Под нежной кожей, в которой человеческий эпителий был замещён на 96 %, скрывались сокрушительные мускулы. Биолюди. Не восприимчивые к боли, не ведающие сомнений, не умеющие любить. Но они испытывали человеческие чувства, а значит, были всё-таки людьми.
Выращенные в лаборатории, с почти полностью заменённым геномным составом, с воспитателями вместо любящих родителей, они с детства (представьте, у Леоны с Кэли было детство, с шумными играми и беготнёй, со школьными партами и учителями, обладающими научной степенью) были окружены неусыпной заботой. Ноне любовью. Любить их не научили, какая любовь с изменёнными ДНК?
Создатели андроморфов не могли предположить, что десять процентов оставленных им родительских генов заставят «девочек» мучительно думать Что Леона и Кели поймут наконец, что они другие. И будут мечтать о том, чтобы стать такими как все. Морщится от боли (интересно, какая она, боль, и почему от неё морщатся?). Рухнуть на диван, испытывая неимоверную усталость и столь же неимоверное блаженство (интересно, почему люди так быстро устают? И чему можно радоваться, когда ты устал?). Понять, что означает направленный на тебя пристальный мужской взгляд (женщины смотрели по-другому, и это была ещё одна загадка, которую требовалось отгадать) и отчего у них загораются глаза. Отчего?
Последнее Кэли и Леона умели имитировать, но делали это слишком старательно. Мысль о притворстве (издёвке, циничной наглости, высокомерии) возникала и сопровождала «жертву» неотвязно. От «девочек» держались подальше, как от крапивы, потому чтоужалит.
Люди-геномы, выращенные из нежизнеспособных эмбрионов посредством необратимого изменения ДНК, быстро освоились на корабле, улыбались всем без разбора, на «неуставные» вопросы отвечали так, что пропадала охота их задавать, и не обижались на прозвище «корабельные стервы», андроморфы не умеют обижаться. Андрея бросало в холодный пот при мысли, что об этом узнает экипаж.
Команду эти двое кормили на убой. Бульон с пирожками, борщ с чесночными пампушками, ромштексы, лангеты, эскалопы, киевские котлеты на косточке, кавказское чанахи в горшочках и баклажаны, фаршированные грибами. На десерт подавали лимонный пирог. Они же не древние космонавты, чтобы из тюбиков питаться, так и помереть недолго от несварения желудка. Поистине космическая смерть
Волокушин не пожалел денег, заказал био с эталонной внешностью, и взгляды экипажа как стрелка магнитного компаса неизменно были направлены на салон-ресторан. И мысли тоже. Последнее удручало Поскольку то, о чём они думали, с биолюдьми было невозможно.
Любителями покушать и поглазеть на соблазнительные формы поварих являлись все без исключения. Поэтому тренажёрный зал шесть раз в неделю был обязателен. С посещением проблем не возникало: Катерина Ветинская, инструктор по физическому воспитанию (калланетика для ленивых, йога для продвинутых и китайская гимнастика для терпеливых) придумала систему «оплаты» проведённых в тренажёрном салоне потных часов жетонами. Как ни странно, система действовала. За жетон можно было купить в кают-баре жевательную резинку со вкусом шашлыка, за два жетона пирожное, за четыре автомат наливал кружку ледяного пльзеньского пива и вышвыривал в лоток жирную воблину (неприкосновенный запас, взятый с Земли; идея принадлежала Катеринке, при финансовой поддержке Волокушина, и сделала своё дело)
Бортовой дневник
Помимо записей, в бортовом дневнике появились рисунки и схемы, с перекрёстками стрелок, неуверенностью прерывистых линий и психологической завершённостью кружков, в которые рукой капитана заключались, как под стражу, взятые «на карандаш» имена.
К хулиганской выходке Юозаса добавилось происшествие с Берни, которому Кэли и Леона отомстили за его приставания к Катеринке. При этом они сами остались безнаказанными. Высший пилотаж. Приставания, впрочем, заключались в ежевечернем угощении пирожными (от которых девушка неизменно отказывалась, а Берни неизменно «обижался», по-хомячьи надувая губы и притворяясь смертельно обиженным). Потерпев поражение на конфетно-букетном фронте, Берни подловил Катеринку в коридоре, объяснился в любви и поцеловал. Катеринка ответила классической пощёчиной и с тех пор старательно его избегала, выказывая презрение при всяком удобном случае.
