«Чильбарроэс». Новое имя короля Гиона. Иногда прежний король Гион, юноша с пестрыми светлыми глазами, на мгновение представал Аньяру. Тот Гион, что был первым из людских королей, взявших в жены эльфийскую деву. Тот Гион, что был Аньяру другом на протяжении долгих лет.
Но краткие явления Гиона длились с каждым годом все меньше, и шутовская двухцветная маска Чильбарроэса надежно скрывала полузабытое лицо молодого короля. Чильбарроэс даже не догадывался о том, как сильно Аньяр тоскует по прежнему Гиону.
Тяжелое дыхание доносилось до Аньяра. Нечто двигалось по тропинке ему навстречу. Нужно было подготовиться и встретить его.
Туман нехотя расступился, как будто чудовище растолкало тугие клочья мордой, и перед Аньяром показался косматый шар. Существо с трудом удерживало определенную форму; оно все время колебалось, то разбухая, то вдруг сжимаясь. Неизменными оставались только когтистые лапы и затерянные в лохматой шерсти маленькие красные глазки.
Глухое рычание вырвалось из бесформенной утробы. Существо присело, а затем одним стремительным прыжком метнулось к Аньяру. Эльф рассек его мечом, но клинок не задел ни одного из жизненно важных органов. Он вообще не коснулся плоти: лезвие прошло сквозь туман, не причинив чудищу никакого вреда.
Аньяр знал, что рубить подобное существо мечом вовсе не бесполезно, как может показаться на первый взгляд. Где-то внутри клубка тумана таится сердце. Оно может оказаться где угодно, но это также означает, что любой удар в состоянии стать смертельным.
В последний миг Аньяр уклонился от монстра. Эльф двигался очень быстрогораздо быстрее, чем обычный человек, и вполне мог сравниться в этом с чудовищем, которое на него напало. Оба они были истинными обитателями приграничья. Новый удар меча отсек от чудища целый клубок тумана. Очень медленно серые клочья проплыли по воздуху, на лету расточаясь, расползаясь и сливаясь с тем туманом, что колыхался между деревьями.
Аньяр присел на одной ноге, отставив другую, и выставил меч перед собой. Монстр прыгнул вновь. На сей раз клинок задел его. Раздался резкий скрежет, которому вторил отчаянный визг. Звук был почти невыносим для человеческого слуха.
Однако ни Уида, ни Талиессин даже не поморщились: они находились слишком далеко и не столько слышали происходящее, сколько знали о том, что именно происходит. Только Талиессин не был уверен, что все это творится на самом деле и не является плодом очередной фантазии Уиды. В то время как Уида не сомневалась: видение открывает ей то, что делает в эти мгновения ее отец.
Аньяр усмехнулся и попытался высвободить клинок, но меч застрял. Такое часто случалось в схватках с чудовищами приграничья: своей судорожно стиснутой плотью они зажимали клинки и выдергивали их из человеческих рук. А затем, даже и раненные, убивали безоружного противника.
Аньяр знал об этом. Он не стал бороться, выпустил меч и выхватил из-за спины кинжал. Во чреве монстра вдруг раскрылась зубастая пасть. Аньяр метнул нож прямо туда. Пасть захлопнулась вместе с ножом. Зубы заколыхались в воздухе, превращаясь в клочья тумана
Зверь поймал Аньяра. То, что предстало эльфу уязвимым местом чудовища, оказалось всего лишь иллюзией.
Аньяр отшатнулся. Такого хитрого противника он встречал в приграничье впервые. Обычно все они попадалисьесли не на одну уловку, то на другую.
Зверь присел на передние лапы. Аньяр не стал дожидаться прыжка и побежал. Монстр помчался, приседая, за ним следом. Тропинку окончательно заволокло туманом. Талиессин ощутил, как напряглась рядом с ним Уида, и вдруг в тумане поплыли тяжелые красные капли. Они были похожи на круглых рыб, медленно двигающихся сквозь водную толщу.
