Тут и там боевой клич сменялся предсмертным воем, хрипом человека разрываемого на куски. Лошади вместе с всадниками, от страшных по силе ударов ветвей, взлетали в воздух и разрывались, так и не упав наземь.
Побегов становилось все больше и больше. Сжимаясь, ветвь словно выстреливала вперед, насаживая как на копье по несколько воинов.
Солдаты дрогнули, попятились назад, из последних сил отбивая атаку сотни ветвей, что впитывая в себя кровь, росли на глазах.
Это бесполезно! Всем назад! крик одного из воинов тотчас утонул в хаосе бойни.
Ветви, на десятки шагов, хлестали все и вся. Обвивались вокруг людей, пожирали их плоть, затаскивали внутрь стволов. Площадь Правосудия мгновенно опустела. Сотни людей бежали, втаптывая друг друга в грязь, перемешанную с кровью.
Над площадью, шипя и разбрызгивая искры, пронеслись с десяток фаерболов. В бой вступили магиогневики.
Малые и большие, ослепительно яркие в темноте, огненные шары понеслись к плахе. Оглушительная череда взрывов, всполохов красного и синего пламени на секунду обхватили древа мертвых. Во все стороны брызнула черная жижа, полетели куски древесной, живой плоти. Стволы закачались, яростный визг, от которого заложило уши, повис над площадью.
Древа горели, стволы качались из стороны в сторону, ветви-щупальца хлестали как бичи, круша камень помоста и зданий.
Казалось, победа близка, и древа обречены, но огонь внезапно потух, черная кора древ пульсировала и сжималась как человеческая кожа. Раны затягивались, зарубцовывались.
Противный запах паленого мяса повис над площадью, камень помоста местами расплавленный, внезапно треснул. Стволы древа стали быстро утолщаться, и расти вверх, устремляясь к темным небесам Аркина.
Ветвищупальца, змеями вытягиваясь во все стороны, хватали куски растерзанной плоти, окунались в лужи крови, всасывая ее в себя.
Абсолютная тишина повисла над площадью Правосудия. Лишь изредка нарушаемая стонами и хрипением раненных, заживо поедаемых древом мертвых.
Внезапно в выси, где во мраке, висел крест с распятым некромантом, раздался крик полный боли и ненависти:
Отец! За что?
Трой не мог видеть ту бойню что разыгралась под ним, но все чувствовал.
Боль, страх, смерть сотен и сотен людей, разрываемых на куски, поедаемых заживо. Он буквально впитывал в себя их страдания, насыщался эманациями мертвых. Воли вопреки.
Трой знал, какая могучая сила собралась в нем. Ему ничего не стоит голыми руками разорвать свои путы, выдернуть стальные клинья. Уничтожить все и вся.
Но он ждал, обряд должен быть доведен до конца, иначе смерть всех этих людей была напрасна.
Крест ожил.
Страшная боль пронзила сознание некроманта, словно в мозг вогнали раскаленный шип. Древесная плоть всасывала в себя плоть людскую, медленно растворяя кожу.
Трой чувствовал, как медленно, под действием сока, разлагается его спина, руки, ноги, тело погружается в древо мертвых.
Некромант терпел невыносимую боль, от которой хотелось сойти с ума, умереть, но он не мог позволить себе этого.
Нельзя уходить в Серые Пределы, нельзя, иначе все зря! кричал, колотя затылком о крест, некромант.
Боль внезапно отпустила, сознание стало гаснуть, появилась легкость во всем теле.
«Неужели я умер, подумал Трой. Нет!»
Именно сейчас он испугался. Нет не смерти, а того, что он не смог перенести Испытание. И стать
Сын мой! голос словно возник в мозгу некроманта. Ты можешь сделать это! Доведи начатое до конца. Скажи формулу заклятья Перерождения, спеши, время на исходе.
Да отец.
Боль снова вернулась, еще страшнее чем прежде. Тело Троя буквально растворялось, впитываясь в древо креста, кости оголялись. Он почувствовал, как кора раздвинулась в стороны, и его плоть стала погружаться внутрь креста.
Трой собрал все силы воедино. Мощь мертвых душ, людские страдания буквально разрывали его сущность на части, напитывали его невероятной силой. Формула заклятья рвалась наружу.
DEMORATYINFERETY, крик некроманта унесся ввысь.
Секунду спустя, прежде чем тело некроманта было поглощено, в голове Троя, чей-то голос очень тихо произнес:
Ты сделал свой выбор.