«Удобных случаев» было более чем: в тренажёрном зале Берни показывал плачевные результаты, и Катеринка, всегда снисходительная к штурману-навигатору, теперь регулярно выставляла его на смех. Барнс оскорбился и перешёл к точечной бомбардировке, остроумно и метко высказываясь на Катеринкин счет и строя предположения, что может статься, на Проционе отыщется гуманоид, который ей понравится, поскольку на «Сайпане» мужики не вышли рылом. Герцога ждёт, закончил Берни под общий смех.
Такого рода шутки он позволял себе в отсутствие Катерины. Но и при ней продолжал куражиться, стараясь зацепить, высмеять, ударить побольнее. В присутствии капитана Берни молчал как немой. А когда его не было, гостиная хмыкала и хрюкала, стараясь удержаться от смеха, Берни изощрялся, Катеринка как-то держалась, а после плакала, закрывшись в своей каюте.
Так продолжалось, пока о её слезах не узнали Леона и Кэли. Они долго не могли понять, почему она плачет, и с детской прямотой и непосредственностью расспрашивали о вещах, говорить о которых не принято.
Катеринка ненавидела Берни. Ведь он не любил её, простохотел. Как все. Всем нужно было только её тело, и не нужна была она сама. А она верила и ждала любви, ведь не может быть, не должно так быть, чтобывсех любили, а её, Катеринку, никто. Ни мать, которая её содержала и воспитывала. Ни отец, которого у Катеринки не было. Ни Юз с его хомяками. Ни Берни с его пирожными. Юз вычеркнул её из своей жизни, напугав до полусмерти. А Берни оказался подлецом, и теперь злится и мстит, потому что она ему отказала. Если бы любил, не вёл бы себя так.
Леона молча кивала, соглашаясь, и Катеринка принимала её молчание за сочувствие. А Леоне просто нечего было сказать: любовь выходила за пределы сознания андроморфа. Обняв Катеринку за плечи, она тихонько покачивалась вместе с ней. Леона не умела любить, но умела утешать.
Катеринка не поняла, когда внутри рухнула плотина, сдерживающая чувства и эмоции много-много лет, всю жизнь, с самого детства, когда её ругали за слишком громкий смех или слишком долгие слёзы. А ей не хотелось «быть хорошей девочкой и держать свои эмоции в кулаке». Ей хотелось, чтобы мама радовалась вместе с ней, и смеялась, запрокинув голову к небу и задыхаясь от счастья. Хотелось, чтобыутешала и жалела, а не отсылала в ванную, где девочка, сосчитав до десяти, чтобы хоть как-то оттянуть неизбежное, поливала зелёнкой сбитые коленки и локти, и морщилась, и старательно дула на ранки, чтобы перестало щипать.
Насмотревшись фильмов о любви, Катеринка ждала еёлюбую. Пусть с разлуками и размолвками, пусть трудную, но непременно разделённую. Неразделённой, материнской, ей хватило. Но мужчины, словно сговорившись, обходили её стороной, аккуратно отодвигали, выбирая её подруг и никогдаКатеринку. Кому нужна недотрога, которая смотрит на мужчин так, будто в чём-то виновата, каменеет от поцелуев и вздрагивает от прикосновений.
Меня никто не любит, все только притворяются плакала Катерина.
Кэли и Леона, почти люди и всё-таки не совсем люди, мало чем могли помочь, и уж тем более не могли научить её женским хитростям и уловкам. Но Катеринка об этом не знала.
Вне подозрений
Из бессвязного рассказа, прерываемого всхлипами и сморканием, они уяснили, что Юз и Берни в чём-то провинились, хотя не причинили Катеринке вреда, не произносили слов из лексического разряда «оскорбительные» и не производили действий, несущих потенциальную угрозу. Всё это они молниеносно прокрутили в голове, но поведение Катерины не поддавалось логическому осмыслению, и биолюди впервые в жизни были поставлены в патовое положение. И, наверное, испытали не предусмотренные их создателями эмоции, если согласились помочь «герцогине Курляндской».
Таким образом, месть Катеринка совершила чужими руками, что ничуть её не волновало. Так даже лучше. Она будет вне подозрений, что бы ни сотворили её новые подруги. Леоне и Кэли была предоставлена полная свобода действий.