Уида резко села, тряхнула головой. По ее лицу текли густые слезы.
Талиессин осторожно обнял ее за плечи.
Что с тобой?
Она чуть повернула к нему заплаканное лицо.
Разве ты не видел?
Это был сон
Нет! Она прижалась к нему, тяжело вздохнула. Не сон. Талиессин, мой отец! Он там, в туманах!.. Он ранен, он один.
Талиессин не стал тратить времени на уговоры, ласковые нашептывания и беседы о возможном и невозможном. Он просто спросил:
Мы можем попасть туда?
Уида отстранилась от него, уронила руки на колени. Потом встретилась с ним взглядом:
Ты уже придумал, как выбираться из волчьей ямы?
Нет, но я считал, что ты знаешь
Если бы у меня было время на раздумья, я прихватила бы с собой лопату. Или оставила бы веревку.
То есть ты хочешь сказать, что не знаешь, как нам выбраться наружу?
Я залезу к тебе на плечи, ты меня подсадишь, а потом я сброшу тебе веревку, предложила Уида.
Поскольку другого выхода не было, Талиессин согласился. Некоторое время он сомневался в том, что она сдержит слово и вернется, а не сбежит. Вполне в характере Уиды было оставить его помучиться. Но она появилась над краем ямы с веревкой, и очень скоро, и это яснее всего прочего убедило Талиессина в том, что Уида действительно сильно обеспокоена.
Оба были голодны, но вспомнили об этом лишь после того, как нашли своих лошадей и пустились скакать по причудливым лесным тропам.
Уида хорошо знала дорогу. Эльфийка не раз проходила в приграничье, спасаясь от людей, которые преследовали ее, нет, не из-за эльфийской крови, но из-за поступков, которые были обычны для Эльсион Лакар и считались преступлением среди людей. Вроде конокрадства.
Почти все эльфы никогда не покидали своих земель. Почти всекроме четверых, для которых время непостижимым образом текло быстрее, чем для прочих. Аньяр остался последним из этих четверых.
Уида, его дочь, уже не мыслила для себя никакой другой жизни, кроме той, что некогда добровольно избрал ее отец. Изредка эльфийка делала попытки вернуться к своей матери, в таинственные, перенасыщенные светом дворцы Эльсион Лакар, которые как бы сливались с лесами, растворялись в них, размыкались навстречу деревьям и небу.
Но медленный мир Эльсион Лакар оставался для Уиды недостижимым. Она могла лишь созерцать его, не в силах по-настоящему войти внутрь, подобно тому, как человек с тоской о несбыточном может смотреть на прекрасную картину, зная, что никогда не сумеет преодолеть тонкий красочный слой и превратить для себя двухмерное пространство в трехмерное, полное объема и запахов.
Отец был близок Уиде. Они нечасто виделись, и их встречи всегда сопровождались ссорами. Сейчас она сломя голову мчалась к нему на помощь. Мчалась, подвергая опасности себя и своего мужа и заранее зная: они опоздают.
С каждым мгновением все гуще становилась мгла. В первые минуты Талиессин считал, что они въехали в густой лес и там, над пологом листвы, наступает вечер. Но мгла эта была совершенно иного свойства. Она затуманивала не только зрение, но и прочие чувства, и даже интуицию.
Талиессин несколько раз протягивал руку и касался руки Уидыпросто для того, чтобы убедиться в том, что она не снится ему, что она по-прежнему рядом. Уида, наверное, догадывалась о его мыслях, потому что всякий раз отвечала на прикосновение Талиессина легким поворотом головы и пожатием пальцев.
Неожиданно она остановилась. Талиессин проехал еще несколько шагов вперед, а затем повернул коня и приблизился к жене.
Будь осторожен, прошептала она. Мы уже близко.
Он привстал на стременах, огляделся. Туман действительно был здесь гораздо гуще. Почти такой же густой, как в их общем видении.