Страшный по силе раскат грома, от которого дрогнула земля, буквально раздвинул небеса. Столб пламени низвергся вниз, полностью поглотив плаху и древа мертвых. Спустя мгновение все исчезло в огне.
К центру обезлюдившей площади Правосудия, покачиваясь, шел человек. Некогда могучий и сильный, теперь он был лишь тенью себя.
Архипрелат АркинаЭнгабар, подошел к огромному провалу в брусчатке площади. Обугленная земля, расплавленные камни, все то, что осталось от плахи.
Пустой глазницей черепа, зиял провал в земле, от него веяло болью и страхом. Словно открылись врата в мир иной. Мир Тьмы и Смерти.
Сын мой! Где бы ты не был, прости меня! крикнул священник, и хрипя завалился наземь. Одинокая слеза, блеснув ярким алмазом, потекла по его щеке, и тут же застыла, превратившись в кристалл льда. Хмурое небо Аркина побелело, пошел первый снег.
2
Темная ночь расправила свои мягкие крылья и спустилась на землю. Полная луна и мириады ярких звезд, что разбросаны по небосводу, словно драгоценные сверкающие камни показались лишь на мгновение, чтобы тут же скрыться за облаками.
Тьма, непроницаемая, почти осязаемая, неспешно обволакивая землю, дикий лес, речку Быстрянку ползла в сторону поселения людей. Фермеровземлепашцев и охотниковпромысловиков.
Добравшись до защитного частокола, что неровным кольцом обхватывал довольно большое село, в несколько десятков добротных рубленых изб. Тьма словно остановилась, помедлила, наткнувшись на острые, тесаные бревна частокола, но затем двинулась дальше. Накрывая собой избу за избой, сруб за срубом. Медленно и неотвратимо приближаясь к церквушке, что стоит в центре села.
Один за другим, в окнах изб, гасли немногочисленные огоньки масляных лампад. Стихли разговоры, смех, плач и крики детей. Люди укладывались спать. Перестали брехать псы, коровы, овцы, куры запертые по сараям, наконец угомонились. Сон и тишина овладели селом, ночь вступила в свои полные права.
Гдето в глубине темного, такого зловещего в ночи леса ухнул филин, треснула ветка. Часовой на высокой дозорной вышке, молодой здоровый парень, с трудом продрав глаза, выглянул из-за тесаных бревен. С минуту он вглядывался в сторону леса. Ничего, ни шума зверей, ни гомона птиц. Лишь только злой холодный ветер, завывал сквозь щели в бревнах.
Молодец зябко поежился, поплотнее завернулся в тулуп из овчины. Затем сонным взглядом он посмотрел на тугой лук, полный колчан стрел, подлил масла в нещадно чадящую плошку. И проклиная судьбу, а особо старосту Берга за то, что он направил его на пост в такую холодную ночь, уткнувшись в тюфяк набитый сеном, захрапел.
Он не заметил, что дрожащий на ветру язычок пламени несколько раз судорожно дернулся и погас. Словно его задули чьи-то невидимые губы.
Из семи ночных сторожей, что должны были бодрствовать всю ночь и охранять село от волков, упырей и иной Нечисти, не спал только Дерк. Сильный, крупный мужчина лет 40, 45, но уже весь седой.
Его мужественное лицо, наискось пересекал страшный шрам, оставленный когтями медведяшатуна. Кисти левой руки не было. Вместо нее, на металлической пластине приторочен нож. С зазубренным, длинной в ладонь мужчины лезвием. Несмотря на увечье, Дерк был один из самых сильных бойцов села и мало кто из молодых, отваживался выйти с ним на кулачный бой.
Видя, что огонек на соседней дозорной вышке погас и не загорелся вновь, Дерк в сердцах сплюнул:
Тьма меня забери! Опять этот увалень Энджи дрыхнет. Ему только коров пасти, да девкам юбки задирать, а не дозор нести, службу править.
Дерк ухватил правой рукой факел, и поднял его, стараясь охватить светом побольше пространства.
Ну и ночь! Не видно ни зги. Луна и звезды и те за облаками прячутся, продолжил Дерк.
Еще выше подняв факел, Дерк старался рассмотреть лес, что начинался в ста шагах от него.
Не блеснут ли у опушки волчьи буркала, не мелькнет ли тень упыря в верхушках деревьев.
Глаза Дерка начали слезиться и болеть, злой, холодный ветер трепал его волосы. Всю впустую, лес хранил молчание.
