Выпив эля и поговорив о делах в деревне и на мельнице, два старых друга погрузились в молчание. Авил лениво наблюдал за тем, как солнце, с трудом перевалив высшую точку своего пути, медленно падало куда-то за горы. Джон снова плеснул себе эля, жадно припал к кружке.
«Уже третья сегодня», невольно отметил про себя Авил. Это было не похоже на мельника.
С грохотом поставив пустую кружку, Джон вдруг выпалил.
Я хочу, чтобы ты ушел, Авил!
Авил выпрямился на стуле, пошевелил затекшим плечом.
Я и так собирался идти. Дел еще невпроворот
Нет, я хочу, чтобы ты ушел совсем!
Джон тыльной стороной ладони вытер внезапно выступивший пот. Авил опешил. Ища и не находя причин, он старался заглянуть в глаза Джона.
Да что же так?
Еще ниже опустив голову, Джон прошептал:
Люди и так Бог знает что толкуют из-за того, что я мельник
Доминиканцы!
Авил понял все. Глаза застлала черная пелена ярости, горло сжимали мучительные спазмы. Он едва взял себя в руки.
Могу я забрать лошадь и кое-что из вещей?
Джон вскинул голову. В глазах его стояли слезы.
Боже, да бери хоть все!
Авил коротко кивнул в ответ. Спустившись в зал, понял, что никому ничего объяснять не нужно. Софья, зарыдав вдруг, кинулась упаковывать вещи, сыновья тащили сундуки и корзины к телеге, домовой вывел из стойла лучшую лошадь. Руки, словно забыв привычные движения, путали упряжь.
Дядя Авил, дядя Авил!
Авил, проклиная все на свете и чертову упряжь в первую очередь, обернулся на зов. Томми, взмахнув руками, резко остановился, глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Помедлив, Авил протянул руку и взъерошил шевелюру мальчишки. Том привычно улыбнулся, но тут же нахмурился, сердясь на себя.
Я тут подумал, дядя Авил, может мне к вашим сбегать, предупредить?
Два старших сына Авила уже обзавелись своими семьями и жили отдельно, одинв семье суконщика, другойу печника.
Ну что ж, беги. Спасибо, Томми.
Тот тряхнул головой.
До свидания, дядя Авил. Возвращайтесь. А то без вас все как-то не так будет. Уже как-то не так
Дом мельника стоял на отшибе. Им не пришлось последний раз проехаться по центральной улице деревушки. Лошадь ровно шла в горук спрятавшемуся в зарослях можжевельника замкусидя на передке, Авил спиной чуял тихий и печальный взгляд из занавешенных окон. У последнего поля стайкой воробьев на ограде нахохлились мальчишки. «Будто на ярмарку провожают», подумалось домовому. Только вот никто не улюлюкал радостно и не подкидывал к небу плетеные из соломы шляпы.
Первое, что увидел Авил, въехав в ворота старого родового замка, были ряды телег, стреноженные лошади, костры, разложенные прямо на широком каменном дворе. Здесь собралась почти половина населения долины. В толпе беженцев перемешались бородатые домовые, невысокие и хрупкие лесные духи, кряжистые гномы, страшноватые гоблины и даже маленькие безобидные буки, которые только и умели, что ловить мышей, да вечером, свернувшись на стропилах, распевать свои бесконечные песни-сказки. Беззащитные твари путались под ногами, хныкая и просясь на руки.
Авила встретили сыновья. Оказалось, что они пришли сюда еще утром. Враз постаревший мельник всплеснул руками, увидав их. Кое-как устроив семью, братья францисканцы успокоили домового, пообещав скорый ужин и ночлег, Авил прошел к отцу Джеймсу, но не в его маленькую келью, а в Гастингс-холл, зал, носивший то же название, что и замок. Грустная улыбка отца встретила Авила.
Я знал, что ты придешь.
Авил сокрушенно махнул рукой.
Куда нам теперь? В горах мы не выживем, да и как нам без людей?
Есть новые земли. Места всем хватит. Отец Джеймс горестно вздохнул. Склонился над расстеленной на столе картой. Борей, надувая толстые щеки, гнал корабль сквозь Дуврский пролив прямо в пасть морскому чудовищу. Ты думаешь, так только здесь? Так сейчас везде, куда дотягиваются руки Иннокентия и «псов» его. Джеймс взял перо и тонкой твердой линией очертил границы. Ну, да ладно. Еще два дня ждем, может, кто подтянется, а потом вас проводят. Ты удивишься, но это близко.