Видишь вон там камень? Уида протянула руку, показала на большой обточенный временем скальный обломок, выступавший из земли на несколько локтей. Сверху камень был украшен серебристым кружевом лишайника.
Красивый. Талиессин сказал первое, что пришло ему в голову.
Уида наморщила нос.
Красивый? Когда-то здесь начинался лабиринт, по которому Гион прошел в царство Эльсион Лакар. Здесь поблизости Гион оставил свою кровь, когда чудовище, обитавшее в туманах, напало на него в первый раз. Считается, что впоследствии Гион и мой отец убили этого монстра.
Считается?
Уида покачала головой:
Никто и никогда не мог понять, кто эти чудовища на туманной тропинке, откуда они берутся и куда исчезают, когда их убивает добрый меч.
Они спешились и привязали лошадей к дереву. Затем Уида ступила на камень и протянула руку Талиессину. Не раздумывая, он последовал за женой. Обнял ее за талию, огляделся.
Едва они поднялись на камень, как мир вокруг них переменился. Деревья стали выше, стволытемнее, тумангораздо гуще, и впереди заколыхалась тропинка. Едва различимые в дымке камни выступали из тумана, как пузыри. Это и был лабиринт короля Гиона.
Уида прошептала:
Найти дорогу в приграничье можно почти и любом месте Королевства, только об этом никто не знает. Кроме меня, отца и еще нескольких
Например, кого? тихо спросил Талиессин.
Уида покачнулась на камне, и Талиессин покрепче ухватил ее за талию.
Например, об этих дорогах знает Элизахар, герцог Ларрасказала Уида. Ты готов?
Обнявшись, они ступили на тропинку. В холодном влажном мире, где ни зрение, ни предчувствия не могли служить падежными проводниками, единственным источником тепла и жизни была Уида. Талиессин ощущал ее близость как спасение и льнул к ней всем своим существом.
Она быстро шагала по тропинке, виляя между камней. Он не выпускал ее руки ни на миг.
Неожиданно она застыла на месте. Замер и Талиессин.
Сквозь серый туман навстречу им медленно плыла огромная красная капляона была размером с кулак. Она висела в воздухе, непрестанно шевелясь, как бы в попытке прорвать некую оболочку и пролиться на землю. Уида протянула навстречу ей ладони, и капля удобно улеглась там. Уида наклонила к ней лицо, прикоснулась губами. В тот же миг оболочка лопнула, и кровь потекла с рук Уиды вниз, на тропинку.
Она провела окровавленными пальцами по своему лицу, оставляя на щеках четыре полосы.
Бежим! сказал Талиессин.
И они бросились вперед по тропинке.
Талиессин увидел Аньяра первым. Эльф сидел на земле, прислонившись спиной к камню. Его смуглая кожа посерела, а глаза подернулись пленкой, как у умирающей собаки.
Завидев Талиессина, Аньяр дернул углом рта и проговорил:
Уида, наконец-то!..
Талиессин опустился на землю рядом с ним, положил голову ему на плечо. Миг спустя с другой стороны очутилась Уида. Схватила бессильную руку отца, прижалась к ней губами.
Аньяр зашевелил губами. Вымолвил невнятно:
Сумерки.
Где Гион? приподняв голову и заглядывая отцу в глаза, спросила Уида. Отец! Не умирай. Где Гион? Почему он не пришел к тебе на помощь?
Аньяр молчал.
Уида тряхнула его за руку.
Где король, отец? Он тоже убит?
Талиессин метнул в сторону Уиды яростный взгляд.
Как она может так говорить? «Тоже убит» Аньяр еще не умер. Он еще не убит.
Но она продолжала безжалостно тормошить отца.
Что с королем? Где он?
Аньяр с трудом поднял векиему хотелось заснуть, и впервые за долгие годы он мечтал снова очутиться в лучезарном эльфийском мире, где тишина способна так полно насыщать душу.
Но для того чтобы избавиться от назойливого голоса Уиды, Аньяр набрался сил и ответил:
Гион не придет.