Будь на их месте люди, они бы объединили усилия и действовали как заговорщики. Для био заговор нехарактерен: они не причинят человеку вреда, поскольку не могут испытывать гнев или зависть. Андроморфы поделили "объекты" и действовали самостоятельно.
После недолгих раздумий Кэли притащила из библиотеки шахматную энциклопедию и углубилась в чтение, «фотографируя» прочитанное в памяти. Энциклопедию она усвоила за один вечер, всерьёз увлёкшись новым для неё занятием: игрой.
Леона пригласила Берни в кухонный отсек, придумав пустячный повод: затупившийся нож. И смотрела на навигатора так, что воодушевившийся Берни наточил все найденные в отсеке ножи и кухонные топорики. После чего самолично разделал баранью тушу, замороженную в холодильной камере до крепости арктического льда, и услышав, что он «настоящий мужчина» и «лучше всех» (большего Леона придумать не смогла), на радостях обожрался печеньем, в которое Кэли с Леоной что-то добавили. И угостили Берни.
Забегая вперёд, скажу, что когда капитан устроил команде разборку, в список подозреваемых биолюди не попали. Просто потому, что Андрей от них такого не ожидал.
Когда желудок Берни оповестил о своём состоянии продолжительным треском, Андрею показалось, что затрещала обшивка. Штурманывсе трое, вот же обнаглели! сидят за карточным столом, а в рубке управления, как водится, механик со своим незаконченным штурманским Мать! Мать! Мать! Этот идиот Рабинович проглядел метеоритный поток! Кто-то из этих троих разрешил ему порулить, заплатив, вероятно, жетонами, иначе бы Сёма не согласился выполнять чужие обязанности, Сёма не дурак. Андрей пытливо вглядывался в лица штурманов. Петюня флегматично жевал, Берни, красный как варёный рак, сдавал карты. Жарко ему, что ли? Золтовски внимательно следил, как он сдаёт, намереваясь поймать Берни на жульничестве. Идиоты! Вернёмся на землю, рапорт напишу, на всех троих! На четверых! Если вернёмся.
Треск раздался снова, барабанной дробью прошив тишину кают-гостиной. Петюня подавился фиником и пытался одновременно смеяться и кашлять. Джеймс хлопнул себя по коленкам, запрокинул голову и заржал, как племенной жеребец при виде кобылы. Балабанов впервые слышал, как смеётся африканец. Он что, с ума сошёл? Выпрыгнув из кресла, Андрей метнулся к переборке и нажал красную кнопку. Взвыли сирены, оповещая об аварийной ситуации. Говорить не мог никто, всех душил смех. А Берни не мог остановиться
Нарушение инструкций на «Сайпане» было почти нормой. Космомеханик кроме литинститута владел профессией штурмана («почему не научиться, если есть возможность?»), и этим беззастенчиво пользовалась команда, отлынивая от вахты и позволяя Сёме порулить.
В отличие от Ветинской и Кисловой, которые в своих каютах спешно надевали скафандры экстразащиты, Сёма спокойно перевёл управление на автопилот. И войдя в кают-гостиную, флегматично осведомился:
А сказать нельзя было? Или вы думаете, Сёма не понимает слов, понимает только сирену? Связь, между прочим, работает. Таки обязательно надо кнопку давить? Кто-нибудь может нормально сказать А чем это так воняет?
Щёки Андрея стали одного цвета с тревожной кнопкой.
Мы окошко открыли, проветрить, вот она и включилась пошутил кто-то.
Впрочем, в медицинской карте диагноз Бернарда Барнса значился как «физическое недомогание, вызванное переутомлением».
Гроссмейстер и любитель
По просьбе Кэли биолог был освобождён от домашнего ареста досрочно, за старание, с каким он чистил картошку. В порыве благодарности он клятвенно пообещал чистить её до самой Эльгомайзы. В кают-гостиной литовец появился под аплодисменты собравшихся, шутовски раскланялся и не отвечая на вопросы уселся в кресло у шахматного столика. Он сосредоточенно передвигал фигуры, решая какую-то шахматную задачу, когда в кресло напротив грациозно опустилась улыбающаяся Кэли.
Сыграем?
Юозас молча закивал и принялся торопливо расставлять фигуры, словно боялся, что Кэли одумается и уйдёт. Он великодушно уступил Кэли белые и развлекал девушку историей шахмат (заговаривал зубы, как шептались в кают-гостиной «независимые наблюдатели»).