Когда Авил вернулся к семье, монахи уже успели разнести ужин, и его ждала дымящаяся тарелка. Маленький сынишка Авила держал на руках буку. Неотрывно глядя на огонь огромными золотыми плошками глаз с черными точечками зрачков, зверек мурлыкал свою песню. Мяукающие звуки постепенно превращались в четкие слова, сплетающие нехитрый узор сказки.
Начинался Исход.
Когда стопка исписанной бумаги достигла значительных размеров, домовой откинулся на спинку кресла и помахал уставшей рукой. Осторожно, будто боясь поломать, согнул и разогнул пальцы, подул на ладонь. Я тоже чертовски устал, и язык у меня уже заплетался как у пьяного, а голова трещала от переполнявших ее дат и событий.
Хуже некуда, молодой человек. Ваши познания оставляют желать лучшего. Разве можно проявлять такое неуважение к истории собственного мира? блаженная улыбка на лице Рола противоречила сказанному, он явно остался доволен проведенной работой. Я сам удивился, сколько подробностей прошедших тридцати летвсей моей недолгой жизниврезались в память и всплыли, понукаемые настойчивым домовым.
Если об этом мире я не знал ровным счетом ничего, то Рол проявлял небывалую осведомленность в событиях новейшего времени. Я с трудом придумывал вопросы, а Рол выстреливал их со скоростью пулемета, заваливая меня именами, которые вызывали лишь смутные ассоциации. Я готов был уже молить о передышке, когда Рол вскочил вдруг, схватил исписанную бумагу и письменный прибор и сунул все это под кресло. Похоже, мне не суждено было привыкнуть к странностям моего нового друга.
Что ты делаешь?
Сюда кто-то идет, мне надо спрятаться. С этими словами он взобрался на спинку дивана, поближе ко мне и уставился на дверь выжидательно.
Ро-ол! позвал я, Ты вроде бы хотел спрятаться?
Тише! зашипел на меня домовой. Чем я по-твоему только что занимался?
Подозреваю, я скосил глаза на его ступню, которую он только что, умащиваясь, поставил мне на плечо, ты будешь первым, кого увидят, если сюда кто-нибудь войдет.
Потом объясню. Ш-ш-ш!
Тут дверь распахнулась. В проеме показался уже знакомый мне монах. Картинно замерев на входе, он переступил порог, радушно распахивая руки. Улыбка источала дружелюбие, а голос лился как мед из переполненных сот.
Рад. Очень рад, что вы избежали смертельной опасности. Мне с трудом удалось вытащить вас из западни. Монах уселся в кресло, сцепил пальцы и уставился на меня едва ли не с любовью. Домового он не замечал вовсе. Создавалось впечатление, что монах действительно не видит Рола. Надеюсь, вам уже лучше? осведомился он с искренней заботой в голосе. Вы, вероятно, голодны?
Не дожидаясь ответа, монах прищелкнул пальцами. Вошли двое черных, один нес низенький столик, другойподнос с хлебом, мясом и зеленью. Рол оживился и беспокойно заерзал на своем насесте. Склонившись к моему уху, он прошептал едва слышно:
Мо-ло-ко.
Я склонил голову набок.
Попроси принести молока! я получил ощутимый тычок в плечо за свою непонятливость.
Как только столик занял свое место перед диваном, я по-хозяйски набрал полные руки едыломоть хлеба, кусок буженины, пупырчатые огурцы, щелкнул крышкой серебряного кувшинчика, в ноздри ударил винный дух. Если вас не затруднит я откусил здоровенный кусок, только тут почувствовав, насколько голоден, ведь мне так и не удалось толком поесть, не могли бы вы принести немного молока?
Молока? тон монаха на долю секунды потерял свою медоточивость, я успел заметить тень отвращения на его лице и, довольный, запихнул в рот половину огурца, надкусил смачно. Однако монах быстро справился с собой. Для вас, что угодно. Он кивнул черным, и те удалились.
Ах, Никита! Я едва не поперхнулся, он уже знал мое имя! Вы даже не представляете, как жестоко вас обманули, какой опасности вы избежали благодаря моему своевременному вмешательству. Я действительно этого не представлял. Этот монах со своими рясами появился в самый неподходящий момент. Однако скептическое выражение моего лица осталось незамеченным. Вас обманули! Лживыми путями заманили сюда, чтобы использовать в своих целях!
Что вы говорите! деланно ужаснулся я, надеясь сбить черного с этого патетического тона.