Этого оказалось мало. Уида продолжала теребить отца:
Он жив?
Должно быть, сказал Аньяр. Сбывается проклятие сумерек, Уида. Он вдруг раскрыл глаза, и яркий свет вспыхнул в глубине его зрачков. Чем ближе сходятся между собой две луны, Уида, тем ближе время сумерек Гион не сможет остановить это.
Почему? быстро спросила она.
Потому что он сам сумерки, прошептал Аньяр, снова расслабляясь. Ресницы упали на его щеку веером, пушистые и светлые, и на них заблестели крохотные капельки. Уида наклонилась над отцом и осторожно слизала эти капли кончиком языка, прикасаясь так бережно, словно это не язык был, а острый кинжал.
Аньяр вздрогнул всем телом, губы его искривились, и Талиессин вдруг понял, что умирающий эльф улыбается.
Я любил твою мать, сказал Аньяр. Недолго. Пока не ушел в приграничье.
Из угла его рта выкатилась капля крови, за нейдругая, и вместе с этими каплями Аньяр истекал словами. Он говорил и говорил, торопливо и невнятно, а Талиессин с Уидой молча слушали, стараясь не пропустить ни звука.
В приграничье мы жили по-настоящему, шептал Аньяр. Мы чувствовали себя смертными и оттого особенно остро ощущали себя живыми. Я не жалею. Гион Уида, Гиончудовище. Он больше не человек. Не Эльсион Лакар. Оннечто другое. Онсумерки, их часть, их порождение и породитель. Любовь Ринхвивар сделала его бессмертным.
Разве эта любовь не стала для него спасением? тихо спросил Талиессин. Разве любовь вообще в состоянии истончиться и исчезнуть?
Аньяр не повернул головы в его сторонуберег силы для ответа.
Любовь Ринхвивар не исчезнет вовеки, сказал эльф. Приграничье сгрызло самого Гиона Ищите Чильбарроэса. Встаньте между двумя лунами, когда они начнут сближаться. Мне снился сонОн замолчал, потом улыбнулся, так ясно и просто, что на миг Уиде показалось, будто все происходящеепросто шутка: отец жив и здоров и сейчас просто разговаривает с ними о странных вещах. Но затем кровь изо рта Аньяра хлынула потоком, и он успел только добавить:Уида, я любил твою мать.
Она тихо простонала и упала на его тело. Он больше не двигался.
Уида, сказал Талиессин и потянул ее за руку, встань.
Жена подчинилась, не возразив ни словом, и они стояли в густом тумане, обнявшись, и смотрели, как Аньяр превращается в свет. Недолгое время свет этот плыл в туманах, заставляя мглу расступаться, а затем исчез за камнями старого лабиринта.
Не выпуская Талиессина из объятий, Уида поднялась на скальный обломок. Пора было возвращаться в Королевство, к людям. Талиессин покрепче обхватил ее руками, и ему чудилось, будто он держит в ладонях камень.
Неожиданно она повернула к нему голову и улыбнулась одними губами.
Не считай, будто твоя любовь ничего для меня не значит, Талиессин, заговорила Уида. Только она заставляет меня чувствовать себя живой. Ни опасности приграничья, ни туманные прорицания Аньяра, ни сны, насылаемые Чильбарроэсом даже ни конские скачки. Только твоя любовь, Талиессин. Давай разложим костер и останемся здесь еще на некоторое время. Королевство подождет. Осталось совсем недолго.
Они вместе спустились с камня и начали искать хворост. Пока горит огонь, ни одно чудовище приграничья не посмеет приблизиться к ним.
После нестерпимо долгого молчания Уида вдруг сказала:
У моего отца были голубые зрачки. Прозрачные голубые зрачки. Когда они расширялись, я всегда видела все, что делается на дне его души. Странностолько лет я не вспоминала об этом, не заглядывала ему в глаза. А сегодняОна вздохнула и встретилась взглядом с Талиессином.
Он коснулся ее руки кончиками пальцев и ощутил холод.
