. Посмотрел на Ури, он пожал плечами. Таил что-то старый лис и выглядел так, будто происходящее его не касалоськричит себе человек, и пусть кричит, имеет право.
Мне показалось, Томеру не справиться в одиночку.
Линда, Линда, причитал он, хрипя, будто впервые глотнул новомодного «Туби13». Затих, наклонился за борт, всматриваясь, как если бы уронил в воду наследственный амулет.
Линда было невыносимо слушать.
Я подобрался поближе и положил ладонь ему на плечо. Он вздрогнул, сбросил мою руку и посмотрел с болезненной растерянностью, словно забыв о цели нашей встречи:
Нет! Оставь! Теперь мой черёд!
Я почувствовал его состояние, скорее всего, близкое к бреду. Казалось, его мысли путались, мутилось сознание. Стало ещё тоскливей, и я заторопился. Залопотал бессвязно, но не лукавя:
Погоди Почемунет Жизнь И смерть Кто знаеткогда, как Кто окажется первым Попросит у Него за другого
Томер, тяжко вздохнув, выпрямился. Сжал уголки рта, посмотрел с гримасоймне показалось, недоверия или ожидания насмешки. Не дождался. Очнулся. Взгляд прояснился и потеплел.
Что-то нашло Не справился Прости, Надав, попросил он.
Я понималтак и бывает. В состоянии аффекта человек готов натворить что угодно. Даже лишить себя жизни. Потом и пожалеть не сумеет. Слава Богу, обошлось, и, чтобы закрепить успех, я протянул ему пачку «Парламента».
Суперлёгкие, ухмыльнулся он, бережёшь здоровье?
Мы облегчённо задымили. Я ответил, как можно осторожнее, и угадал:
Не всегда Есть два момента, когда не курить преступлениев кровати после хорошего секса ну, и на лодке в полнолуние
Он будто взвился. Черты лица преобразились, как если бы на глазах вживую подтвердилось пророчество:
Ты не представляешь, насколько ты прав У неё тоже оказалось без выбора, ответил Томер, будто возвращаясь к предыдущей теме, у Линды Надав Ты когда-нибудь заходил к проститутке?
От неожиданности я поперхнулся дымом и, откашливаясь, лихорадочно соображал, что ответить незнакомому человеку на такой вопрос. Бросил наобум и снова угодил в цель:
У нас толпы приезжих из бывшего Союза13. Как сохранить добродетель?
Томера словно прорвало:
Думаешь, они по своей воле несчастны? он безнадёжно махнул рукой, миллионы людей оказались на грани Мы не в силах представить себе, что там творилось
То, что сейчас в Палестинской Автономии
Оставь! Этим захребетникам все тащут по горло Даже мы А тех всего лишили. Надав Её звали Линда В своей стране, позабытой Всевышним! Сорок долларов за месяц работы! Как прокормить младенца, стариков, себя и неудачника мужа? В проектном институте его не научили воровать! Влип на первой же сделке!
Она нашла объявление в газете Работа по уходу за пожилыми У богачей Не сомневалась ни секунды Израиль всё-таки И зарплататысяча долларов За год можно обеспечить семью. А если нетждать нечего, сходи с ума! Решилась. Посредники оплатили самолёт. Через два дня улетела в Москву. Оттуда в Каир, в Шарм-а-Шейх. Не представляла, что там открылись ворота в ад Сутки её с другими девушками везли в фургонах без воды и пищи. Выгрузили в пустыне. Среди бедуинского стойбища. Пересчитали. Старший объявил, что им повезло, что они предназначены в публичные дома Тель-Авива! Затеялся переполох. Линда сорвалась бежать, кадык Томера сделал трудное движение вверх-вниз.
Я предложил сигарету, он отказался, мотнув головой.
Её поймали, избили, а вечером хором насиловали у всех на глазах. Очнулась в палатке. Между ног кровь. Хотела умереть, не верила, что это произошло с ней С девочкой из молдавского городка Пустыня, бедуины в масках, автоматы. Девушкам дали отлежаться и погрузили на верблюдов накрыли войлоком. Удовольствие, будто топят в болоте со связанными руками-ногами. Восемь часов на верблюдах! Затем пересчитали и велели идти за проводником. Гуськом, нога в ногу. Ни влево, ни вправо То бегом, то ползком, то не двигаться. То не дышать, зарывшись головой в песок Одной, что приподняла голову, двинули прикладом по затылку. Чуть не убили. Слышишь, Надав Ночью в пустыне песок ледяной Запросто получить ожог Знаешь?
Кивнул, хотя ничего подобного не слышал. Томер прикусил губу, словно раздумывая, стоит ли продолжать. Я молчал, ждал продолжения. Подумал: «Пусть выскажетсяполегчает».
