Я зажал между ладонями ее тонкую теплую кисть.
А что ты с ней будешь делать? Что захочешь?
«Что будет нужно»вот так правильнее, и я, конечно, не произнес этого вслух. Любые «хочу» уже сотни лет перестали быть важными, после того как в небо поднялись крепости миротворцев с оружием, позволившим закончить все войны, не считая ничтожных стычек людей. Но на любую силу можно найти новую, пусть порой искать приходится долго. Линии уже легли. Могущество, с которым мы превзойдем другихне только трусливых миротворцев, которые боятся всего нового. Мы поднимемся выше неба, коснемся самих звезд! И все это могущество будет моим. Но я по-прежнему не могу удержать в руках даже одну маленькую жизнь. Или
Горячий неподвижный воздух колыхнулся едва уловимо, но я ощутил это движение. Услышал вкрадчивый шаг. Только одна женщина ходила так, со скользящим шорохом змеиИш-Чель. Кем она только не успела мне быть Безответной возлюбленной, врагом, женой, преданной соратницей, любовницей, снова врагом и другом. Я узнал бы ее дыхание, не то что шаг. Поэтому Иш-Чель не удалось застать меня врасплох вопросом:
Какой ты, оказывается, затейник, Кими.
Я обернулся, Иш-Чель стояла прямая, точно выпь, только перья, украшавшие ее длинный плащ, были не серенькими, а переливались радугой. Взгляд Иш-Чель, темный, острыйкопье, летящее в ночи, нацелился на Пчелку. Она не стала бы ненавидеть мою дочь от смертной: кто ненавидит муху? Но и не позволит мухе, точно равной, присутствовать на зрелище для богов.
Решил подготовить девчонку заранее? Знаешь, это как-то жестоко. Даже на мой вкус. Иш-Чель скривила рот, отчего идущая сквозь нос цепочка недовольно шевельнулась. Она, конечно же, все понимала, но прямо не говорила никогда.
Папочка, я уйду. Моя рука поймала пустоту, Пчелка упорхнула быстрей, чем я успел остановить.
Осталось лишь смириться, чтобы Иш-Чель не решила, что моей дочери позволено слишком многое.
Не смей приводить ее сюда, Кими, или хотя бы не сейчас. Оставляй свои слабости в личных покоях. Мы слишком долго готовились, чтобы какая-то мелочь могла все испортить. Надеюсь, ты не настолько глуп, иначе совет Города золота обо всем узнает.
Я глупец не более, чем любой из нас, и я усмехнулся.
Ночь уже расцвела звездами, коллекторы были наполнены. Я ощущал, как подо мной тысячи людей готовились к смерти. Столько силы для всего Города золота Ее хватит на то, чтобы создать наш новый мир. Даже с избытком. Так, может, я имею право оставить немного этой силы только для себя?
Воздушный корабль, бесшумно опускавшийся на площадку перед главной пирамидой, был прекрасен. Тончайшие пластинки обсидиановой рамы пылали священными символами, перья на четырех крыльях переливались изумрудом и пурпуром, восемь алых глаз ощупывали лес, пирамиды нас. Воздушный корабль был прекрасени я его ненавидел.
Миротворцы. Проверяющие.
Человек с жалким топором мог бы раздолбать эту птицуно только на земле, а в воздухе до нее не доставала ни примитивная стрела, ни наше оружие. Зато ониубивали, о да. Никаких войн, кроме малых, ничего не решающих стычек. Дуэлей вполсилы. Мир, стабильностьтак называли это миротворцы. Застойтак называю это я. Но скоро все изменится, и нам больше не придется прятаться, не придется скрывать исследования и топтаться на месте.
Я склонил голову перед чтимым посланником, степенно шагающим по красной плетеной дорожке, и, только выпрямляясь, почувствовал, что за спиной кто-то стоит. Чужой, пахнущий ветром и звездами, свежий и чистый, как небо, в котором плыли обсидиановые птицы. Я ненавидел их всехи приятно улыбнулся, запахивая накидку плотнее, несмотря на дневную жару. Мужчинавысокий, рослый, с ожерельями из зубов ягуара на грудиулыбнулся тоже, по видувполне искренне. Но этим искусством овладевали все, не успев пережить и второе поколение смертных, и стоило оно меньше кофейного боба. В посольской свитеменьше маисовой шелухи с первого ряда колосьев.
Интересный комплекс.