Что сегодня, Уида? Что ты увидела там сегодня?
Ничего. Уида задумчиво улыбнулась. Я хочу сказать: ничего не увидела. Там было пусто. Странно
Это смерть, Уида. Эльсион Лакар уходят в свет, оставляя после себя зияющую пустоту.
Уида замолчала, и на сей раз безмолвие тянулось еще дольше. Только укладываясь спать возле горящего костра, она опять заговорила:
Ни у кого не было таких зрачков. Синих и прозрачных. Я думала, может, будут у Эскивы, но и у неенет. Теперьни у кого, ни у одного живого существа на свете. Странно?
Глава двадцать третьяСВАТОВСТВО ЭМЕРИ
Эскива теперь все чаще видела своего брата в компании Ренье. Ей нравилось внезапно выскакивать перед братом и его старшим приятелем, небрежно кивать им и бежать дальше по дорожкам королевского сада. Она знала, что они провожают ее глазами и о чем-то переговариваются. Порой ей удавалось подслушивать их разговоры.
Однажды мальчик спросил у Ренье:
Вам доводилось видеть мертвого эльфа?
Да, был ответ. И это показалось мне самым страшным зрелищем на свете. Тот потомок эльфов Он принадлежал тьме.
Как такое возможно? поразился Гайфье.
Всегда есть опасность встретить уродливую пародию на нечто истинное и прекрасное, отозвался Ренье задумчиво. И чем прекраснее оригинал, тем отвратительнее копия.
Это вы убили его?
И притомдважды, если верить моему брату.
Ренье вздохнул и глянул в ту сторону, где исчезла за зарослями цветущих кустов Эскива. Гайфье проследил его взгляд, чуть заметно приподнял верхнюю губу, как будто скалился.
А мой отец? Его вы представляете себе мертвым?
Любой человек, любой эльф может умереть, сказал Ренье. Но пока этого не случилось, я никого не могу представить себе мертвым. И довольно об этом!
Мальчик пожал плечами и молча зашагал по дорожке. Ренье, помедлив, пошел вслед за ним.
А Эскива сидела на дереве, скрываясь среди листвы, и рассматривала их макушки.
То, как у Ренье были взлохмачены пряди, почему-то вдруг растрогало ее. Брат придворного композитора выглядел запущенным ребенком. Из тех чумазых детей, которых непременно хочется наделить леденцом или сладкими пирожками, смятыми в корзиночке.
«Так он и завоевывает женщин, строго одергивала себя Эскива. Они начинают жалеть его, давать ему деньги А потом попадаются в сети».
Но ей все равно было жаль его.
Спустя миг она опять высунулась из листвы. Гайфье о чем-то говорил, его собеседник слушал, чуть склонив голову к плечу. По тому, как Ренье стоит, Эскива вдруг поняла: он слушает не столько слова, сколько голос мальчика, не столько пытается понравиться ему, сколько хочет помочь. Догадаться, что у того на уме, и выручить из какой-то еще не случившейся беды.
Она тряхнула волосами, сердясь на себя. Все дело в тех растрепанных прядках и в едва заметной седине, решила она. Истинные чувства эльфасострадание и сладострастие, а разве Эскиване эльфийка? Ренье идеально подходит как объект для приложения чувств.
«Убить его, что ли? непоследовательно подумала она. Отличное место для засады. Мне нужно просто свалиться с ветки ему на голову. Этого будет довольно, чтобы он сломал себе шею, а я отделаюсь парой синяков. И все решат, что это был несчастный случай. Да и кто заподозрит мое величество в убийстве? Никто и никогда. Они просто не посмеют. Даже отец».
Но она осталась сидеть неподвижно и только наблюдала за тем, как Ренье смотрит на ее братабережно и с легким сожалением.
Наконец Гайфье сказал громче, чем прежде:
Вынужден расстаться с вами. Возникла настоятельная потребность полистать книгу исторических хроник. Там, знаете, много любопытных историй. Про убийство королевы, например.