Девочка! Продолжал он на той же ноте, постепенно забирая все вышеМаленькая девочка обликом и воплощение Сатаны душой! Этот выпад он завершил, низко нагнувшись над столом, практически ткнувшись длинным острым носом мне в лицо. Глаза его горели фанатичным огнем. Вот теперь я был ошарашен.
Да, неужели?
Бесспорно! Воспользовавшись своим грязным колдовством, она очаровала вас. Вы пошли за ней, сами не понимая, куда и за чем вы идете! Судьба милостива. Если бы воины господа не шли за ней по пятам, не давая передышки, она, конечно же, не выпустила бы вас из своих цепких лап. Но мы смогли вовремя прийти к вам на помощь. Странно, но я вовсе не чувствовал желания кинуться ему на шею и благодарить за избавление. Я завернул кусочек корейки в лист салата и, эстетствуя, воткнул в рулет хвостик петрушки.
Мое молчание вдохновило монаха на новые откровения:
А вы знаете, кто прислуживает этой ведьме? очевидно, он собрался добить меня. Длинные бледные пальцы впились в края столешницы, глаза увеличились до размеров неестественных. Оборотень!
Я моргнул, откинувшись. Теперь я вспомнил. Вспомнил холодный, равнодушный взгляд желтоглазого гиганта и вспомнил волка ночью у ручья. Я почти узнал его в таверне! Выходит, монах был прав. Все сходилось. Все было именно так, как он и сказал. Я понимал это умом. Но, черт возьми, я не хотел понимать этого сердцем. Мне вспомнилась маленькая тонконогая девчушка. Держа меня за руку, она смотрела на восходящее солнце, такое же огненно-рыжее, как и ее волосы. Когда я встретился с ней взглядомтам в таверне
Чем заслужил я такое внимание к своей особе? Я позволил себе оборвать несколько виноградин, но они не утолили внезапно подступившую жажду. Пить вино, потребовав молока, казалось нелепым, да и не хотелось туманить из без того больную голову.
Как добрый самаритянин, я протягиваю руку помощи ближнему, расплылся в улыбке монах.
Я не сдержал досады, поморщился.
Да нет же! Со стороны колдуньи?
Кто может разобраться в ее темных замыслах? Мы давно охотимся за ней, выслучайная жертва, мы не могли не прийти на помощь. Он был прав во всем, но почему я так не хотел ему верить?
К чему была эта сказка? Еретик, дьяволопоклонник, убийца?
Помилуйте, Никита, у него на все был готов ответ, это читалось в его маслянисто блестящих глазах, как еще мы могли вырвать вас из лап Вадимира? Капитан возомнил себе бог весть что Но мы-то знаем, кто вы и откуда. Долг ордена присматривать за путешественниками между мирами.
Вы можете отправить меня домой?! на минуту я поверил ему.
Конечно! Ему не стоило так торжествующе улыбаться, увидев надежду и веру в моем взгляде. Однако вы, видимо, не осознаете всю глубину угрожающей вам опасности. Чары колдуньи очень мощны. Со дня на день сюда прибудет наш адепт. Святыми молитвами братьев и рукоположением он снимет с вас заклятье. Затем я лично прослежу, чтобы вы вернулись домой.
Поднявшись, монах направился к выходу. Дверь отворилась, и появился черный с кувшином в руках.
А вот и ваше молоко, обернулся монах на прощанье.
Ключ щелкнул в замке, как только закрылась дверь.
Глава 7
С трудом оторвавшись от кувшина, Рол удовлетворенно вздохнул. Я тупо пялился в запертую дверь.
Не беспокойся, Рол проследил мой взгляд. Я домовой. Я отопру.
В два прыжка он переместился со спинки дивана на пол и принялся расхаживать взад-вперед, размахивая правой рукой, и прихлебывая из кувшинав левой.
Я, кстати, за всеми своими изысканиями так и не узнал, кто ты такой и как тут, собственно очутился.
Рол остановился, глядя выжидающе. В черной бороде спряталась пара жемчужных капель. Я сглотнул, потянулся к винограду, окончательно решив не трогать вино, набрал полную горсть.
Слушай, а почему монах тебя не видел? И как ты узнал, что он идет? Я сорвал губами пару виноградин, по деловому, уже не играя напоказ, придвинул поближе круги розового, тонко нарезанного мяса, отломил хлеба.
По долгу службы я обязан знать: что, кто и где в доме находится. А если я не хочу, чтобы кто-то меня увидел, я просто отвожу ему глаза, Рол притопнул ногой, я задал вопрос!