В его голосе, глубоком, чистом, не прозвучало ничего, кроме вежливого любопытства, но взглядо, этот взгляд касался только того, что было действительно важно.
Углы стеса камней, сложенные пока что зеркала, прикрытые тканьювроде бы и спрятано, но не совсем, маленькие пирамидки, скрывающие входы в коллекторы. Самое опасное. Убрать их полностью мы не моглиизлишки энергии требовалось отводить, и форму отводов замаскировать было нечемлюбая надстройка мешала выбросам. Именно на них эти серые, почти прозрачные глаза и остановилисьс тем же легким налетом небрежного любопытства.
Занятная форма. Я так понимаю, зеркаладля
Максимального сбора, правильно, нетерпеливо перебил я. Играть роль раздражительного ученого было проще всего. Все в пределах уложений.
Мой тон, казалось, ничуть его не задел. Словно не зиял в десяти перегонах черный, выжженный с небес кратер на месте города, который четыре поколения назад решил, что правилане для него. Там до сих пор не росла даже трава. С нами такого не случится. Четыре эпохи завершались гибелью мира от земли, ветра, огня и воды. Пятую закончим мы, объединив солнце и смерть, а в шестойстанем править.
Посол меж тем бросил еще один взгляд на зеркала и медленно кивнул:
Верю. И в самом деле, чистая солнечная энергия, никому не мешает, ничего не нарушает. А вот эти необычные башенки
Я равнодушно пожал плечами.
Исключительно для красоты. Местные выработали новую догмупять звезд созвездия Нкала, что-то вроде того. Расход материалов невелик, так почему бы не ублажить. Войн не было уже давно, люди скучают.
И попробуй проверь. Я сам проектировал плиты, которые закрывали люкидо поры.
И верно. Он неторопливо кивнул. Ваш клан славится тем, что близко сошелся с людьми.
Я внутренне насторожился. Странная фраза, даже нелепая. Ни о чем, но если он как-то проведал о плане, то издевка вполне в духе но небесный шпион, чьего имени я так и не удосужился узнать, уже смотрел не на пирамидки, а мне за плечо.
Оборачиваться я не спешил, но взгляд моего собеседника становился все более заинтересованным, а позакичливой. Так меняется мужчина, увидев красивую женщину. Самой красивой среди нас была Иш-Чель, но ей незачем сюда являться, а потому я все же посмотрел назад.
Пчелка шла к нам мягкими маленькими шагами, и оранжевую поверхность сока в чашах не трогала рябь. Она улыбалась мне и смотрела лишь на меня, как и подобает хорошей дочери или хорошей прислуге. И все же она источала ту прелесть и женственность, что взывала ко всему миру. Кричала о ее красоте, зрелости, желании поклонения пусть не божественного, но сиюминутного.
И посол с удовольствием откликнулся, шагнул вперед, чтобы раньше меня принять угощение, заставить Пчелку взглянуть на себя.
Она не посмела смотреть в глаза, но ее ресницы трепетнули, а губы тронула кроткая улыбка. О, я знал, как это действует! И хотел отослать Пчелку, но представитель воздушного клана, внимательно изучив ее лицо, вдруг переметнул взгляд на меня:
Да, определенно, слухи о вашей близости с людьми не лгут.
Разве результат того не стоит? Я беспечно улыбнулся, представляя, как вонзаю раскаленные иглы в его глазницы.
Усмешка, безразличие, ведь Пчелка не может значить хоть сколь-нибудь для меня.
Должен признать, вышло неплохо, в тон мне ответил посланник.
Мою ярость сдерживала лишь мысль о том, что ритуал уже завтра. Завтра мне не придется ему улыбаться.
Пришлите мне ее вечером, между тем все с той же безмятежностью, произнес посланник. Гляжу, вы во многом преуспели, может, и нам стоит что-нибудь у вас почерпнуть.
Нет.
О, стоило это сказать, чтобы увидеть, как его расслабленное лицо, привычное ко лжи, исказилось, взлетели вверх брови. Как приятно отказывать человеку, не знавшему отказа, пусть потом это и будет стоить неудовольствия клана. И все же я знал: мое торжество будет недолгим. Пока Пчелка лишь человек, она не в безопасности. Ни от старости и уродства, ни от посягательств других, ни от смерти. И я вновь задумался
Ваше гостеприимство оставляет желать лучшего, наконец, справившись с собой, ответил посол.