Ренье вздрогнул всем телом, резко качнул головой и побежал прочь по дорожке. Мальчик смотрел ему в спину и нехорошо улыбался. Потом повернулся и уставился прямо на Эскиву.
Ты шпионила!
Вот еще, возмутилась она, качая ногой прямо над его макушкой. Мужская болтовня скучнее, чем у стряпух на кухне! Только хвастаетесь друг перед другом, и ничего больше.
А вы, девчонки, только ноете да жалуетесь, огрызнулся Гайфье.
Только не я, важно сказала королева. Она спрыгнула на землю, с вызовом глянула на брата. Родители вернулись, знаешь?
Да, кивнул он хмуро. Ну и что?
Мать какая-то печальная.
Она мне не мать.
По-моему, об этом только ты один и помнишь. Она давно забыла.
Уида ничего никогда не забывает, Эскива. ОнаЭльсион Лакар. Для нее все существует только в настоящем.
Это ты в книгах вычитал или тебе Пиндар рассказывает? прищурилась Эскива.
Пиндар?
Гайфье рассмеялся, как будто Эскива и впрямь сказала нечто чрезвычайно смешное. Девочка сдвинула брови.
Гайфье подтолкнул ее ладонью в плечожест получился вполне дружескийи медленно побрел прочь. Эскива уселась под деревом, обхватила колени руками.
Она совершенно перестала понимать своего брата. Они и прежде иногда ссорились, даже дрались, но никогда еще Гайфье не выглядел таким отчужденным. Как будто он влюбился и скрывает это как самую великую тайну. Или задумал нечто ужасноеи опять же скрывает это.
«Любовь похожа на преступление, подумала Эскива. Секреты, странная тяжесть на душеи всегда такое ощущение, будто мир был создан только вчера. Полнота и новизна жизни. Человеческий способ понять, что такоебыть Эльсион Лакар».
* * *
В то утро Эмери почему-то казалось, что Ренье непременно ввалится к нему с визитом и что произойдет это с минуты на минуту. А Эмери не хотелось его видеть. Только не сейчас. Придворный композитор вздрагивал от каждого стука, нервно выглядывал в окно, так что Фоллон, угадавший настроение своего господина, вынужден был взять на себя хлопотную миссию. Едва в доме слышался какой-нибудь непонятный звук, как Фоллон возникал в комнатах своего господина и с невозмутимым видом докладывал:
На улице у повозки отскочило колесо, господин Эмери.
Собаке прищемили дверью хвост, господин Эмери.
Служанка выплеснула помои из окна в канаву, но сдуру выронила и горшок.
Эмери, подскакивавший при каждом появлении Фоллона, наконец не выдержал:
Доложишь, если придет мой брат.
Возможно, следует сказать господину Ренье, что вас нет дома? осведомился Фоллон.
Эмери раскричался:
Как ты смеешь?! Онмой брат. Для него я всегда дома, даже если он пьян и осаждаем кредиторами.
В таком случае я непременно доложу о его появлении, сказал Фоллон и вышел.
Но Ренье так и не явился, и к середине дня Эмери немного расслабился.
Роговой оркестр репетировал день и ночь. Эмери снял для музыкантов целый трактир на окраине.
Софена по приглашению Эмери гостила у него в доме. Ни девушку, ни ее отца ничуть не смущало то обстоятельство, что она жила в доме холостяка, где, кроме стряпухи, не было ни одной женщины.
Эмери держался с ней очень церемонно, даже отчужденно, при встрече целовал руку. Они виделись только за обедом и на репетициях и лишь время от времени, вечерами, сходились в нижней гостиной, где Эмери часами играл на клавикордах. Обычно в таких случаях девушка усаживалась в кресло и замирала, так что Эмери даже забывал о ее присутствии.
Точнее, ему думалось, что он забывает, потому что на самом деле он ощущал близость Софены каждый миг. Та простота, с которой они поцеловались в запущенном саду Русалочьей заводи, исчезла. Они нарочно воздвигали между собой преграды и старательно изображали светских людей, связанных между собой лишь музицированием.