Но Дерк чувствовал угрозу, пока еще невидимую, но неотвратимо приближающуюся к селу. Что это могло быть, он не знал, но каким-то шестым чувством понимал, быть скорому бою.
Дерк не заметил, что недалеко от его вышки вроде как тявкнул пес, или скрипнула дверь избы и какая-то тень, под прикрытием забора мелькнула в сумраке ночи.
Хельга давно притворялась спящей, дожидаясь пока не уснет муж. Еще с вечера она приготовила сытный ужин и не скупилась как обычно на добрую кружку пива. Ей нужна была эта ночь. Для цели ведомой только ейскорбящей, безутешной матери.
Не прошло и месяца, как она потеряла своего первенцаТрорта, мальчика прожившего только три зимы. Неведомая хворь унесла его младую жизнь, несмотря на все усилия местной знахарки и горячие молитвы Хельги.
Она, потеряв сына, чуть не сошла с ума, даже пыталась покончить с собой. Что по местным законам один из смертных грехов. Священник грозил ей отлучением от церкви и гиеной огненной. Но ей было все равно, без сына она не мыслила себя, своей жизни.
Рано выйдя замуж, молодая женщина никак не могла зачать и лишь три года назад, сообщила мужу радостную весть. Вот ведь счастье было, но недолго. Не только ее сын умер этой осенью, смертей было много, неестественно много.
Старые и младые, сильные и слабые, смерть не выбирала, косила всех подряд. Кто умер от неведомой болезни, а кто от нападения Нечисти. Что-то ее много развелось в последнее время. Волчароборотней, упырей и даже неупокоенных, зомби, что было вовсе несвойственно для этих мест. Могилы, погосты разупокаивались сами собой, быстро, неотвратимо. Мертвецы уничтожали целые деревни, хотя в последнее время они-то как раз и присмирели, не показываются.
Видимо святые отцы-экзекуторы что-то и сумели сделать. C месяц назад, неделю они «гостили» в селении. Чума на них. Сколько простого народу истязали, пытали огнем, резали и все с именем Спасителя на устах. Уж лучше позволили некромантам взяться за дело, те хоть имея жуткую, богопротивную специальность, стараются обойтись без лишних жертв и людских страданий.
Хельга хорошо помнила способы борьбы отцов экзекуторов с мертвецами. Этого не забыть. Поставили всех, старых и малых на колени возле церкви и под звон колокольни, причитания и крики толпы растянули на деревянной доске, молодку, обвиненную в колдовстве. А мужа ее, так просто прибили гвоздями к столбу и прямо при нем, сорвав одежду с жены, засекли ее плетью девятихвосткой до смерти.
И много еще непотребства чинили святые отцы. Пытали огнем стариков, лапали баб, на предмет обнаружения тайных знаков Тьмы. И под конец наложили строжайший запрет на посещение погоста, где было похоронено не одно поколение селян. А вновь умерших, велели хоронить на новом кладбище.
Хельга, чей сын умер, как раз в последний приезд святых отцов, был похоронен ими же, на старом погосте, без участия родни. И кто знает, что там у него за могила, где он лежит. И Хельга решилась, найти его, справить могилу, пролить слезы матери, да поставить знак, что бы знать, здесь его тело, здесь похоронен ее сын, маленький Трорт.
Борясь со сном, дожидаясь пока пьяное полусонное бормотание мужа, не перешло в храп, Хельга осторожно откинув одеяло, присела на край кровати. Осматриваясь по сторонам, гоня дрему прочь, женщина дожидалась пока глаза не привыкнут к темноте.
Внезапно Хельга почувствовала позади себя мягкий шорох. Оглянувшись, молодая женщина замерла, боясь даже вздохнуть, прямо на нее из тьмы уставились пара зеленых глаз. Мелькнуло гибкое тело, существо прыгнуло.
В следующую секунду Хельге показалось, что у нее от страха разорвется сердце, но чуть слышное мяуканье развеяло ее опасения. Это была кошка, ее любимица. Ласковое, доброе животное черного окраса.
Хельга погладила мурлыкающе животное, уютно сидевшее у нее на коленях. Затем встала, кошка спрыгнув с коленей женщины на деревянный пол, повернула к ней свою мордочку, тихо и как показалось Хельге печально мяукнула, махнула хвостом, и прыгнув в сторону словно исчезла.
Только сейчас Хельга поняла, почему ее так напугала ночная гостья. Кошка пропала с месяц назад сразу после смерти Трорта и не появлялась все это время. Где она пропадала неведомо, почему вернулась тоже. Словно она хотела о чемто предупредить, кто знает.