Ага, я думал так же лихорадочно, как и жевал, а почему ты не мог найти чернильницу?
Надо отдать ему должное, Рол чуточку смутился:
Я чувствую не точное место, лишь приблизительное расположение. Я видел, что чернильница в этой комнате, но не знал, где именно. Он вдруг постучал по носу вытянутым указательным пальцем, зачем ты им нужен, Никита? Что такого ты знаешь? Чего ты боишься?
Я ничего не боюсь! Я отложил ощипанную виноградную кисть. Вынул из-под блюда сложенное вчетверо полотенце, принялся тщательно вытирать руки. По лицу Рола пробежала брезгливая гримаска. Я не обратил внимания. Ещё раз хорошенько подумал, да, я не боюсь. Но мне надоела ситуация, в которой каждый вертит мной, как хочет. Я не привык оказываться в центре всеобщего нездорового внимания.
Рол раскачивался на каблуках, меряя меня насмешливым взглядом:
Полная дезориентация в ситуации утраты причинно-следственных связей. Не удивительно, что вашу историю, по твоим словам, переписывали несколько раз. Поди, разберись А ты говоришь он усмехнулся, прищурился и, подмигнув, вдруг сгинул.
Вернись! Я сжал голову в ладонях: кажется, утихшая, было, боль в затылке грозила вернуться с новой силой, Рол! Рол, где ты? Тщетно. Мне никто не ответил.
Я встал. Сделал пару осторожных шагов. Рол не подвернулся под ноги и не выдал своего присутствия шорохом. Я вообще засомневался, вдруг, что домовой всё ещё находится в библиотеке. И я отправился в путешествие вдоль бесконечно высоких, уходящих под темный резной потолок, стеллажей.
К верхним полкам вели пятиметровые лестницы, они легко скользили по жёлобам в полу, стоило чуть тронуть ладонью. Стены библиотеки постепенно сдвигались, и вскоре я вышел к её сердцу. Там лепестками цветка раскрывались ещё три такие же комнаты, точно так же забранные стеллажами вдоль стен и уставленные столами, столиками, креслами ив глубине, у самого окнаодним большим кожаным диваном. Двери были в двух комнатах из четырех. Там из окон был виден лишь кусок крепостной стены и неподвижно замерший страж. Зато два других показывали кино поинтереснее. Одно: маленький кусочек внутреннего двора далеко, у дальней стены Цитадели, и огромную, сплошнуюбез следов кирпича или каменной кладки, без единого окнаиссиня черную башню в центре. Почти припав к подоконникущека коснулась теплого деревая сумел увидеть вершину этой центральной башни и, вроде бы, ленту моста, уходящего куда-то вбок. Последнее: все тот же, хорошо знакомый лес за широкой межой вырубленных деревьев. Не было видно ни тракта, ни даже тропинки.
Эта комната показалась мне более ухоженной, чем остальные, и я решил, что напал на следы Рола. В самом деле, взобравшись почти под потолок, на одной из полок у самого окна я обнаружил аккуратно заправленную постель, письменный прибор у изголовья и три сундучкав ногах. Рядом с прибором лежала толстая книга со множеством матерчатых язычков-закладок и стопка накрест перевязанной синей лентой бумаги. Беглым взглядом окинув все, я поспешил спуститься.
Блуждая по комнатам, обнаружил, что однанаиболее захламленнаяотведена под хозяйственную часть, и хранящиеся там документы заинтересуют разве что комендантов городов Белый Дол, Храт, Сторица, другаята, в которой обосновался Ролсодержала тома исторических хроник, километры дипломатической корреспонденции. Имена адресатов говорили мне меньше, чем титулы. Разбирая пожелтевшие листы, я сообразил, по крайней мере, что в этом мире существуют как минимум два языка, в которых без труда можно было узнать современные мне русский и английскийразличия в написании были практически не заметны, и лишь два крупных королевства, соединенных кровными узами и перевязанных ленточкой тракта Двух корон. На протяжении, по меньшей мере, пятисот лет отношения их были сложными, но ни разу дело не доходило до крупных стычек. Чувствуя силу друг друга, соперники предпочитали обмениваться полными желчи дипломатическими нотами, да редкими приграничными склоками. Судя по подписям, в Белгре у власти стояла религия, и король являлся одновременно первосвященником. Будто подслушивая давно начавшийся разговор двух совершенно незнакомых мне людей, я скоро запутался в именах и датах, и понял, что ничего нового из туманных полунамеков меж строк уже не почерпну.