Пчелка, иди к себе, велел я и проследил за досадливым взглядом гостя, проводившим мою дочь.
Когда же он вновь посмотрел мне в глаза, я выглядел самым радушным хозяином.
Будьте уверены, вы найдете у нас множество других развлечений. И самое главное из нихзавтра. Ритуал.
Я улыбался, и на этот разискренне.
Для вечных неведомо лишь одно чувствоужас, наполняющий до краев, когда подступает смерть. И сейчас я с жадностью вбирал эхо чужого страха. Рабов были тысячи, и даже песчинки от каждого хватало, чтобы мое тело содрогалось от волны священной дрожи.
Папочка, а умиратьбольно?
Я тронул руку Пчелки, чтобы вернуться из смерти в жизнь. И тут же остро кольнуло грудь очином пераона умрет, исчезнет, сотрется из памяти мира, а потом и из моей. И чувство потери стало стократ сильней, чем страх сонмов умирающих в коллекторах рабов. Умирающих медленно, неторопливо. Сейчас пока что вода доходит едва до бедер. Сильнее ее пустят только следующей ночью, и чувства, сила пронесутся по тоннелям, возведенным по моим планамполностью, от и до, с одним маленьким изменением, добавленным в последнюю минуту.
Откуда мне знать, моя драгоценная.
Мы шли в тишине меж плавно изгибающимися стенами из полированного обсидиана, и рядом скользили изломанные, вытянутые отражения, перетекая через зеленые матовые ребра усилителей. Неидеальные копии идеальных телсловно преддверие смертного ужаса завтрашнего дня. Словно предвестник взломанного мира, в котором небесные крепости падут на землю раскаленными обломками. Словно намек на законы, которые я собирался нарушить для себя. Что такое это мелкое нарушение перед величием ритуала? Вскоре освободится много мест среди бессмертных.
Я улыбнулся отражению, получив в ответ кривую зубастую усмешку. Тоннель изгибался ровной дугой, чтобы встретиться с другим в центре и снова разойтись восьмеркой, которая вскоре разгонит потоки до скорости, позволяющей связать смерть со светом. И там, где длинные змеи сходились второй раз, ждала камера с установленным камнем Солнца. Плавильня силы.
Сюда не было ходу никому, кроме тщательно отобранных рабочих и высшего совета, но
Пчелке хотелось посмотреть пирамиду, а мне не хотелось, чтобы дочь оставалась одна там, где ее может встретить посланник. Кроме того, была и еще одна причина. Требовалось проверить, как идет работа над моим крошечным дополнением к проектуи Пчелке тоже стоило его увидеть. В конце концов, все это было ради нее.
Я бы тоже не хотела знать Пчелка произнесла это так тихо, что я наверняка не должен был услышать, но я услышал, конечно, ведь ничто не может быть здесь сокрытым от меня. Как ты думаешь, мама уже умерла?
Тебе жаль ее, моя драгоценная?
Как можно Это же великая честьвлиться в Силу.
Заученные слова, которые знал и чувствовал каждый человек, каждый раб. Но Золотая Пчелка не чувствовала, только знала правильные слова.
Не бойся, тебе не придется смотреть, как она умрет, утешил я ее. Все произойдет в коллекторах.
Я не боюсь, папочка. С тобойничего не боюсь. Она привстала на цыпочки, будто хотела рассказать секрет, или Ее нежное личико, светлое отражение моего, оказалось так близко. Распахнутые глаза, приоткрытые губы. Даже Я хотела бы знать все. И это То, что должно произойти, часть этого всего, разве нет?
Главная часть. Наши взгляды и выдохи смешались на миг. Но это не то, что я хотел бы показывать тебе.
Еще одно мгновение на вдохе и Она отстраниласьне резко, а так, словно благоухающий цветок сник к дождю. О, эти игры, пока еще детские, но, когда моя девочка станет старше
Хотя и не мог обмануться ее жестами, я все же ощутил горечь, сожалениев жаркий полдень поманили прохладой и унесли чашу воды, позволив лишь дотронуться губами до влажной кромки.
Значит, она хотела бы знать все? Что ж, завтра Пчелка поняла бы и так, но я улыбнулся. Что ж, у нее будет шанс показать, достойна ли подняться выше или останется лишь красивой куклой.
Идем. Я протянул руку, и она вложила мягкие, пахнущие сандалом пальчики в мою ладонь. Осталось недалеко.