На Востоке, родине шахмат, чёрный цветэто цвет удачи, а белыйцвет жизни, цвет того, что только начинается. Поэтому белые всегда первыми начинают партию.
Угум. Я это знаю. Белые начинают и выигрывают, жизнерадостно перебила его Кэли.
Юозас ухмыльнулся. Самонадеянная девочка. Молодость, молодость Самому биологу едва исполнилось тридцать, но он считал себя старым шахматным волком, и проявил снисходительность, позволив Кэли похозяйничать на доске и с удовольствием видя её улыбку. Пусть девочка поиграет, нельзя же вот так сразу
Кэли так не считала. Через пять минут чёрный король был зажат в угол, а игра из дебютной стадии перешла в завершающую.
Биолог шутливо поднял вверх обе руки, сдаваясь. Всё объяснимо. Девочка, похоже, знакома с шахматами, а он позволил ей Больше не позволит.
Следующую партию играли без форы. Юозасу удалось продержаться в миттельшпиле (средняя стадия игры) двадцать минут. Именно продержаться: Кэли беззастенчиво ломилась в святая святых, к его королю, дерзко нападая и активно маневрируя. И выиграла-таки партию. Как она это сделала, Юозас не понял. И как вышло, что она всё время нападала, а он всё время защищался, тоже не понял. Слишком стремительными были атаки, слишком активной была защита (защита с одновременной угрозой противнику, в отличие от пассивной, оборонительной защиты). Из всех видов нападения вредная девчонка предпочитала открытое, двойное и комбинированное нападение. Последнеестрашный сон шахматиста: сложная форма тактического взаимодействия фигур в атаке, при котором атакованную фигуру нельзя ни защитить, ни увести из-под удара.
Юозас почувствовал, как у него вспотел лоб. Похоже, он недооценил противника.
Вокруг них собрались болельщики. В другое время Юозас бы обрадовался такому вниманию, но сейчас ему было не до зрителей. Он безнадёжно проигрывал третью партию.
Деточка, как это у тебя получилось? только и смог вымолвить биолог, дважды получив мат. Ты обыграла гроссмейстера. Поздравляю. Хочешь ещё?
Кэли хотела. Чего нельзя было сказать о её противнике. После третьей проигранной партии посрамлённый гроссмейстер (и дёрнули черти за языкпризнаться!) удалился из кают-гостиной под сдержанные смешки присутствующих. Остаток вечера Кэли с Леоной играли в шашки, в поддавки, с переменным успехом.
Часть 8. Эмоциональная компонента
Другая логика
Кэли с Леоной сидели в каюте Катеринки. На лицах андроморфов читалось торжество. Катеринке было стыдно, словно она сама придумала эту некрасивую месть, сама совершила поступок, за который сейчас испытывала неловкость. Между тем Леона и Кэли веселились вовсю, изображая в лицах, как биолог метался по шахматной доске, как улюлюкала кают-гостиная, как поздравляли Кэли
Единственным, кто избежал наказания, был Золтовски. Хотя Катеринка рассказывала о нём подругам, обливаясь слезами. У биолюдей иная логика: Лех не делал ничего плохого, наоборот, целовал Катеринке руку, уважительно отзывался о её родителях (доказывать, что предки, жившие больше тысячелетия назад, родителями не являются, было бесполезно), называл герцогиней (доказывать, что герцогский титул в кают-гостиной звучал как издёвка, было бесполезно). И потому Лех Золтовски избежал наказания, хотя его стоило бы проучить. При мысли о том, как «проучили» бы поляка эти двое, Катеринку охватывало смятение. Наверное, Лех и вправду был к ней неравнодушен. Был и сплыл. Сделал из неё посмешище. Не надо ей такой любви, вообще никакой не надо
Катеринка не привыкла делиться эмоциями и говорить о чувствах, и сейчас испытывала раздражение, которое старалась не показать. Кэли с Леоной, обладающие нечеловеческой интуицией (их мозг улавливал эмоциональную ауру собеседника), поняли, что пора прекратить разговор.
Они топтались на пороге и медлили. Катеринка шестым чувством поняла, что им не хочется уходить, и сказано ещё не всё.
Посидите ещё. Расскажите о чём-нибудь. А то всё спрашиваете, а сами ни о чём не рассказываете
Катеринка! Ты отличная девчонка. Настоящая. Не притворяешься и не лжёшь. Можно тебя попросить? Последний раз. Можно?