Добрались до заграждения Бедуины плётками погнали на проволоку. Заставили перелезть. Изранились. Платье у Линды пошло на лохмотья, осталась в трусиках. Не меняла со дня вылета. Эх ты ж Мечта о сытости! Уже в Израиле, девушки выплакались вволю, согласившись, что ещё повезло. Переход границы мог вылиться в две недели, всё зависело от опыта контрабандистов и расторопности пограничников
Яркий свет, вспыхнув, обшарил палубу и ослепил. Томер замолчал, потянувшись рукой к поясу. «Армия»подумал я.
Пограничники Береговая охрана успокоил нас Фридман и заглушил двигатель. Проверят документы и отпустят Может быть, без проволочек
В луче прожектора угадывались контуры сторожевого катера, подошедшего к нам. Ури развернул и поднял к лучу морское удостоверение.
Ночь, пять миль берега, пустота без пределов. Делай с нами что вздумаетсяникто не узнает. Мало ли кому и чем захочется промышлять в море! Ярко представилась неуправляемая лодка, швыряемая волнами брызги крови, трупы на палубе Мне стало жутко и муторно. Горько и не по себе.
5
Око прожектора сместилось и погасло. Глазам стало вольготней. Силуэт сторожевого катера растаялни воздух, ни вода не сохранили следов. Море берегло свои тайны.
Ури Фридман навис над движком.
Похоже, приплыли, проворчал он, что-то не заводится надо повозиться
Перспектива дожидаться буксира мне не понравилась.
Фрид, ты обещал, что будем свободны на все четыре стороны Возможны другие варианты? съехидничал я.
Фридман пропыхтел что-то в ответ. Томер пошевелился и прикипел ко мне взглядом. Что скрывать, его история не порадовала. Вероятно, я выглядел подходяще, и он снова привлёк моё внимание:
С другой стороны границы подкатили джипы. Не остановились. Женщин заставили влезать на ходу. Сверху затянули брезентом. Три часа в кузове В удушке Так Линда оказалась в Тель-Авиве. У нас! Как там в декларции независимости прописано: еврейское демократическое государство У нас! вскричал Томер, голос его дребезжал, как провисшая струна, без документов, в конуре без окон, с запертой дверью. Набросилась на едувпервые дали поесть Клялась: если бы знала, что будет потом, перегрызла бы себе вены. Затем появились перекупщики. Заставили раздеться догола, мерзко осматривали. Ощупывали интимные места, зубы. Велели пройтись, а потом наклониться Разглядывали в упор, сидя на стульях
Томер прервал рассказ, потянулся за сигаретой. Вдохнул и сокрушённо саданул ладонью по рейлингу:
Невольничий рынок Рабыни Представь, в наши дни Она обмочилась от ужаса. Избили и заставили подтереть своей одеждой. И станцевать напоследок! Твою Вообрази! Как думаешь, зачем? Зачем так издеваться
Я зналзачем. Чтобы добиться от человека беспрекословного повиновения. Чтобы сломать. Но промолчал. Он с дрожью затянулся и порывисто выдохнул. Ветер мгновенно угнал дым. Сигарета в его пальцах обожгла воздух, на глазах превращаясь в пепел. Он швырнул в море окурок.
Клиенты хотели свежего мяса. Женщин тосовали между борделями, меняли, чтобы «товар» не приедался. Цена рабыни поднималась до десяти тысяч баксов. Линду за пять выторговал Хасан-Бек, горский еврей из Дербента. Увёз в другую квартиру и ночь учил, как ублажать клиента
Хочешь, расскажу, что было потом? остановил я Томера, повинуясь сиюминутному чувству. Он осторожно посмотрел на меня. Деваться было некуда, если начал.
Наверняка, Ури предупредил тебя, сказал я как можно твёрже, я полицейский И узнав о преступлении, должен сообщить, куда нужно. Проституция не мой конёк, но я знаю Когда женщину ввозят в страну, стоимость проезда и «покупки» объявляют долгом. Бедолага должна работать бесплатно, пока не погасит долг. Большинство девушек возвращает деньги за месяц. Так?
Линда вернула в первую же неделю. Проклятье! На неё возник сумасшедший спрос, с горечью ответил Томер.
Фишка в том, что её сделали вечной должницей. Учуяли поживу. Так водится. Либо из-за невероятных процентов, либо из-за штрафов за мнимые прегрешения. Продажа другому сутенёру городит новый долг. Не успела расплатитьсяснова продают.
У Линды отобрали документы, напомнил Томер, так и сжавшись в каменный ком.
Я почувствовал неладное, всучил ему сигарету и кинулся в каюту. Меня подгоняла солидарность. Плеснул в два стакана, подсыпал льда и поспешил обратно. Томер справился с «Арманьяком» в три рваных глотка. Благодарно боднул головой мне в плечо. Значит, проняло, полегчало. Он шумно вздохнул.
Сутенёр твердил, что клиенты не любят плаксивых. Что из-за неё теряются большие деньги. Но каждый раз мерзавец приходил и насиловал. Подонку нравилось, как она стонет от боли, и главное, что ещё чувствует боль. Издевался: «Всегда буду последним, сколько бы клиентов ты не обслужила». Когда у неё появился я, чуть не погубил в первую же встречу
Ветер сносил слова. Я придвинулся поближе, и Томер, оценив моё намерение, заговорил внятнее и громче.