Хельга почти на ощупь, стараясь не шуметь, пробралась в горницу. Быстро оделась, взяв масляную лампадку медленно, осторожно отворила дверь. Осмотрелась, ее неприятно удивила почти полная, кромешная тьма царившая снаружи. Ни проблеска звезды, ни бледного света луны, «солнца мертвых» как называют некоторые ночное светило. Только мрак, да чуть видимые в ночи огоньки лампад и факелов на дозорных вышках. Казалось, что даже огонь стал светить тусклее с пришествием тьмы.
Но именно это было необходимо Хельге, что бы незамеченной проскользнуть под носом дозорных, а особо Дерка.
«Этот уж точно не будет спать, подумала Хельга, едва переступив порог избы.
Хорошо правит дозор, не то что остальные, чуть взберутся на вышку, хлопнут чарку крепкого пива, завернуться поплотнее в тулупы и на боковую. Сны сладкие смотреть, да желательно про баб в теле и самом соку».
Словно ласка Хельга прокралась под дозорной вышкой, до частокола рукой подать, а там и лаз потайной есть и до леса недалече. Встав на четвереньки, а затем и вовсе ползком Хельга скользнула в густой бурьян. Вот и онлаз, темный, зловещий провал в земле. В него то и днем страшно залазить, не то что среди ночи. Словно спускаться в могилу. А то и верно, сколько мелких ночных тварей, крыс да хорьков, а может, что и похуже, нашли здесь свой конец. Застряв или увязнув после обильных дождей в мягкой глине.
Хельга остановилась, задумалась, а стоит ли лезть. Но затем, вспомнив милое личико сына, решилась. Отодвинув рукой ветви кустарника, словно уж, Хельга скользнула в провал.
Неприятный запах сырой земли ударил в нос. С трудом протиснувшись, Хельга поползла вперед. Затем проход изогнулся в бок и повел понизу. Потянуло зловонием, Хельга поморщилась, руки по локоть проваливались в вязкую, липкую жижу, стало трудно дышать.
Удушливый, тошнотворный смрад заполнил все пространство, проник в каждую пору тела. Хельге стало по настоящему страшно.
Ее пальцы натыкались на камни, какие то острые предметы, на ощупь напоминающие кости мелких зверьков. Ползти становилось все труднее, пару раз она в бессилии утыкалась лицом в мокрую дурно пахнущую землю. И лишь усилием воли, зная, что все это нужно для успокоения духа ее горячо любимого сына, женщина заставляла себя двигаться дальше.
Казалось, лазу не будет конца. Хельгу уже порядком мутило, голова отяжелела и кружилась, кровь упругими толчками пульсировала в висках. Иногда она думала что легче будет умереть здесь. Чего проще. Лечь и не шевелиться затхлый воздух постепенно сделает свое дело, усыпит, поможет уйти в Серые Пределы. Но нет нельзя, нет на это права, иначе недостойна онабыть матерью.
Еще немного чуть, чуть. Если остановлюсь то все это конец, назад хода нет, шептала женщина, до крови прикусив губу.
Сколько она ползла? Ей казалось что вечность. Наконец она почувствовала, что лаз пошел вверх, непереносимое зловоние тоже пошло на убыль. Абсолютная, кромешная тьма слегка посерела.
Спустя минуту свежий воздух ворвался в легкие женщины и точно хмель ударил ей в голову. Отползя от лаза к черте леса, Хельга уткнулась лицом в пожухлую траву, затем перевернулась на спину и полной грудью вдохнула ночной, прохладный воздух. Полегчало, привстав и оглянувшись, Хельга посмотрела в сторону села. Ничего не изменилось, почти могильная тишина: ни лая собак, ни крика дозорных. Ее не заметили, теперь только вперед.
Женщина встала. Шатаясь, как пьяная, она двинулась к лесу. Вот и заветный, могучий дуб, в корнях которого Хельга загодя сделала схрон. Закопав масляную лампадку, немного еды, питья, а также нож и небольшую лопатку. Быстро откопав заветные вещи Хельга, оставив на опушке, на старом замшелом пне, подношения мелким лесным духам в виде горшочка с медом и бутыли с пивом, вошла в лес. Мрак мгновенно поглотил ее, словно она шагнула в лесное, глубокое озеро.
Тьма, обволакивая село абсолютной, непроницаемой чернотой остановилась, словно задумалась, что делать дальше. Ждать. Время истекает, мертвые придут.