Эмери подкупало то спокойное достоинство, с которым держалась Софена. Она не пыталась выяснять отношения. Не провоцировала пикантные ситуации, даже не ловила его взглядов. Она просто жила в соседних комнатах, слушала его игру на клавикордах и добросовестно дула в свой рожок, когда наступала нора звучать самой тонкой ноте в оркестре.
Ренье возник в нижней гостиной Эмери только под вечерблагоухающий вином, развеселый, со свежими жирными пятнами на одежде. Эмери встретил его с более кислым видом, чем обычно, и Ренье мгновенно оценил это. Громко захохотал:
В чем дело, брат? Уж не супруга ли нашего регента водворилась у тебя в гостях?
Нечего шутить, буркнул Эмери. Я отделывал последний фрагмент.
А что, осведомился Ренье, бесцеремонно плюхаясь в кресло и хватаясь за кувшин с вином, ты ведь, кажется, набрал каких-то землепашцев, и они у тебя дудят кто во что горазд? Я, брат, все выяснил. У меня там знакомая девочка живет по соседству. Говорит, трактир весь гудит, как осиное гнездо. Жу-жу-жу, каждый вечер до изумления.
Ренье! предостерегающе произнес Эмери.
Но на брата никакие намеки не действовали.
Я называю эту музыкупляска рогоносцев, заметил Ренье скромно.
Эмери взорвался:
Ты полагаешь, это смешно?
Ну да.
И тут оба поняли, что в комнате находится еще один человек. Дружно повернулись в сторону дверного проема.
Софена чуть покраснела.
Простите, я не знала, что у вас гости, господин Эмери.
Мой брат Ренье, представил Эмери. И перевел строгий взгляд на Ренье:А этоСофена.
Софена?
Ренье даже подскочил, так неожиданно прозвучало для него это имя. Потом обмяк в кресле и с облегчением рассмеялся.
Дочка Роола, ну конечно! Ренье обезоруживающе улыбнулся. Значит, выСофена-«маленькая»! Можно я поцелую вас? На братских правах. Точнее, на правах дядюшки. Я ведь знавал вашу тетку, стало быть, в какой-то мере ваш дядя.
Он вскочил и быстро расцеловал Софену в обе щеки.
Ну вот, так лучше, сообщил он, хватая ее за руку и втаскивая в комнату. Ай, она покраснела! закричал он, обращаясь к брату. Провинциалка! Чудо! Ты уже влюблен? становясь строгим, спросил Ренье у Эмери. Если нет, влюбись немедленно, иначе я отобью ее у тебя.
Мы говорим о молодой девушке, сказал Эмери. Просто не верится, что ты до сих пор сидишь в гостиной как ни в чем не бывало.
А что я должен, по-твоему, сделать? удивился Ренье.
Вылететь из этого окна и шмякнуться о мостовую.
Мы на первом этаже, здесь невысоко.
Ну сделай мне одолжение! Тут отличная сточная канава. Можешь нацелиться прямо туда.
Софена протянула руки обоим братьям.
Господин Ренье прав, сказала она и ясно улыбнулась. Потому что господин Эмери и ямы действительно любим друг друга. Я хочу просить королеву поженить нас Если господни Эмери согласен.
Ура, Софена! завопил Ренье. Узнаю кровь твоей тетки! Натиск, ураган, решительностьи вся эта роскошь в сочетании с девической стыдливостью. Эмери, почему ты молчишь? Тынегодяй?
Нет, сказал Эмери. Это очень неожиданно. Он глубоко вздохнул и закрыл лицо руками. Я не верил, что со мной такое случится.
Давай, давай, азартно шептал Ренье, не сводя с него глаз.
Эмери раздвинул пальцы, глянул на него.
А ты, конечно, радуешься?