В тот вечер я разругался со своей подружкой. Домой возвращаться не хотелось. Решил переночевать в гостинице. Портье поинтересовался, не желаю ли развлечься. Я отказался. Тогда он стал не на шутку фамильярен: «Девочка прийдётчто надо! Запердолишь ей, как следует Будет хорошо». Чтобы отвязаться я принял визитку«Пусикет и Ко». Уже в номере подумал: «Почему бы и нет?» Позвонил в контору, пофантазировал: «Блондинку с карими глазами и вот такими сиськами» Но к тому времени, как она, Линда, пришла, успел передумать. Что-то в душе переменилось. Я велел ей возвращаться. Она разрыдалась и, жестикулируя, на ломаном иврите возразиласутенёр наложит штраф обвинит, что не угодила клиенту. Я, идиот, был великодушен и пообещал всё уладить. Она поверила. Выпроводил и позвонил в контору. Попросил, чтобы девушку по имени Линда не обижали. По-хорошему попросил. Уважительно. По-братски. Мне клятвенно обещали, я не учуял насмешки. Позже Линда призналась, что откровенность обошлась ей в две тысячи долларов. Две тысячи зелёных! День её проклятой службы! Если бы ты её видел, Надав Разговаривать мы не могли, она не знала языка, мы жили в образах. Закрывали глаза, прижимались друг к дружке Ныряли и попадали в рай. Она оказалась для меня единственной женщиной
Я набрался мужества возразить. Это напоминало пощёчину врача при истерике и помогло бы встряхнуть:
Как будто у неё было что-то, чего нет у других. Правда, Томер?
Мне было показалось, что переборщил, но он не обиделся и, видно, подыскивая слова, ответил:
Ты вправе думать, что угодно. Твоё дело. Линда действительно устроена иначе. Она раскрывалась жертвенно, как жемчужная раковина всё ближе и ближе, будто выворачивалась наизнанку всей душой ради меня от рождения до смерти. Никогда раньше не испытывал подобного. Никогда. Слышишь, ведь женщин у меня хватало Однажды спросил её, почему бы ей не сбежать
Я снова вмешался:
Наверное, ответила словами сутенёраполиция изловит и вернёт в бордель.
Томер согласился:
Верно. Но потом девушку продадут арабам в Газу, откуда никто не возвращался. Я часто заказывал Линду. Со временем она оттаяла и даже шутила. Откровенничала: «Видела, как верующие, входя в публичный дом, снимают кипу, словно тогда Бог проворонит грех». Но больше всего поражал её наш родной патриотизм. Слышишь, Надав? Время от времени, «фирма» объявляла о скидках для солдат. В такие недели Линде было не до шуток. Даже ходить не могла. Юные воины ненасытны, как шакалы в засуху и, дорвавшись до женского тела, оставляли синяки, следы от зубов. Они не были жестоки, лишь неумелы. Наркоманы оказались страшнее детей. Последний клиент, законченный импотент, обвинил Линду в своей неспособности. Слой пудры не скрыл следов его злости. Этот недоносок обещал прийти снова. Линда попрощалась со мной, как в последний раз. Ничего не помогло. Сломалась. Просила оставить её в покое. Я не мог. Не мог оставить в покое почему, знаешь? Потому что полюбил всем сердцем, полюбил так, как мать любит своего младенца, как праведник Бога, как ростовщик деньги Ох, Надав Она задала мне тяжёлую задачку
Раздался хлопок. Это был лишний звук. Будто выстрелили из ствола с глушителем.
6
Оказалось, Фридман справился с двигателем. Но заглушил, чтобы не мешать нам, и отправился вздремнуть в каюту. Томер дождался, пока его спина не исчезла за дверью.
Признайся, попросил он, ты ведь наведывался в квартал «красных фонарей» в Тель-Авиве?
Приходилось По работе, ответил я.
Какая разница, вздохнул Томер, значит, бывал, видел На другой день я решил туда заглянуть Грязные улицы. Замызганные фасады домов. Много огней, света, что ни шаг«Массажный кабинет». На рекламном щите «Пусикет и Ко» голая женщина в образе каракатицы. В каждом щупальце по фаллосу, вот такому члену. В дверях охранник с шокером и дубинкой
И тут он воскликнул воспалённо:
Господи! Кто скажет! Надав, ты же в полиции! Большой чин! Хоть намекни! Израиль, родина! Такая тёплая страна! Миллионы верующих, государственная религия, в каждом районе десятки синагог! И эта раковая язвабордели? Где же закон? Ведь запрещено! Что происходит с нами? Надав! Где ты? Где власть?
Я почувствовал, что не сумею ответить достоверно, слишком много сросшихся противоречий. Но постарался:
Закон не даст их закрыть, если не доказать, что женщины попали туда нелегально или содержатся насильно. У нас запрещено сутенёрство, но любая женщина вольна делать со своим телом всё, что ей вздумается.