Шум, с которым рабочие шлифовали камень, все нарастал, и я уже едва разбирал, что спрашивает меня дочь.
А почему оно изгибается? А ребра из жадеита потому, что он притягивает души? А я думала, что работы уже закончены? А ты покажешь главную камеру? Это ведь там все?.. Ой, а что это за странная дыра в стене?
Рядом со входом в комнатку стоял обсидиановый щит размером точно с дверной проем. Последнее изменение в планах. Пока он стоит вровень со стеной, ритуал работает, как работает. Но стоит чуть наклонитьне больше, чем на пять градусов, чтобы образовалась лишь малая щель, и поток срежется о край, как в трубочке флейты. И тогда толика силы, что между жизнью и смертью, небольшая, крошечная, в рамках погрешности инструментовпопадет внутрь. Мой план внутри плана.
Я заглянул в комнатку первым. Двое рабочих с замотанными тканью лицами полировали маленькую ритуальную плиту с символами. После я сам оботру ее, чтобы Пчелка не порезала босые стопы о забытый этими ничтожествами осколок камня.
Красиво Моя любопытная Пчелка потеснила меня, чтобы тоже заглянуть. Прижалась плечом к моей руке. Что здесь будет?
Тайна. Я склонился к ней и улыбкой дал понять, что этот секрет касается и ее тоже. Тайна, которую не должен узнать никто. Понимаешь?
Конечно, она играла с чертежами, и уже тогда я предупреждал, что нельзя об этом говорить, но напоминаниене помешает. В конце концов, онавсего лишь человек.
А они? спросила Пчелка, ничуть не понизив голос. Будто говорила вовсе не о рабочих, стоявших в трех шагах от нас, а о горстке золы, которую утром не вычистила прислуга. Они знают.
Это лишь руки, которые делают то, что им неведомо.
И языки, способные рассказать, что эти руки делают, в тон мне ответила она. Рассказать тем, кому ведомо.
Рабочие старались не оглядываться на нас, я читал в их позах страшное усилиеделать вид, что занимаются своим делом, не слыша разговора. Но они слышали. И теперь, даже если не мыслили рассказывать, зерно, посаженное моей дочерью в их головы, прорастет так или иначе. На миг вспыхнуло раздражение такой нелепой тратой ценных обученных работников, но потом я поняли на смену злости пришло одобрение. Пчелке было просто все равно, так же как и нам. Не это ли я хотел проверить? Глупо злиться на то, что собственный план работает успешнее, чем предполагалось, и я невольно улыбнулся, подхватывая дочь под руку.
Завтра я приведу тебя сюда перед тем, как солнце поднимется над пирамидой и раскроются зеркала. Перед тем, как пустят воду. Ты встанешь на камень, оставив плиту приоткрытой, и символы защитят твое тело, трансформируют. Видишь последовательность? Я писал ее сам, встроив твое и только твое имя. И когда настанет новая эра, толика силы, столь малая, что никто и не заметит, достанется тебе, моя драгоценная. Ты изменишься.
Изменюсь?.. Папочка, а этой толики точно хватит, чтобы стать такой, как
Один из рабочих, в черной набедренной повязке, дернулся, оглянулся, и я понял, что Пчелка была права. Неужели я мог не замечать людей настолько, что начал доверять им, как какому-то молотку или телескопу? Инструменты не должны говорить, и я сложил пальцы в знак бабочки. Бабочка легковесна, как ложь, и так же красива. Ради нее порой стоит умереть. От нее порой не оторваться, чтобы жить. Я не знал, что видели, слышали и чувствовали покрытые каменной пылью мужчины, но умирали они с улыбкой. Выглядело не так зрелищно, как плети Иш-Чель или огонь Тилека, но такой уж дар мне достался и, правду сказать, вполне устраивал.
На предплечьях и спине зудели, никак не желая утихать, татуировки, словно хотели продолжения. Слишком редко я пользуюсь даром. Слишком часто приходится считать, чертить, думать, лишь иногда вспоминая о том, какое это удовольствие.
Один из безликих закрыл телом край плиты. Я столкнул его ногой и только потом вновь взглянул на Пчелку. Поняла ли, что случилось? Наверняка поняла, я читал это в ее взгляде, устремленном на мертвые тела, в выражении лица. Тень страха, но и твердость, и почти жадное любопытство. Даже немного восторгакогда Пчелка подняла глаза на меня.