Я ликую! сообщил Ренье. Хочешь, я сам поговорю с королевой? Она меня, кажется, ненавидит. Подозревает во всех возможных преступлениях. Смотрит знаешь, как иногда девочки в ее возрасте: как будто все ребра тебе мысленно пересчитывает. Я должен произвести на нее хорошее впечатление. Свадьба вполне сойдет как повод.
Ренье, сказал Эмери, если ты не замолчишь, я тебя убью.
Жду, кратко обронил Ренье.
Эмери подошел к Софене, взял ее лицо в ладони и поцеловал в послушно закрывшиеся глаза.
Софена, я хочу жениться на тебе, сказал он.
Она потерлась о его ладони щеками и носом и тихо засмеялась.
Какой у вас хороший брат, сказала она. Возьмем его завтра на репетицию?
Ни за что, прошептал Эмери ей на ухо. И вообще, завтра никакой репетиции не будет. Послезавтра, никак не раньше.
* * *
Праздник для обладателей Знака Королевской Руки должен был начаться вечером, а утром того же дня Ренье получил пакет. Маленький сверток доставил ему мальчишка, которым обычно помыкали дворцовые служанки. По обыкновению, этот сорванец ровным счетом ничего не мог объяснить. Просто буркнул: «Вот, велели передать»и удрал.
Ренье осторожно развернул пакет. Внутри оказалась наволочка на маленькую подушкуиз тех, что кладут на сиденье кресла или под локоть. Ее украшал гобелен, вытканный довольно поспешно, крупной нитью, однако не без искусности. С первого же взгляда Ренье, сам умевший «рисовать иглой», определил работу мастера.
Гобелен представлял собой мужской портрет. Ренье отошел на несколько шагов, любуясь подарком.
Сперва Ренье подумалось, что портрет изображает его брата, придворного композитора, и только миг спустя до него дошло: неведомая дарительница, несомненно, выткала образ его самого, Ренье!
Он не сомневался в том, что подарок прислан одной из его возлюбленных. Только вот какой? Среди них, как он ни напрягал память, не было ни одной ткачихи.
Все это было более чем странно. Он бережно прикрепил гобелен к стене над своей постелью. Не слишком скромно, быть может, зато с полным уважением к работе искусницы.
Надеюсь, ты не догадалась вплести сюда золотую нитку, чтобы приворожить меня? обратился к картине Ренье. Потому что это было бы бесполезно. И для меня, и для тебя. В особенностидля тебя.
Гобелен безмолвствовал. Ренье провел по ткани, ощущая подушечками пальцев выпуклое плетение, глубоко вздохнул и взялся за щипцы для завивки волос.
* * *
Праздничный день был для Эмери совершенно особенным: в разгар празднества королева даст его браку с Софеной эльфийское благословение. Эмери проснулся очень рано, еще затемно. Заглянул в комнату, где лежало приготовленное для невесты платьетемно-красное, узкое, с низким вырезом. Светловолосая девушка была в нем похожа на язык пламени.
О платье позаботился «дядюшка» Ренье. Просто принес и, скромненько улыбаясь, выложил на спинку кресла.
Что это? нахмурился Эмери.
Сам видишь. Наряд для Софены.
Откуда ты это взял?
А ты как считаешь?
Завел любовницу-портниху?
Не исключено, сказал Ренье, отводя глаза.
Эмери вдруг схватил брата за плечи, прижал к себе, после чего стремительно оттолкнул.
Что это с тобой? удивился Ренье.
Ничего, отрывисто бросил Эмери. Просто я счастлив.
А, сказал Ренье. Я так и думал.
И ушел, беспечно насвистывая.
Эмери прошелся по комнатам. Выглянул в окно. Город уже приглушенно шумел, предвкушая торжество. Все постоялые дворы в столице и на несколько округов вокруг столицы были переполнены. Нарядно одетые горожане, ремесленники, ученые, торговцы, содержатели харчевенвсе они стекались в столицу с раннего утра. Те, кто расположился за городом, ждали открытия ворот еще с рассвета. Люди выглядели счастливыми и взволнованными.